Блуждающий Неф - Саша Суздаль

— Это твоя колбаса? – настойчиво спросил Монсдорф, тыкая куском прямо в лицо Несчану.

— Не моя… — ответил Несчан и показал пальцем в выпучившего глаза молочника Тулия, — это он.

Монсдорф взял из рук растерянного Тулия его горшок и ткнул им ему в лицо:

— Это твой горшок?

Между зрителей пронёсся небольшой шумок и хихиканье. Тулий, как взошедший на эшафот, смотрел на свою метку, но у него поплыло перед глазами и метка, странным образом, изменила свои очертания. Тулий с большим удовольствием затерялся бы среди зрителей, но режущий взгляд Монсдорфа не давал надежды на быстрое избавление.

— Это твой горшок? – спросил Монсдорф так громко, что его голос услышал одинокий петух на околице города, который от страха снёс яйцо. Его голос услышал и наместник короля в городе, который испугался больше петуха и с сожалением подумал: «Зачем я разрешил?! — потом со вздохом констатировал: — Теперь не избежать ревизии».

Тулий, поняв, что экзекуции не избежать, бодро сообщил под смех зрителей:

— Это не мой горшок! – а потом, для убедительности, добавил: — Я, вообще, сегодня молоко не разносил.

— Ты назвал его вором? — спросил Монсдорф у лепёшника Бромса. Тот удивлённо поднял на него глаза и сказал:

— Да я хотел его обнять, — заглянув в глаза молчавшему Грохо Мому, он добавил: — Правда, артист?

«Артист» молчал, только крепко держал поднос.

— Танцуйте, — сказал Монсдорф, и они поняли, что танцевать придётся. Их нелепые подпрыгивания зрители встретили с восторгом и аплодисментами. Зритель, сидящий возле Ровашин, жены колбасника Несчана, посмотрел на неё и убеждённо сказал: — Да это всё подстроено!

— Папа танцует! Папа танцует! – счастливо сообщали всем дети Несчана, хлопая в ладоши. Папа потел и подпрыгивал, и совсем не считал себя счастливым, а думал о том, когда их отпустят. Он дотанцевал до Монсдорфа и, подпрыгивая, предложил:

— Я могу компенсировать?

— Что? — не понял Монсдорф.

— Ошибку, — нашёлся Несчан и даже начал себя уважать. Он вытянул свой кошелёк, чтобы отсчитать монеты, но Монсдорф забрал его и великодушно сказал:

— Свободен!

Тулий и Бромс соображали быстро и карманы Монсдорфа оттянулись от тяжести. Зрители рукоплескали уставшим «артистам», которые возвратились на свои места.

— Сколько тебе заплатили? – спросил сосед Несчана, теребя его за руку.

— Нисколько, — отмахнулся мокрый Несчан, вытирая лицо платком.

— Не ври! — укоризненно сказал сосед. — Я видел, как ты прятал деньги в кошелёк.

— Я знаю, на что мы их потратим, — слушая соседа, довольно сообщила Ровашин, от восторга сжимая Несчана за локоть. Несчан решил промолчать, чтобы не накликать больших неприятностей.

Монсдорф схватил поднос у Грохо Мома, но тот вцепился в него, крикнув во всё горло:

— Моё! — чем вызвал гром аплодисментов и смех зрителей. Монсдорф, недобро посмотрел на Грохо Мома, наклонился и шепнул ему на ухо: «Я ещё поговорю с тобой, зелёная козявка!» — потом, притворно улыбаясь, сделал поклон зрителям и пошёл за занавес, сопровождаемый бурными аплодисментами. Кристлин, до этого времени находящийся среди зрителей, неловко поклонился и побежал к занавесу, пытаясь не попадать на глаза Монсдорфа.

— Как хорошо вы придумали, — улыбнулась ему Миралин, но видя его озабоченное лицо, спросила:

— Что-то случилось?

— Да нет, — уклончиво ответил Кристлин, — всё нормально.

— А эта ваша палочка, — спросила Миралин, — правда волшебная?

— Да, — честно признался Кристлин.

— Можно подержать? — спросила она, и Кристлин автоматически дал ей палочку, а сам юркнул в сторону, увидев озирающегося Монсдорфа.

После выступления зрители долго не расходились, глазели на артистов и великодушно им помогали. Из ближних домов принесли столы, а некоторые зрители, не отошедшие от представления, с благодарностью жертвовали продукты. Над кибитками взвился дымок от костров, на которых готовилась пища для артистов. Быков пустили на лужок, и они степенно щипали траву, выбирая сочные пучки.

Артисты шумной гурьбой рассаживались вокруг столов, черпали из казанков в вытащенные из мешков глиняные тарелки, и погружали в них свои деревянные ложки. Мягкая усталость, скорее моральная, чем физическая, расслабляла, и артисты не скрывали своих эмоций, разряжаясь от напряжения.

Кристлин сидел за общим столом, подальше от Монсдорфа, рядом с Миралин и её отцом, всё ещё отрешённо слушая застольные разговоры. Грохо Мом сидел рядом, едва выглядывая из-за стола, с жадностью поглощая пищу и осторожно сверкая своими глазищами на артистов, которые, улыбаясь и забавляясь, подкладывали ему вкусные кусочки.

— Вы его закормите, — возмутилась Миралин, грозя братьям-акробатам. Грохо Мом, зыркнул на неё, схватил кусок лепёшки, тяжело перевалившись, слез со стула, и поковылял к кибитке.

— Он что, обиделся? — спросила Миралин у Кристлина. Тот невыразительно сдвинул плечами.

— Да ну вас! Вы какие-то никакие, — обиделась она и отвернулась. После ужина, или обеда, как на голодные желудки артистов, Занзир подошёл к Монсдорфу и сказал:

— Мне понравилось ваше выступление, и я с удовольствием вас возьму, но, всё-таки, треть выручки – это много. Давайте остановимся на пятнадцати процентах.

— Двадцать пять, и ни процента меньше! — жёстко сказал Монсдорф и, повернувшись, зашагал к кибитке.

— Хорошо! — кинул ему вслед Занзир, в сердцах махнув рукой. Потом обернулся и пошёл к артистам, думая, как он будет объяснять другим такой большой процент. Амбиции артистов он прекрасно знал, но знали ли они его возможности.

Монсдорф забрался на задок кибитки и внимательно пересчитал все деньги в кошельках, потом пересыпал их в один и, довольно крякнув, завязал его крепкой бечёвкой. Оглянувшись вокруг, и никого не заметив, Монсдорф вытащил из своего мешка книгу в деревянном переплёте и раскрыл её на закладке из шерстяной нитки. Шевеля губами, он читал давно заученные наизусть слова, взглядом прощупывая каждую букву, чтобы вникнуть в её потаённый смысл.

«Кровь Преображённой смешать с соком кожуры вобоса…» — шептали его губы, и у него, от предчувствия удовольствия, вспотели руки. Он вытер их о свой артистический костюм, который он не снял, и вытащил из мешка кусок кожи с картой. Снова оглянувшись, он извлёк из кармана перстень с красным камнем и стал водить им по карте.

Когда перстень вспыхнул коротким пламенем, Монсдорф поднял его и ткнул пальцем в карту. «Совсем рядом!» — радостно прошептал он и оглянулся – никого. Он сложил все своё богатство в мешок и подложил его под голову. А потом, чмокнув губами, уснул.