Забытые письма - Лия Флеминг

– Будет вам суетиться вокруг меня! Такое впечатление, что вам жутко нравится держать меня здесь на привязи. – Пожалуй, он попал в самую точку: его родным явно спокойнее, когда он у них на глазах. – Но я… я должен вернуться в роту. И как можно скорее!

– Ах, у тебя еще предостаточно времени, всему свой черед! – отмахнулась мама.

– Но через неделю опять медкомиссия. Меня определят на какие-нибудь легкие задания, да и за пределы Англии пока не выпустят. Еще успею вам надоесть. Кстати, я умираю от голода, а здесь такие ароматы – яичница с беконом, мне не показалось?

– Диетическая кашка и гоголь-моголь, вот ваш фирменный завтрак! – засмеялся Энгус. – Ты же помнишь, что доктор сказал.

– К черту доктора Мака! Хочу яичницу с беконом и тосты с джемом. Каким это образом, по-вашему, я наберусь сил, питаясь исключительно жидким кормом?

– Мама, ему определенно лучше, – улыбнулся Энгус. – На этот раз медкомиссии его не побить.

– Писем нет?

Гай заметил колебание на лице матери.

– Только счета и открытки… ничего, что могло бы тебя заинтересовать… Ах, да… Дафна пишет, что Кэролайн Пойнтер очень заинтересовалась тобой на ужине в день подарков.

– Ох, не начинай все сызнова. Я намерен сегодня увидеться с Сельмой. Бивен меня подвезет.

– Об этом даже не думай – посмотри, какая погода! А ты еще не окреп, чтобы добираться до них пешком. Подожди, успеешь, еще будет время.

– О, ты совсем другим тоном заговорила о ней, больше не сердишься? – с подозрением покосился на мать Гай. – Могу я тогда пригласить ее на чай?

– Давайте просто порадуемся, что можем хоть немного побыть друг с другом… Вот-вот вернутся наши дорогие выздоравливающие, в доме снова будет не протолкнуться. День или два ничего не изменят, я полагаю? Может быть, сыграем после ужина в карты? Попробуем ту новую игру, помните, капитан Филдинг нас научил?

Что ему оставалось? Только молча кивнуть в знак согласия. Да и они правы. За окном настоящая буря, ветер все злее, страшно представить, как будет к вечеру. Подхватить простуду заново в самом деле совсем ни к чему. И Сельме ни к чему пробираться к нему сюда по этакой-то непогоде. Лучше и правда подождать несколько дней, покрепче встать на ноги. Предстать перед Сельмой полным сил, а не жалкой развалиной, шатающейся от ветра. Ох, спасибо маме за все ее хлопоты, она движима самыми лучшими чувствами.

Хестер проснулась в холодном поту. Что за кошмарный сон… Словно она стоит на платформе в ожидании поезда, но его нет и нет – и прошла целая вечность, а когда он наконец появился, то на всех парах просвистел мимо, оставив ее в растерянности. В окне промелькнули Чарльз, Энгус и Гай, все трое отчаянно машут ей. Но поезд несется так быстро, она не может запрыгнуть в вагон. Тогда она бежит за Бивеном, хочет догнать их на автомобиле – но застает лишь задние фонари, машина быстро от нее удаляется. Она бросается ловить такси, но позабыла сумочку, и ей нечем заплатить за проезд… Ее охватывает отчаяние…

Как могла она всерьез раздумывать над бредовой идеей Энгуса? И как наивно удерживать Гая дома, вставлять ему палки в колеса, когда он рвется выполнять свой военный долг. Энгус на фронте станет только помехой, обузой для солдат. У него же ни выдержки, ни опыта. Подвергнет всех риску, навлечет беду. Просто глупейшая детская фантазия, пусть из лучших побуждений, но даже и обсуждать ее не стоило. А что до истории с девицей Бартли… Вот это исключительно для блага Гая. Сам он так покорно никогда бы не отступил, он чересчур мягок, боялся бы огорчить эту особу. Энгус – спасибо военной форме – молодчина, порешил все одним махом.

Как хорошо, что Гай идет на поправку. Целебный воздух йоркширских долин оказывает волшебное действие, заживляет пострадавшие легкие. Попозже утром она еще раз объяснит Энгусу, сколь нелепа и опасна эта его затея. Нельзя, как он, думать исключительно о себе. Скоро вернутся раненые, он будет нужен здесь. Управлять хозяйством в усадьбе Ватерлоо-хаус вовсе не так просто: он почувствует свою необходимость, и все встанет на свои места. Уж сидеть без дела ему не придется.

Она постаралась снова заснуть, но мысли не давали покоя. Светает зимой поздно, на ноги она поднялась в быстро светлеющем утреннем сумраке. После вчерашнего снегопада небо было затянуто густым серым шелком, строгие краски природы пронзали торжественным великолепием, и она остановилась полюбоваться заоконным пейзажем: ветви деревьев, склоненные под тяжестью снега… Как красиво… Она приоткрыла створку окна и всей грудью вдохнула морозного воздуху, продолжая вбирать глазами роскошь присмиревшей снежной феерии. Наслаждаясь так, она вдруг заметила цепочку следов на дорожке по нетронутому наметенному ветром снегу.

Почтальону или молочнику еще рано, к тому же следы ведут от дома к воротам. Как интересно. Улыбаясь, она приоткрыла дверь в комнату Гая и услышала его храп; окно было раскрыто совсем нараспашку, на подоконнике намело горку снега. Заглянула к Энгусу – какое счастье, оба мальчика рядом с ней! – но его кровать оказалась пуста. Сердце бухнуло и подпрыгнуло.

Что это? Со столика убраны все серебряные кувшины, расчески и щетки. Комната до странности опустела. Она бросилась в бывшую спальню Гая в дальнем крыле дома. Его военная форма, ботинки, новый китель – все, все исчезло! Все, с чем он приехал, – исчезло. Энгус забрал. Молча, недвусмысленно. Ничего ей не сказав, не попрощавшись, он поменялся жизнями с Гаем, и уже поздно бросаться вдогонку. Он торопился на шестичасовой молочный поезд, нечего и сомневаться. Выскользнул как раз тогда, когда ей снился этот кошмар.

Хестер без чувств рухнула на кровать сына. Что сказать Гаю? Боже милостивый, что же они наделали?

Снег валил несколько дней не переставая. Дороги замело сугробами – они высились всюду, словно гигантские рожки мороженого, крыши ощерились сосульками, стены домов поседели от инея, а овцы на пастбище оказались отрезаны от дома. Булыжная мостовая обледенела и сулила жителям множество неприятностей, пока Эйса Бартли не присыпал ледяную корку золой – и Проспект-роу оказалась единственной улицей, пригодной для передвижения. Все фермерские работы, конечно, встали, и в кузнице взялись за починки, которые откладывали на плохую погоду – носики чайников, чугунные утюги, ручки ведер, каминные решетки и прочая мелочовка. А у Сельмы стало еще больше времени, чтобы предаваться горестным размышлениям. Гай ее предал… Что ж, во всяком случае, в кузнице тепло. И мама то и дело заглядывает с плошками горячего бульона.

– Вот так метель. Пуржит… На несколько дней зарядило… – пробормотал Эйса.

– Скорей бы оттепель, – вздохнула в ответ Сельма, чувствуя себя как в мышеловке.

– Не торопи жизнь. Вот ночи пошли на убыль, радуйся и тому.

Сельма ощущала непонятное ей беспокойство, какого она не испытывала никогда прежде. Многие месяцы письма от Гая становились для нее опорой на всю неделю. Ей так нравилось забраться с конвертом в уголок поукромней, достать письмо и перечитывать его снова и снова и только потом садиться писать ответ. А теперь он бросил ее, ничего не объяснив, не простившись. Кто-то из фермерских жен видел, как он садился в вагон первого класса на вокзале в Совертуэйте. Да уж, в Вест-Шарлэнде ничто от любопытного глаза не укроется. Что же случилось? Конечно, она сама виновата. Неотесанная замарашка.

Ну хватит, сколько можно ныть, ничего не изменится, лучше сосредоточиться на работе. Но мысли витают так далеко, и Сельма с грохотом уронила огненную заготовку, а та рикошетом ударила ее по щиколотке. Эйса в сердцах заорал на нее, она разревелась. Нет, не от боли, а от бесконечной жалости к себе. Тоска необъятным комом свернулась в груди, густо накрыла ее своими чернильными прядями.

– А ну, живо ступай домой и очухайся! Нужна ты мне здесь, такая раззява! Ни проку, ни пользы, один только вред. Что руки дырявые, что голова с прорехой… Мозги – те и вовсе сползли набекрень… Давай, душенька неразумная, соберись, и хватит уж сохнуть по этому парню. И сразу-то было любому ясно, что коль вы не ровня, дак и не склеится у вас ничего путного, не заладится. Ни сейчас, ни когда-нибудь после… И ладно, что он одним ударом обрубил все эти глупости. По-мужски. Одобряю. Видать, до него дошло, просветлело в башке, так что нечего нюни-то зря распускать. Дальше было бы только хуже. А так оно к лучшему. В нашем-то храме полно ребят! Ты только пальчиком помани – попробуй! – и побегут за тобой, только успевай оборачиваться и улыбочки посылать. И найдется такой, да-да, который будет предан тебе на всю жизнь, гладь ли, ухабы ли… А ну дуй к матери, ей тоже какая-никакая подмога нужна, а мне тут с тобой, размазней, возиться совсем не с руки!