Цвет мира - серый - Сергей Мусаниф

— Если я что-то понимаю в здешних методах ведения войны, а я понимаю, ибо все они в принципе одинаковы, первая линия обороны — это ад на земле, — заявил Ланс. — Она гибнет вся, целиком и полностью, независимо от исхода боя. Поэтому обычно в нее и пихают всякий сброд, вроде нас с вами. Сброд необученный и плохо вооруженный. Кавалерия или латный отряд проходят через такой строй, как нож сквозь масло, и единственное, что первая линия обороны может сделать, — это задержать продвижение вражеской армии на несколько минут, дав лучникам возможность лишний раз выстрелить и отойти на заранее подготовленные позиции, после чего ей остается только красиво умереть.

— Ты так говоришь, как будто тебя самого это не касается, — мрачно буркнул Густав.

— В меньшей степени, чем вас, — сказал Ланс. — У меня, видите ли, большой опыт неумирания во всяких войнах.

— Ты же говоришь, там будет ад на земле, — резонно заметил Густав. — И никому не удается выжить в таком аду.

— В каждом правиле есть исключения, — сказал Ланс. — Некоторым удается. Например, мне.

ГЛАВА 10

Ланс показался мне очень странным человеком, но у меня было неподходящее настроение, чтобы задумываться о чужих странностях. Собственных проблем хватало с головой.

Я уже почти пожалел, что не рассказал инквизитору правду о своем происхождении и причинах нашей схватки с подосланным Гаррисом убийцей, и решил, что если меня вызовут еще на один допрос, то молчать я не буду. Не думаю, что у инквизитора есть полномочия, чтобы решать участь принца, так что меня скорее всего отправили бы в Брекчию, где заседал совет кардиналов. А это помогло бы мне выиграть время, даже если впоследствии мной решат усилить первую линию обороны самой Брекчии.

Но допросов больше не было.

Тюремщик появлялся только для того, чтобы просунуть в окошко двери очередную порцию пищи. Если еда в последнее время стала лучше, как говорит Ланс, то чем же здесь кормили заключенных раньше? Держали только на хлебе и воде?

Много мы им навоюем с такой баландой.

Впрочем, даже если кормить нас с королевского стола, мы тоже много не навоюем.

Я прикинул, что нас ждет в ближайшем будущем. Доспехов нам не дадут, это понятно. Даже легких кожаных, которые могут спасти только от удара мечом плашмя или падающей на излете стрелы. Не тот мы ресурс, чтобы нас беречь. Выдадут по мечу, в лучшем случае, они даже будут острые. Или, если Гаррис двинет вперед конницу, могут раздать длинные пики.

Но конницу Гаррис против Каринтии двинет вряд ли. Конные рыцари — слишком ценные боевые единицы, а Каринтия — не та цель, ради которой ими стоит рисковать в первой волне атаки.

Но даже закованные в тяжелую броню пехотинцы способны нарубить в мясной фарш любой отряд плохо вооруженного и необученного ополчения, при этом потери сторон будут соотноситься, как один к десятку, если не к сотне.

Ланс прав. Для нас там будет ад на земле. А для имперских войск — легкая прогулка.

Не знаю, каким образом в таких заварушках удавалось выживать самому Лансу, если он не врет о своем в них участии, что тоже не исключено, но свои шансы я расценивал не слишком высоко.

Меня учили владеть мечом, и я мог биться почти на равных с одним бойцом, вооруженным так же, как я. Или же успешно защищаться от троих, но тогда уже о нападении речи не шло. И конечно же я уверен, что рыцари Тирена не бились со мной в полную силу. Во-первых, это все же были учебные бои, а во-вторых, кому охота покалечить или хотя бы пустить кровь наследнику престола, без пяти минут королю?

Имперские пехотинцы наверняка уступают тиренским рыцарям в индивидуальном мастерстве владения оружием, однако это не предоставляет мне никаких преимуществ, ибо берут они, как правило, не индивидуальным мастерством, а война сильно отличается от учебного боя.

Порядок бьет класс. А я вряд ли смогу показать класс с тем набором вооружения, который нам тут предоставят.

Я проснулся оттого, что кто-то тряс меня за плечо.

Да что же такое делается в этом мире, мысленно возопил я, если даже в тюрьме покоя нет?

Я открыл глаза, но рука с плеча не исчезла и продолжала немилосердно меня тормошить. Тут я сообразил, что в камере темно, и тот, кто меня будит, просто не может увидеть, что я уже проснулся.

Пришлось подать голос.

— Чего еще?

— Подвинься, — сказал Ланс. Я опознал его по голосу. Ну и еще по тому, что богатырский храп Густава продолжал доноситься из противоположного угла.

Я сел на тюфяке, стараясь понять, чего вдруг этому странному типу понадобилось от меня посреди ночи. Ланс присел рядом и ткнул острым локтем меня под ребра.

— Рассказывай, — сказал он.

— Что именно рассказывать?

— Как мне кажется, у тебя есть какая-то история, которую ты не поведал местным дознавателям, — сказал Ланс. — Вот ее и хотелось бы услышать.

— Если у меня и есть такая история, с чего бы мне делиться ею с тобой?

— Потому что мне любопытно, — сказал Ланс.

— Весомый аргумент.

— Куда уж весомее.

— А до утра это потерпеть никак не может?

— Утром проснется наш здоровяк, — сказал Ланс. — А я не думаю, что ему так уж нужно тебя слушать.

— А тебе, значит, нужно?

— Мне любопытно, — повторил Ланс. — А любопытство — это один из немногих мотивов, которые еще способны побудить меня к действию. Если не единственный.

— А мне что с того?

— Ты все равно скоро умрешь, — сказал Ланс. — Так чего тебе стоит уважить незатейливый каприз старого человека?

— А с чего ты вообще взял, будто у меня есть какая-то история, которую стоит рассказывать?

— Печать предназначения лежит на твоем лице, — пафосно сказал Ланс. Пожалуй, даже излишне пафосно. — А, нет, я перепутал, это след от чьего-то сапога.

— Смешно.

— Ты не бродяга, — сказал Ланс. Говорил он тихо, но, так как мы сидели почти вплотную, большего и не требовалось. — Иначе бы ты не поверил во всю ту чушь про бродяг, которую я нес днем. Густав поверил, но наш не отягощенный интеллектом сокамерник поверит даже в страну цветочных фей, если о ней расскажу я. Ты не крестьянин и не ремесленник, это видно по твоим нежным ручкам. И ты даже не из купеческого сословия, потому что слишком умен и немного разбираешься в военном деле. Ты ведь из дворян, верно? И не просто так отправился в долгий пеший путь по дорогам континента?

— Почему мне надо отвечать? — спросил я. — Сам ты кто такой, что задаешь мне вопросы?

— А еще я не мог не заметить, когда ты узнал о том, что Кларенса подозревают в связях с магическим сообществом, тебе явно хотелось с ним о чем-то поговорить. — (Он же лежал лицом к стене, как он умудрился хоть что-то разглядеть? Или у него глаза на затылке?) — Может быть, ты не дворянин? Может быть, ты и сам из магов?