«Еврейское засилье» – вымысел или реальность? Самая запретная тема! - Андрей Буровский

В эпоху Эмансипации традиционная ученость легко заменяется светской, да еще полученной на гойском языке. Так же легко идея изменения мира получает вовсе не религиозное содержание.

Кроме того, почему-то никогда не назывались два очень важных обстоятельства, имеющих самое прямое отношение к России:

1. Русская интеллигенция всю историю своего существования не имела возможности добиваться индивидуального успеха. Это был слой, в котором не было ценностей индивидуализма, личного устройства или, паче чаяния, обогащения. Но в котором всегда существовала уверенность в том, что всегда возможно захватить власть и кардинально изменить «правила игры» в обществе.

То есть индивид не мог или почти не мог изменять своего положения в обществе, но «зато» мог планировать изменения самого общества — причем изменения, естественно, в свою пользу.

На протяжении всей своей истории русская интеллигенция создала множество различных идей переустройства общества, России, Европы… вплоть до идей кардинального переустройства всего мироздания. Но никогда ни один интеллигент не подал никаких идей индивидуальной карьеры, кроме творческой и чиновничьей.

То есть в самом положении этого сословия, в его жизни было нечто, некий «фактор Х», провоцирующий революционность. И было бы по меньшей мере странно, если бы еврейская интеллигенция не проникалась такими же идеями и настроениями.

2. В России еврею было гораздо труднее ассимилироваться в культурном отношении. В Европе-то европейские евреи говорили на языке «титульной» нации! Это были люди, говорившие, писавшие и думавшие по-французски или по-немецки, как на родном языке (да, собственно, и почему «как»?).

Российский еврей, в отличие от них, ассимилировался в русской среде как иностранец, то есть по мере изучения иностранного для них русского языка. И не только ассимилировался, но и получал светское образование. Немецкий-то еврей отдавал сына в немецкую гимназию, как только считал это нужным. Русский еврей сначала нанимал репетитора, парень учил русский язык… а потом уже можно и в гимназию.

Еврейская Германия говорила на одном языке с Немецкой Германией. Еврейская Россия с Русской Россией — на разных. Сама по себе эта языковая ситуация уже создавала сильное давление на евреев, а их делала иностранцами в России, даже без специального влияния правительства или полиции. Где давление и гнет — там и стремление освободиться от него. А тут еще законодательные ограничения, полицейские преследования, антисемитская пресса, погромы, не к ночи будь помянуты.

Михаил Агурский предполагает, что участие в революционном движении было своего рода «более приличной ассимиляцией», потому что позволяло войти в русскую общественную среду и притом не требовало крещения. К тому же оно и выглядело более благородно, потому что шла ведь пропаганда и против еврейской буржуазии, а не только против русской.{94}

Но в этом случае и помощь единоверцев, и помощь всей Европы русским и «русским» революционерам тоже может выглядеть как попытка помочь и построить «прекрасный новый мир» и как попытка создать условия для удобной ассимиляции.

Не бесспорная, но очень, очень интересная мысль…

«…еврейские историки конца XIX века совершенно не сомневались в том, что и власть, и народ России ненавидели евреев… Оглядываясь на XIX век, они нимало не сомневались в том, что политические, социальные, экономические условия жизни евреев постоянно ухудшались. Эти историки ставили перед собой задачу установить и выявить те принципы, которые опирались на казавшуюся неистребимой ненависть русских к евреям».{95}

О «неистребимой ненависти» сказать несложно: точно так же и многим русским, полякам и немцам казалась неистребимой ненависть евреев к России, Польше, Германии и ко всему христианскому миру.

А в то же время каждый из нас знает проявления отнюдь не злобы между этими двумя народами — трудно ведь всерьез говорить о «неистребимой ненависти» друг к другу, когда треть русских евреев жената на русских, а треть евреек находит русских мужей. Тут, что называется, одно из двух: или «неистребимая ненависть», или смешанные браки (то же самое можно сказать и о польских и немецких ашкенази).

По-видимому, тут вопрос не в ненависти, а скорее в том, о чем я уже говорил, — в патологическом неумении понять друг друга. И в нежелании понять! Ведь каждая сторона излагает не свое видение ситуации, не свое мнение по ее поводу, а истину в последней инстанции. Если другой народ не принимает этой «истины» — причем не принимает во всей полноте, без оговорок — реакция на это только обиженная, оскорбленная, возмущенная. И русские для евреев, и евреи для русских — это глупцы, не способные понять всей прелести, всей силы, всего сияния Высшей Истины.

У евреев к этому добавляется воспитанный иудаизмом двойной счет: они несут истину, которую другие народы просто не могут, не имеют права не принять. Их избрал Господь Бог, чтобы нести свет истины всем остальным народам! Это почти богоотступничество — не понимать и не принимать Истины, которую возвещает Израиль (а вся-то истина — мнение большинства евреев в конфликте — и только).

На мой взгляд, еврейские историки XIX века как раз проявляют это не самое похвальное из традиционных еврейских качеств: неумение и нежелание понимать позицию «другого». И даже хуже: проявляют полное непонимание того, что вообще возможна какая-то другая позиция, другое мнение о том, что они считают «единственно верным».

В «борьбе за народное дело»

Первые еврейские фамилии революционеров известны с 1861 года: это Михоэлс, Ген и Утин — они участвовали в волнениях студентов Петербурга в 1861 году. Утин участвовал и в кружке легендарного Нечаева.

Тем более в 1870-е годы поток евреев буквально хлынул в народничество. Многие из них происходили из кругов, связанных с контрабандистами или имевших близких родственников в Австро-Венгрии или Пруссии. Идеальная ситуация для получения нелегальной литературы (а если будет надо, и оружия)!

Уже в это время выделяются не только рядовые участники, но даже евреи — руководители народничества, в том числе такая яркая личность, как Марк Натансон. «Мудрый Марк» не упускал буквально ни одного способа хоть как-то нагадить официальным российским властям. Не выступая на митингах, не обладая никакими талантами литератора, он вошел в историю политического подполья как, во-первых, пропагандист, вовлекший в народовольчество множество посторонних до того людей. Во-вторых, как организатор дерзких и хорошо продуманных (а потому чаще всего и успешных) операций.

«Мудрый Марк» не вел теоретических споров, и даже когда приверженцы Бакунина и Лаврова готовы были поубивать друг друга, он предлагал прекратить споры о «музыке будущего». Что проку спорить об этом, когда самодержавие еще стоит?! И каждого привлеченного им, в том числе таких звезд первой величины, как Дейч или Плеханов, он вставлял в организацию по его способности причинить властям как можно больше хлопот и вреда.

Но это именно «Мудрый Марк» организовал дерзкий побег князя Петра Кропоткина из военного госпиталя на рысаке Варвар (лето 1876 года). И публичный митинг у входа в Казанский собор в день Николая Угодника в декабре 1876 года. Это был первый митинг в России, над которым реяло красное знамя. Организовал митинг Марк Натансон, держала знамя Фелиция Шефтель, и я шлю воздушные лобызания современным «патриотам», совершающим великие открытия про «исконно русское» происхождение красной тряпки на палке, их излюбленного символа.

В эту эпоху только один кружок Л. Дейча в Киеве состоял исключительно из евреев, но уже не было в России нелегального кружка, в котором хотя бы не было одного еврея. По «процессу 50-ти» летом 1877 года проходят несколько евреек, которые занимались агитацией. По «процессу 193-х» проходит 13 евреев (очень много; гораздо выше их процентной нормы, тем более учитывая немногочисленность образованных евреев в то время).

Еврейские революционеры в целом разделяют все установки народничества — «ходят в народ», и усовершенствование этой практики тоже связано с одним из народовольцев-евреев: все тот же Натансон придумал «поселения в народе» — чтобы революционеры жили в деревне, приобретали бы влияние, а там и возглавили бы народ. И многие шли. Дейч описывает, как маленький, тощий, с ярко выраженными национальными чертами лица Аптекман поселился в народе фельдшером и стал проповедовать социализм через Евангелие.{96}

Они, эти первые народовольцы-евреи, и не думают работать на просвещение или на революционизацию евреев. Даже чисто еврейский «Социально-революционный Союз между евреями в России» не ставил задачи пропаганды внутри еврейского народа. Более того — «у многих сложилось страстно враждебное и презрительное отношение к старому еврейству как к какой-то паразитической аномалии».{97}