Книга домыслов - Эрика Свайлер

Эти люди оказались куда разговорчивее северян. Приглушенными голосами они рассказывали прорицательнице о тайных свиданиях, ревности, жадности и воровстве. Однако, как и северяне, южане после часа-двух болтовни довели Амоса до крайней степени усталости. Парень пытался вспомнить, не сложились ли губы Эвангелины в легком намеке на улыбку, когда он показал ей карту. Рыжкова болтала с посетительницами, проявляя к ним должное расположение, смеялась, когда было нужно, и гладила их по руке. Когда приходило время отвечать на заданные вопросы, она подавала Амосу знак.

– Молодой человек покажет нам карты. У него дар слышать голос судьбы, – говорила она с материнской заботливостью. – Именно поэтому он не разговаривает. Иногда он слышит об ужасных, просто ужаснейших вещах.

Общаясь с посетительницами, старушка говорила с куда более явным акцентом, чем обычно. Амос понимал, что мадам Рыжкова перед ними рисуется, не так сильно, как это делает мистер Пибоди, но все же.

– Тайны… Они слушаются его руки. Только его рука заставляет карты открывать нам свои тайны.

Посетительницы смотрели на Амоса так, словно он весь состоял из одних только тайн.

– Большие перемены. Видите этого мужчину? Это Паж. Существует препятствие между вами и предметом вашей страсти… Да, вижу…

Если бы не чудовищное смятение в душе, тягучая речь мадам Рыжковой наверняка бы его успокоила, но парень терзался тем, что выбрал не ту карту. Ему следовало бы показать Эвангелине Мир и ждать ее ответа, но образ Мира не был бы столь очевиден. Он не хотел допустить неясности, а теперь вот из-за этого страдал.

– Тройка Мечей в прошлом. Плохо. Сердце было разбито, – говорила тем временем мадам Рыжкова женщине невзрачного вида.

Три меча на карте протыкали ярко-красное сердце. Амос решил, что этот символ весьма близок ему.

Рыжкова успокаивала женщину, прикасалась к ее запястьям своими скрюченными подагрой пальцами, отгоняла страхи, предвещая любовь в будущем. Кто бы ни приходил в ее фургон, всех она уверяла в том, что в будущем их ждет удача. Это не было правдой. Амос видел по картам совсем другое.

Уже ночью, когда последний посетитель покинул их, Рыжкова задернула занавес перед входной дверью и закрыла дверь фургона. Амос поднялся на ноги, собираясь идти, но старуха остановила его.

– Очень важно, Амос, – произнесла она, уставившись на парня светящимися в полумраке глазами; в ее взгляде читалось предостережение, – знать, когда говорить правду, а когда лучше соврать. Иногда большие деньги можно заработать лишь в ущерб правде. – Она тщательно подбирала слова и, передернув плечами, продолжила: – Они хорошо нам платят, а мы немножко искажаем истину. Присядь-ка рядом со мной.

Амос сел в углу, скрестив ноги. Дерево неприятно давило на его голые лодыжки. Он наблюдал за тем, как мадам Рыжкова снимает платок, которым были повязаны ее волосы. Волосы, похожие на грубые бело-серые веревки, волнами упали на спину. Никогда раньше Амос не видел мадам Рыжкову простоволосой. Его удивила длина волос, доходивших старушке почти до талии. Ему стало интересно, какой же она была прежде. Парень украдкой взглянул на портрет ее дочери, пытаясь найти схожесть, которую пощадило время.

– Я тебя кое-чему научу, – сказала Рыжкова. – Но, прежде чем начать, тебе следует усвоить: ты не смеешь меня обманывать. Между нами не может быть места лжи. Только правда. Друг друга прорицатели не обманывают. – Старушка ударила ладонью о сиденье невысокого табурета и спросила: – Ты брал карты?

Амос кивнул.

Рыжкова рассмеялась.

– Уже лучше. Ты понял. Больше так не делай.

Этого Амос обещать не мог, поэтому остался неподвижен.

Рыжкова подошла к стоящему вертикально бочонку, на котором были разложены карты на последнего посетителя. Она склонилась над ними и жестом подозвала Амоса. В это мгновение ему показалось, что фургон уменьшился, а воздух стал более душным, чем минуту назад. Свет давала лишь одна свеча. Висящие над их головами портреты членов семьи прорицательницы отражали блики света, оставаясь, тем не менее, в тени. Изображенные на портретах словно насмехались над ним.

– Я не буду тебя обманывать. Я не буду тебе лгать, – подняв вверх скрюченный палец, произнесла мадам Рыжкова. – Я тебе сейчас кое-что покажу.

До сего момента в жизни Амоса не было места лжи. Когда парень сидел и смотрел, как руки старухи тасуют карты, он и подумать не мог, что вскоре узнает смысл лжи и будет обматывать ту самую женщину, которая научила его искусству обмана.

Рыжкова показала ему, как засовывать карту за отворот рукава, как прятать другую карту в кушак, как переворачивать карты, изменяя тем самым их значение. Все это он должен был научиться делать так ловко и быстро, чтобы взгляд посетителя не смог уловить это и не заметил подвоха. Его первые неуклюжие попытки вызывали у Рыжковой лишь смех. После нескольких часов тасования, быстрого переворачивания, засовывания и доставания карт Рыжкова внезапно схватила его за руку:

– Ты показывал мои карты девчонке?

Легкое подергивание левой руки выдало его. Гнев вспыхнул и погас в глазах женщины. Внезапно Амосу показалось, что сильный ветер может задуть огонек жизни в этом старческом теле так же легко, как погасить уголек.

– Тебе не следует больше с ней видеться.

Он поднял руку, возражая, но старуха продолжала:

– Она красивая, признаю. Она не похожа ни на тебя, ни на меня. Посмотри на нее повнимательнее. У нее пустая душа, и эта девчонка вечно голодна и ищет, кто бы унял ее голод. Если ты не откажешься от нее, она тебя утопит.

Последнее слово Рыжкова словно выплюнула из себя.

Амос решительно замотал головой.

– Она этого не хочет. Сейчас она думает лишь о любви, не задумываясь о цене, которую за нее заплатит. Ей ведомо лишь желание. Такова сущность русалок, девушек-утопленниц. – Голос ее дрогнул. – Русалка соблазняет мужчину, танцует с ним до тех пор, пока не доводит его до гибели. Она затягивает мужчину под воду, не понимая, что тем самым убивает его. Когда мужчина умирает, русалка скорбит над его телом. Поддавшись печали, она ищет того, кто мог бы ее утешить. Когда же находит, история повторяется. Уж лучше пусть она займется кем-то другим. Я не позволю, чтобы русалка погубила моего мальчика.

В животе у Амоса все сжалось. Он не мог поведать Рыжковой, что он видел, когда обнимал Эвангелину, о том, что это она отталкивала его. Он вонзил зубы себе в щеку и впивался в нее до тех пор, пока не почувствовал вкус крови.

– Я рассказала это лишь потому, что пекусь о твоей безопасности. Я все видела… И я тебя люблю, сынок.