Господин посол - Эрико Вериссимо

— Избавившись наконец от своих врагов, — язвительно проговорила Гленда, — Морено с головой ушёл в социализацию страны, не так ли?

— На мой взгляд, он прежде всего ориентировался на средние слои и народ, когда лишал привилегий крупную городскую и сельскую буржуазию и старался установить социальную справедливость.

— Социальная справедливость — одна из фраз, к которым любят прибегать коммунисты.

— Вы ошибаетесь, мисс расистка.

Глаза девушки сверкнули.

— Моя фамилия Доремус.

— А моя — марксист.

— Вам следовало бы меньше пить.

Пабло нравилась горячность девушки, ему даже захотелось поцеловать её, однако он лишь улыбнулся.

— Во время своей эмиграции Каррера несколько раз ездил в Европу, где останавливался в лучших отелях, обливая грязью Морено и называя его «лакеем Москвы». Но обычно он жил в Санто-Доминго, затевая заговоры и подготавливая своё возвращение. Габриэль Элиодоро тоже не дремал, помогая куму, чему нисколько не мешал демократический режим доктора Морено.

— Надеюсь, вы не будете отрицать, что это так называемое либеральное правительство было явно антиамериканским?

— Буду! Доктор Хулио Морено учился в Гарвардском университете и любил вашу страну, даже преклонялся перед нею. Но он действительно распорядился лишить некоторых привилегий компании «Шугар Эмпориум» и ЮНИПЛЭНКО.

Пабло снова поднялся и налил себе остатки шампанского.

— Слушайте дальше, — сказал он, сделав большой глоток. — К концу мировой войны Соединённые Штаты предоставили Сакраменто кредит более чем в пятьсот миллионов долларов. Уступив соблазнительным предложениям нью-йоркских фирм, наша армия, военно-воздушные силы и флот вдруг обнаружили, что им совершенно необходимо приобрести крейсер, три эскадренных миноносца, несколько самолётов, танков и зенитных орудий. В общем, сами понимаете: нью-йоркские дельцы просто хотели всучить нам излишки вооружения, заключив сделку на огромную сумму. Морено наложил вето на это предложение, вызвав недовольство со стороны военных кругов Сакраменто. Кроме того, он навлёк на себя гнев влиятельных коммерсантов, которые собирались нажиться на этой махинации… Американские дельцы, финансировавшие наиболее крупные сакраментские газеты, требовали открыть кампанию против правительства, что было немедленно выполнено. Дон Панфило Аранго-и-Арагон тоже вступил в игру. С церковных амвонов священники произносили проповеди, направленные против Морено, даже называли его антихристом. А в конце 1951 года войска наёмников высадились в различных пунктах побережья: Пуэрто Эсмеральде, Лос-Платанос, Оро Верде и Соледад-дель-Мар… Во всех этих местах федеральные гарнизоны, предварительно сагитированные заговорщиками, примкнули к захватчикам, войска стягивались к Серро-Эрмосо, где оставался Морено с горсткой верных ему людей: солдатами, простолюдинами и студентами. Габриэль Элиодоро, возглавивший пятую колонну внутри столицы, первым ворвался в правительственный дворец. Конец драмы вам известен.

— Морено покончил с собой.

Пабло пожал плечами.

— Это вопрос спорный. Он погиб, но от своей ли собственной руки, или от руки врагов, неизвестно. Доктор Грис, с которым я недавно беседовал, склоняется ко второй версии.

Гленда была растеряна и ошеломлена своей неудачей. Неужели Пабло смеётся над нею? Но зачем ему это? Если нет, то можно ли верить тому, что он рассказал?

Пабло допил вино. Желание вновь поднялось в нём, снова мелькнула соблазнительная мысль опрокинуть Гленду на софу. Чтобы избавиться от этого наваждения, он заговорил:

— Итак, в один прекрасный день генералиссимус Хувентино Каррера вместе со своими войсками победоносно вступил в Серро-Эрмосо. Во всех церквах звонили колокола. На этот раз у городских ворот победителя поджидал дон Панфило, который вручил ему, как положено, ключ. Однако улицы были пустынны, двери и окна домов закрыты. Таким образом народ выразил своё недовольство и свой протест. Лишь с балконов немногих особняков крупные буржуа и их жёны приветствовали Карреру флажками и бросали цветы. Чтобы не затягивать свой рассказ, добавлю, что с 1952 по 1954 год в Сакраменто правил триумвират, в котором генералиссимус был центральной фигурой. Земли, экспроприированные Морено у американских компаний, были возвращены. Сабала, новый начальник полиции, методически, тщательно и беспощадно проводил «чистку», снова возродились тюрьмы, пытки и произвол. Консервативные классы вздохнули облегчённо. В конце 1954 года Каррера снова был избран президентом в соответствии с новой конституцией, из которой, по настоянию крупных олигархий, была исключена статья, запрещающая переизбрание президента. Так мы вступили в нашу Четвёртую республику. На этом пока обрывается наша поучительная история.

Гленда почувствовала, что тошнота усиливается. Холодный пот покрыл всё её тело. «Наверное, сейчас я бледна, как мертвец», — подумала она.

— А теперь поговорим конкретно о вашей диссертации, — улыбнулся Пабло. Если я правильно понял вашу работу, вы хотите доказать, что управляемая белым диктатором Чаморро или метисом Каррерой, которого вы изображаете демократом, такая страна, как Сакраменто, либо никогда не достигнет политической зрелости, социальной гармонии, а также экономического изобилия, либо достигнет, но с большим трудом, ибо население её состоит в большинстве своём из метисов… Верно?

— Верно.

— Вы ошибаетесь.

Гленда поднялась.

— Я только одного не понимаю. — Она не узнавала собственного голоса. — Почему вы, такой «либерал», к тому же великолепно осведомлённый о разложении своего правительства, находитесь на службе у этого правительства?

Пабло пожал плечами.

— Наверное, потому, что сам такой же, как они.

Он и сам не поверил этому слишком простому объяснению, но мелодраматичность и самоуничижение, прозвучавшее в этих словах, доставили ему на минуту какое-то болезненное удовольствие, от которого на душе стало легче.

— Что вы думаете делать со своей диссертацией? — спросил он.

— Ещё не знаю. Но думаю, что оставлю всё как есть. Что же касается выводов, то у вас они одни, у меня совсем другие. А сейчас я хочу уйти.

Пабло подошёл к двери и отпер её. Тело его почему-то стало лёгким и словно парило в воздухе. В голове появилась глухая боль.

В коридоре он взял Гленду под руку и повёл её к залу, на пороге которого американка остановилась, как ребёнок на опушке тёмного густого леса. Навстречу им направился Орландо Гонзага. Пабло, хорошо знавший своего друга, заметил, что тот навеселе.

— Хотите, я немного развеселю вас? Я только что обсуждал расовую проблему с одним техасцем и рассказал ему свою версию страшного суда. Звучат небесные трубы, апокалиптический голос разносится по Вселенной, оповещая о начале суда. Человечество трепещет, а техасцы хватаются за свои револьверы, но тут же соображают, что это бесполезно, ибо бог, должно быть, стреляет лучше их. Взоры всех людей обращаются к небу, где воздвигается огромный лучезарный трон Всемогущего. Раздаются звуки труб, арф, лир, песнопения ангелов. Церемониймейстер архангел Гавриил объявляет, что Создатель на троне. Техасцы смотрят и — о, ужас! — убеждаются, что господь бог — негр! Ну как? По-моему, недурно. А техасцу моя шутка не понравилась. А ты как её находишь, Пабло?

— Потом потолкуем, Гонзага. Мисс Доремус немного нездоровится.

Даже не глядя на Гленду, он знал, что шутка бразильца её шокировала.

— Пойдёмте, Пабло.

Покинув Гонзагу, они стали проталкиваться к вестибюлю. Гленду мутило всё сильнее. «Наверное, от испарений этих разгорячённых тел, — решила она, — от запаха сакраментских пирожков, который смешался с вонючим потом стоявших тут негров…» Гленда едва не столкнулась с толстой дамой, у которой на груди была приколота уже увядшая орхидея. Дама улыбнулась ей: «Sorry, dear!» А Гленда вдруг вообразила, что жуёт эту орхидею, и ей стало совсем нехорошо. Перед ней промелькнуло чёрное лоснящееся лицо африканского посла, потом смуглое женское с блестящим от жира ртом, с сахарной пудрой на верхней губе. Здесь всё провоняло этими ужасными пряностями. Прижимая сумочку к животу, вся покрывшись холодным потом, на подгибающихся от слабости ногах Гленда еле успевала за Пабло. Пирожки… Подмышки негров… Орхидея у неё в желудке… Шум голосов… Удушающая жара…

— Скорее, мне плохо.

Наконец они выбрались на крыльцо. От ночной свежести Гленде стало немного легче. Она прислонилась к колонне.

— Разрешите, я сбегаю за каким-либо лекарством?

— Не надо, попросите, чтобы поскорее подогнали мою машину. — Она назвала номер и марку, и Пабло отдал распоряжение шофёру посольства.

— Я поеду с вами, — сказал он, когда машина Гленды остановилась у подъезда.