Коронованный лев - Вера Космолинская

Диана и Изабелла в длинных темных плащах, защищающих их самих и их наряды от уличной пыли и алчных взглядов страждущих воришек, ловко перемещались среди снующей толпы в сопровождении камеристок и слуг, выбирая себе какие-то ненужные мелочи. Диана завела беседу с какой-то торговкой, и судя по ее сосредоточенному виду, можно было решить, что разговор действительно шел о чем-то жизненно-важном. Впрочем, все могло быть — особенно, когда не знаешь, какая мелочь может оказаться важной. Но мы с Раулем уже несколько утомились таким бесцельным хождением, хотя и вызвались сами сопроводить дам на этой прогулке вместо достойной охраны и приглядывали за ними чуть со стороны, не мешая, выбравшись на ступени, ведущие в лавку картографа, под раскачивающейся на ветру затейливо-вычурной гравированной жестяной вывеской, изображавшей двухмерный глобус.

Рауль задумчиво посмотрел вверх, не щурясь, на подмигивающую яркими солнечными бликами жестянку.

— И почему мне кажется, что мне это теперь никогда не понадобится? — мрачновато проговорил он.

Я пожал плечами:

— Предчувствие, которое никогда не обманывает, — мрачно изрек я, отрешенно разглядывая осыпающиеся трещинки в камне и размышляя об иллюзорности всего сущего.

Рауль перевел на меня пристальный взгляд и приподнял бровь, похожую на тонкое перо ворона.

В лавке что-то резко зазвенело. Я рассеянно бросил взгляд на дверь и снова отвернулся. Но тут внутри что-то хлопнуло, загремело, будто по полу проволокли тяжелый комод, и послышался низкий угрожающий рык.

Я снова с подозрением оглянулся на дверь. В лавку мы сегодня еще не заходили, но это местечко было одно из наших любимых и мы были хорошо знакомы с его хозяином. И раз уж мы оказались настолько близко, чтобы расслышать что-то, судя по звукам, зловещее, можно ли было оставаться в стороне?

— Я на минутку, — бросил я Раулю, с сомнением поглядывающему то на наших дам, то на вход в лавку и, вскочив на верхнюю ступеньку, распахнул дверь, звякнувшую подвешенным над ней колокольчиком.

В помещении царил обычный приятный безмятежный сумрак, пахло бумагой разных сортов, пергаментом, клеем и тушью. Впрочем, сумрак был не совсем безмятежным. Маленькая толпа — если можно разуметь под толпой компанию человек в пять, одетых преимущественно в черное — все зависит, конечно, оттого, как именно они могут толпиться, сгрудилась у прилавка с картами. Еще один посетитель, делая вид, что ничего особенного не происходит, внимательно разглядывал пришпиленную к стене большую карту Нового Света. А один из пятерых, массивный детина, грузно навалившись на прилавок, держал могучей рукой за шиворот сухонького картографа в черной шапочке и съехавших очках и грозно рычал — ни одного внятного слова при мне пока не прозвучало.

— Доброго дня, мэтр Аугустус! — произнес я приветливо. — Откуда гориллы?

И запоздало вспомнил, что это был явный промах с моей стороны — о существовании горилл в экваториальной Африке узнают намного, намного позже… Взоры, молчаливо обратившиеся ко мне, были полны лишь непонимания и подозрения. И совершенно машинального неодобрения, так как в своем бархате прекрасного цвета обожженной глины с золотым шитьем я крайне мало напоминал правоверного пуританина вроде самих этих суровых простых ребят. Должно быть, само пребывание в этом многогрешном городе для собравшейся здесь мрачной компании было немалым испытанием.

Меня кольнуло странное чувство. Наверное, я должен был им сочувствовать.

Но если все будет совсем не так, как нам известно — то с какой стати?

Мэтр Аугустус что-то придушенно пискнул, беспомощно скребя тонкими, сухими и полупрозрачными, как паучьи ножки, пальцами по краю прилавка. Вцепляться в держащую его руку он, должно быть, боялся. Что ж, раз его держали не совсем за горло, можно было еще немного поговорить и выяснить в чем дело, тем более что никто не оказался в состоянии постигнуть смысл нанесенного сходу оскорбления.

— Если вы уже закончили, господа, — продолжил я светским тоном, приблизившись, — отпустите этого доброго человека, он мне нужен.

— Мы не закончили, — хрипло возразил здоровяк, сгребший воротник картографа в крупный волосатый кулак. Другие пошевелились, ни слова не говоря, но с явным намеком, что лучше мне будет убраться отсюда подобру-поздорову. Я сделал вид, что намека не понял и непринужденно оперся о тот же прилавок. Человек в углу, — в обтрепанном плаще, что стало заметно, когда глаза немного привыкли к сумраку помещения после солнечной улицы, и с уныло-вдохновенным видом завзятого и исключительного книгочея, — кажется, старался не свернуть себе вытянутую шею, одновременно пытаясь смотреть на карту и не упустить ничего из происходящего. Ох уж эти созерцатели жизни… Вмешивайся, не вмешивайся, а всегда можно попасть под горячую руку. Надеюсь, эта отважная белая мышь поймет, когда уж точно пора будет выскакивать вон.

— Не очень похоже на почтенный научный диспут, — заметил я, мельком глянув на примятые тяжелым локтем карты.

— Богословский, — дружно рыкнули сразу двое или трое, даже порадовав меня таким единодушием.

— Да неужто? — поразился я. Но ирония этим людям была, похоже, неведома.

— Этот иудейский пес смеет утверждать, что земля не просто круглая, а шарообразная, — угрюмо прохрипел «душитель картографа» на мгновение обернувшись.

Картограф протестующее фыркнул нечто невнятнее, но я разобрал смысл — он утверждал, что на самом деле он грек.

«Рак за шею греку цап!..» — всплыл в голове абсурдный стишок с легкой вариацией в злободневном ключе. Тьфу. Я отогнал этот бред, хотя что-то от клешни в этой благочестивой длани несомненно было.

— Отпустите его, — повторил я уже без иронии.

Здоровяк повернул голову, будто на шарнире, и посмотрел на меня, вздернув густые брови: «Ты это серьезно?»

— Земля — шарообразная, — сказал я с нажимом.

Кто-то возмущенно засопел, кто-то зашаркал ногами. Кальвинист очень медленно разжал пальцы и так же медленно выпрямился, не спуская с меня до предела раскрытых маленьких задумчивых кабаньих глазок. Или рачьих? Почти что «на стебельках». Но разве ракам есть какое-то дело до того, какой формы может быть земля?

Мэтр Аугустус отпрянул от прилавка с обиженным прерывистым вздохом, нервно поправляя свою всегдашнюю аккуратную хламиду. И вот его невзрачный гнев я бы, пожалуй, назвал праведным.

— Этого не может быть, — сердито возгласил другой гугенот, постарше и повыше. Некоторые люди полагают, что благообразная седина придает вес их словам, даже когда устами их глаголет неиспорченный наивный детский лепет. — Небо не может находиться внизу, там же где и Преисподняя!