Врата чудовищ (СИ) - Дара Богинска
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Кто-то считает, что так они не соберутся в кадавра, что на заре эпохи Вознесения уничтожит наш мир. Как сейчас кажется, не очень-то они преуспели в защите нашего мира, а? Грянуло откуда не ждали, — он усмехнулся. Слишком части и слишком нервно он улыбался. — Другие говорят, что если безумный малефик умрет от руки святого, и тот споет над ним литургию, его кости обретут чудодейственные свойства. Тебе не казалось, братец, что у Малакия было многовато костей для человека? Думаешь, каждая Кость Мира принадлежит ему? Сколько в Бринморе ключников? Пять, шесть сотен? И каждый носит при себе одну. А сколько заложено мощей в стены монастырей? А купели в малефикорумах? Я уже не говорю о реликвиях и артефактах, что хранят у себя аристократы. Малакий либо был гигантом, либо кто-то подсобил Церкви со святыми мощами. Во что веришь ты?
— Значит, наши артефакты… святые реликвии — это мертвые безумные малефики?
— Не знаю. Я знаю только сказки. Кто бы мне, по-твоему, рассказал все, как есть? Добряк-Тито? Ну уж нет, этот сыч блюдет свои тайны, как святая дева-блудница. Это я там и там сунул свой нос. Если бы я не был нужен прелату, я был бы мертв после первого же проявления любопытства.
Гвидо отобрал у брата бутылку. Ногой он зацепился за стол и качался на стуле, как непоседливый ребенок, делая частые мелкие глотки. Вот так дела. Джо не знал, что думать. Смотрел в одну точку, не выдержал в итоге, подхватился с места и начал расхаживать. Его взгляд, к счастью, был обращен внутрь, и он перестал замечать следы вскрытий и человеческих тел вокруг.
Церковь лгала им? Малефики, проклятое семя — всё равно, что святые? Как это возможно? Кто они такие? И почему, в конце концов, артефакты Церковников называются Костями Мира?
Джо порадовался, что Нанна избавила его от костяных украшений. Одно дело — носить в своем теле мощи святых, совсем другое — останки убиенного колдуна или ведьмы.
— Надеюсь, у тебя есть еще бутылка, — наконец прохрипел он. Погруженный в воспоминания, Гвидо ответил невпопад:
— Ковыряясь в трупах безумных малефиков, я тогда думал, что покупаю себе этим жизнь. Стоило мне сделать своё дело, и мне бы свернули голову, как отъевшейся курочке. Да, конечно…Ваша матушка-Церковь не любит тех, кто задает вопросы. Взять хотя бы Тейваса Первого.
— Кого?
— Вот именно…
Бутылка нашлась. Даже несколько! Целый сундучок с крепким, как удар конским копытом, алкоголя. Славно. Они промочили горло и Гвидо продолжил:
— Церковь считала, что в телах малефиков есть некий дополнительный орган, ответственный за обладание способностями. Я провел вскрытие десятков носителей малефеция от мала до велика. Я искромсал плоть вдоль и поперек, изучил все, от серого вещества до сосудов ног, и не обнаружил никаких отличий от человеческого организма. Тито это не понравилось. Он давал мне всё больше и больше материала, он совершенно обезумел. В какой-то момент я перешагивал через тела малефиков в лаборатории, так много их было. Потом этот ублюдок, он… Он подсунул мне живого мальчишку. Опоенного.
Гвидо тягуче сглотнул и спрятал взгляд в движении своих беспокойных рук. Стали заметны мурашки на оголенных предплечьях медика. Он прикрыл руки широкими складками синей шорской парчи.
— Он не кричал, когда я его резал. Даже кровь почти не бежала, немного, и… Но… Ну. Он умер на моем столе, но я кое-что нащупал. Его кровь в определенном освещении выглядела иначе. Это была свежая кровь, не застоявшийся гумор, который еле-еле течет из высушенных вен трупов. Я так обрадовался своему открытию, брат! И до сих пор не знаю, как к этому относиться — к радости, не к открытию. Я изучил это. Мне удалось то, что не получалось ни у кого ранее. Ихор… Малефеций… Я смог выудить его из спинного мозга едва живого мальчишки. Чистый, как слеза. Мне пришлось бежать с этими исследованиями в Шор, потому что Тито сумасшедший, и я знал, чем это грозит. И он заразил меня своим безумием, своим… отсутствием гуманизма ради достижения цели. Я не горжусь этим. Но я решил изучить возможность обмена витальными жидкостями малефиков с людьми.
Гвидо оперся о стол локтями и свесил голову, переведя дух. Следующие слова он прошелестел едва слышно — но в комнате было так тихо, что не разобрать это пьяное бормотание было невозможно.
— И не только людьми
До Джо дошло не сразу.
— А с кем же? Стой! С этими… с химерами?!
Когда Гвидо поднял глаза, в его расширенных зрачках плясало пламя иных миров.
— Джо… Результаты оказались… потрясающими. Те, кого вознесенцы зовут малефиками, совместимы жидкостями с химерами, да. Несут тот же ген… А значит, способны общаться с ними!.. На уровне… Не знаю, тканей? Кожи? Как звери общаются без слов! Но для этого их сила духа должна быть больше, чем у твари. Чонса такая. В подземельях мой подопытный, Данте, таков. И еще один… Черт, думаю, каждый, кто родился под алым солнцем нового мира после Сошествия — тоже! Если правильно все рассчитать… Правильно сделать! Да! Если это сделает правильный человек, обладающий способностями к контролю других, мы сможем прекратить бойню. Отправим этих тварей туда, откуда они вылезли.
Гвидо сжал руки на бутылке пойла. От его решительности звенел воздух.
— Мы спасемся.
Каково спать, узнав всё это? Невозможно. Ужасно болела нога. От крепкого алкоголя комната кружилась. Кровать была отвратительно мягкой, спальня — просторной, а поданная еда — вкусной. Её принесла та миниатюрная девушка с каштановой чёлкой, сейчас, вне мрачной атмосферы лаборатории, напомнившая Джо пони.
— Спасибо, Руби, — поблагодарил её Колючка, уставший после затянувшегося на пол-ночи разговора. Но она не спешила уходить. Задержалась на пороге, оглядела Джоланта и так же бесчувственно, как бросала мозг мертвеца на весы, начала расстегивать на нем рубашку. Тот опешил и прогнал её, а теперь мял свежие простыни и думал, что надо было пригласить её в свою постель.
Он был пьян. Ныла нога. Ныл низ живота. Голова кружилась. Воздуха в каменных стенах было мало.
Джо совсем отвык спать один. Чонса всегда была рядом. Его сердце билось громко и во всем теле, когда она тайком входила в комнату и присаживалась у кровати. Малефика засыпала быстро, а он тайком подглядывал за ней, изнывая от желания поцеловать приоткрытые в ровном дыхании губы. Всё думал, когда она осмелеет достаточно, чтобы лечь с ним? От этой мысли кровь обращалась в чистое
