И я ему не могу не верить… - Теодор Гладков

Неуемная страсть! Она кидает тебя в работу, как в омут, ты не замечаешь времени, забываешь про еду и сон. Работать инженером было бы куда спокойнее. Но цель, раз указанная профессиональным революционером Кедровым, глубоко завладев сердцем, стала смыслом всей его жизни. Оперативная работа стала призванием Артузова, его личным средством защиты дела Великого Октября. Но инженерные знания оказались далеко не лишними. И в оперативной работе надо все делать расчетливо, конкретно подходить к каждому факту, явлению, событию, оценивать каждую деталь. Инженерия — сама конкретность. Оперативная работа — то же самое.

Работа Артузова, требовавшая неустанного проявления политической гибкости и дальновидности, умственного напряжения, бешеных усилий воли, изобретательности, была постоянно в фокусе внимания Дзержинского. Естественно, у председателя ОГПУ всегда находились вопросы к начальнику КРО, вопросы острые, злободневные, отвечать на которые необходимо было быстро и только делом. Феликс Эдмундович был крайне огорчен тем, что Рейли, английскому разведчику, предпринимавшему отчаянные попытки свергнуть Советскую власть, в свое время удалось избежать кары, определенной советским судом.

При очередном докладе Артузова Феликс Эдмундович справился у него:

— Как с Рейли? Пока не ответите на этот вопрос — покоя вам не будет. Буду спрашивать назойливо и требовательно. Беспокойно вам будет, ибо он нам покоя не даст.

Разумеется, Артузов попытался успокоить Дзержинского, дескать, после захвата Савинкова Рейли с европейского горизонта исчез, по агентурным данным, на пароходе «Новый Амстердам» отплыл в Нью-Йорк и сейчас в Америке устраивает свои финансовые делишки.

Дзержинский с сомнением покачал головой.

— Прошу вас, не проявляйте благодушия. Эта фигура рано или поздно будет вновь вытащена на свет международной реакцией. В любой момент он предложит свои услуги любой капиталистической разведке. С Рейли борьба еще впереди.

Многое предвидел Феликс Эдмундович. Артузов, конечно, понимал: дело вовсе и не столь в личности Рейли, а в тенденциях определенных кругов Запада. Рейли нужен был и белогвардейской монархической эмиграции, погрязшей в раздорах и склоках, однако еще упорной в общей цели — снова сесть на шею народа. Она нуждалась в таком изворотливом помощнике, каким был Рейли, реально опирающийся на такую разведку, протянувшую свои щупальца по всему миру, как британская Интеллидженс сервис.

Но однажды во время доклада Артузова Феликс Эдмундович о Рейли не спросил. То ли забыл, то ли умышленно, чтобы не отвлекать внимания занятого по горло другим неотложным делом начальника КРО, промолчал. Но, прощаясь, Феликс Эдмундович лукаво усмехнулся, как бы показывая этой усмешкой: дескать, я ничего не забыл, будет что-либо интересное — сам придешь и расскажешь.

Шло время. Артузов пытался себя успокоить: Рейли на европейском континенте не объявлялся. Может, и не объявится. И меня он уже так не волнует. Я забыл о нем… Артузов умел убеждать людей, но сейчас поймал себя на мысли, что самое трудное дело — заниматься самообманом, самовнушением. Цепкий ум не поддавался самоубеждению, не позволял забыться.

Снова и снова Артузов размышлял о Рейли. Мыслями тянулся к этому авантюристу, скрытому от глаз далеким расстоянием.

«Как с Рейли?..» Медленно, постепенно накапливались факты, намечались подходы к решению задачи. Составлялось обстоятельное досье. Изучая его, Артузов все больше и больше проникался осознанием глубокой правоты Дзержинского. Да, конечно, такие, как Рейли, сами со сцены не уходят. Для западных разведок Рейли пока запасной козырь, но в ход он может быть пущен в любой момент. К этому надо быть готовым. А может быть… Может быть, подтолкнуть, самим ускорить его появление на сцене? Так забрезжила идея…

Сидней Джордж Рейли конечно же вовсе не канул в США в безвестность и устраивал за океаном отнюдь не только свои «финансовые делишки».

В то время в Америке широко обсуждался вопрос о крупном займе Советской России. Некоторые видные американские дельцы были готовы такой заем нам предоставить. Правительство занимало выжидательную позицию, во всяком случае, явного противодействия администрация не высказывала. Но он, Рейли, твердо решил, что этому не бывать, и со всей своей недюжинной энергией бросился в борьбу против предполагаемого займа. С этой целью он открыл на Нижнем Бродвее в Нью-Йорке контору, ставшую главным центром антисоветской пропаганды в Америке. Потом Рейли предпринял турне по стране с публичными лекциями, в которых как «очевидец» революции запугивал обывателей и бизнесменов опасностью большевизма, грозящего самому существованию цивилизации и мировой торговли.

Но и этого ему было мало. При поддержке русских белогвардейцев Рейли сколачивает на американской почве филиал «Международной антибольшевистской лиги», уже функционирующей в Берлине, Лондоне, Париже, в прибалтийских и балканских странах. Филиал лиги был даже в Харбине, где его возглавлял известный бандит атаман Семенов. Фашиствующие белогвардейцы, чьим лидером в США был старый агент царской охранки Борис Бразуль, наводили мосты между Рейли и самыми реакционными финансистами и предпринимателями Америки, в первую очередь Генри Фордом. Они же по поручению Рейли поставляли для него списки видных американцев, благожелательно относящихся к Советской России. Списки эти не раз доставят много бед включенным в них порядочным людям — вплоть до «эпохи» сенатора Маккарти!

Эту опасную для советских интересов деятельность Рейли нужно было пресечь, для чего требовалось выманить его обратно в Европу. Использовать можно было единственное средство — «Трест», хоть и утративший несколько свой блеск после «провала» Савинкова в некоторых эмигрантских кругах, но все еще пользующийся доверием Кутепова. И Артузов разрабатывает сложный, но безошибочно сработавший план, основанный на глубоком проникновении в психологию врага, тонком учете политической обстановки и событий.

И вот в адрес подставной нью-йоркской фирмы «Сидней Беренс — индийский хлопок», основанной Рейли для прикрытия его основной деятельности, приходит письмо из Ревеля, подписанное инициалом Е. и датированное 24 января 1925 года:

«Дорогой Сидней!

В Париже к Вам могут явиться от моего имени Красноштанов с женой. Они сообщат известие из Калифорнии и передадут стихи Омара Хайяма, которые Вы так хотели иметь. Если их дела заинтересуют, попросите их остаться. Если же дело не заинтересует, скажите просто: «Благодарю вас, до свидания».

Их дело заключается в следующем. Они являются представителями предприятия, которое, по всей вероятности, приобретет в будущем большое влияние на английском и американском рынке. Они полагают, что предприятие их достигнет полного расцвета не ранее двух лет, но обстоятельства могут сложиться для них желательным образом уже в течение ближайшего будущего. Это очень крупное предприятие, но говорить о нем пока нельзя, так как могут прослышать конкуренты. Интересуются концессией, в частности, две группы. Одна из них международная… Другая группа — германская. Она хотела бы вступить в трест, но основатели треста, представители которого названы выше, вынесли на своих плечах всю предварительную работу, не желают иметь с ней дела, так как опасаются, что германская группа постепенно приберет все дело к рукам. Поэтому они вошли в связь с небольшой французской группой, составленной из менее честолюбивых людей. Дело, однако, так велико и серьезно, что они опасаются, хватит ли у французской группы сил его поддержать. Поэтому они хотели бы привлечь к совместной работе также и английскую группу. Само собой разумеется, что правление треста будет составлено исключительно из лиц, совершивших основную работу… Они отказываются в настоящий момент назвать кому бы то ни было имя лица, заправляющего всем предприятием… Пишу Вам об этом, так как думаю, что этот план с успехом может заменить тот, над которым Вы в свое время работали и который так катастрофически рухнул».