Иероглиф - Михаил Савеличев

- Цветы мне, дедушка, нужны. Женщине хочу подaрить.

- Цветы говоришь, - задумчиво сказал опрятный, - полюбовнице, значит. Поздно ты, батенька, спохватился. Это все равно, что видами на яровые сейчас интересоваться. Насчет цветов в оранжереях не знаю, но есть место и поближе. Плохое место, нехорошее, но не в тех проклятущих оранжереях. Ты как дальше поедешь, так внимательно по правую руку смотри - проселок будет. Хоть и говорят - не ищи проселочной от столбовой, а только ты туда поверни. Там, за лесом поле и увидишь. Растет там что-то наподобие цветов, только какие сейчас цветы, нежить, наверное, одна. Ты поосторожнее с ними будь.

Максим горячо поблагодарил дедов, пожал им руки, обещал обязательно весной приехать, может быть и с полюбовницей, полюбовница ведь что - не жена, да и городские они, широких взглядов придерживаются, поэтому она девкам не помеха, а девки у нас -во, как кипяток, мягкие, гладкие, чуть тронь - сразу возгораются, только дом от пожара береги, а уж как начнут титьками ласкать... Деды подняли шлагбаум и еще долго махали ему вслед.

Все было так, как объяснил опрятный дед. Максим проехал два километра, внимательно разглядывая правую обочину, но там все тянулись нагромождения железного мусора, глубокие рвы с жидкой грязью, издали обманчиво похожие на хорошо укатанную дорогу, и никаких следов, никакого намека на проселок, который бы вел через уже непаханую коричневую целину к сплошному редуту соснового леса. На горизонте, прямо по ходу дороги, начало вырастать из земли то, что Матильда скромно обозвала "оранжереями"-невероятно высокие, черные, как обсидиан, прямоугольные, треугольные, цилиндрические и прочие монолиты, очень похожие на рассыпанный детский строительный конструктор каких-то великанов. Максим остановил машину и достал бинокль. Даже самое мощное увеличение, на которое только был способен электронный преобразователь, мало что прояснило мегалитической картине - оказалось, что черные поверхности представляли собой плотное переплетение разнокалиберных труб весьма разнообразного сечения. Максиму показалось, что по этим сплетениям очень быстро перемещаются разноцветные сверкающие огоньки, но это могло быть просто отблеском лучей садящегося солнца. Большая часть сооружений пряталась за горизонт, и даже спутниковая съемка не давала представления об их циклопической величине. Максим сразу понял, что его встреча с забавными старичками-гномами была невероятной удачей - несмотря на всю его настойчивость он никогда не решился бы приблизиться к этим чудовищным оранжереям. От них исходило нечто, сходное с ощущением его ладони, лежащей на животе подсевшей к нему в машину гарпии стремление раздавить, привязать, подчинить, высосать маленького никчемного человечка и пустую высохшую кожуру выбросить на помойку.

Максим прошелся взад и вперед по обочине, внимательно вглядываясь во всевозможные следы, оставшиеся после ночевавших здесь птиц, от прошедших людей, лошадей и каких-то странных созданий с трехпалыми когтистыми лапами, не уступающими по размеру человеческой стопе. Все следы сходились в одном месте и упирались в непроходимую стену сваленных, спрессованных танкеток, БТРов, БРДМов и "шииок". Максим осторожно спустился вниз, оскальзываясь на мокрой глине, на его ботинках образовались пудовые наросты коричневой земли, мешающие дальнейшему передвижению и пачкающие полы его плаща. Упершись в обгоревший бок БТРа, он подобрал с мли железку неизвестного происхождения, счистил налипшую на ногах грязь, а затем, интереса ради, потянул тяжелую крышку танкетки и чуть не упал на землю - так легко и беззвучно она открылась. Сквозь неe как картина в круглой раме, виднелся сосновый мрачный лес, за которым и должна быть делянка с цветaми. На машине здесь, к сожалению, проехать было нeльзя, и Максим полез в люк. Местные умельцы здорово постарались над этим проходом - люк, за который Максим случайно потянул, был обильно смазан солидолом, все внутренности танкетки были аккуратно свинчены со своих мест, демонтированы и то ли выкинуты, то ли приспособлены в хозяйство. Противoположный борт, в котором зияла здоровенная дырa от бронебойного снаряда, был тщательно обработан, отшлифован, особенно острые зазубрины затуплены или срезаны, а идущие вдоль борта коммуникации, кoторые не были уничтожены взрывом и по какой-то причине не разобраны, оказались прижатыми к мeталлическому полу громадной самодельной скобой? Максим, как крыса, пролез через эту сквозную дыру, спрыгнул на землю и оказался на хорошо утоптанной тропинке, петляющей по непаханой меже, огибая редкие воронки и, возможно, минные поля.

Он сунул руки в карманы и зашагал по ней, стараясь не наступать на маленькие лужицы, обильно разбросанные на его пути, как осколки коричневого зеркала, и при этом не слишком уклоняться с тропы, дабы ненароком не напороться на шальную мину. Путь был неблизкий. Максим дышал полной грудью, набирая пропахший мокрой землей воздух в легкие до боли в мышцах живота и груди, и так же долго и мощно выдыхал накопленные за годы прозябания в отравленной городской атмосфере, насыщенной парами солярки и бензина, дымами вечных пожарищ и ароматами засоренной канализации, токсины, сажу, пепел, забившие трахеи, бронхи и альвеолы, чувствуя при этом себя все лучше и лучше, бодрее и бодрее, менее сонливо, и даже титьки деревенских девок, воспетые сладострастными старцами, не казались уж такими недостижимыми.

Воронки, мимо которых он проходил, за мирное время наполнялись водой, грозя превратиться в небольшие озерца или хищно разрастающиеся овраги, чему немало способствовали вскрытые взрывами и бившие из их стенок многочисленные чистые ключи. Незамутненная, прозрачная вода в воронках странно контрастировала с окружающим мертвым пейзажем, и казалось, что ямы наполнены не жидкостью, а вязким прозрачным стеклом, по которому ветер гнал небольшие волны.

Не выдержав, Максим приблизился к одному озерцу и опустил в воду руку, даже не сняв своей замшевой беспалой перчатки. Пальцы ощутили холод ключевой воды, занемели, а замша стала медленно намокать, вбирая в себя ее свежесть и отнимая у ладони последнее тепло. С самого дна ему добродушно улыбался кем-то начисто обглоданный скелет, сжимающий в руках ржавое ружье, и Максим поспешно покинул это место. Мокрую руку сковал ощутимый холод, и ему пришлось долго сжимать и разжимать пальцы, пока в них не вернулось тепло. Как большого специалиста по яровым, Максима насторожило полное отсутствие на поле птиц, мышей, зайцев и прочей живности, которая, по его понятиям, должна была здесь если не пастись стадами в такое время, то хотя бы изредка показываться на глаза, шныряя в поисках веточек, трави-к, листочков и редких зернышек, сохранившихся с тех далеких времен, когда тут цвела пшеница и колоcилась капуста. Пусто. Только редкие пожухлые травинки, мрачный лес и странные сооружения на горизонте.