Стальное лето - Сильвия Аваллоне
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет, — ответила Анна.
— Ваш отец сегодня не возвращался, точно?
— Не возвращался.
Полицейский нахмурился:
— Вы видели когда-нибудь у него оружие?
Анна отрицательно покачала головой.
— В какое время он обычно выходит из дому?
— Где-то в девять.
— Всегда ли возвращается ночевать?
Анна не могла знать, что полицейские следили за Артуро уже несколько месяцев. Она не могла и представить, что эти люди знали о нем в десять, в сто раз больше, чем она сама. Она старалась искренне и правдиво отвечать на вопросы. Ей казалось, что ее отец и тот, другой, про которого спрашивают полицейские, — два разных человека.
— Да, всегда, — ответила она.
— Он когда-нибудь пропадал надолго, ну, на неделю, на месяц?
Анна смешалась. Полицейские тем временем продолжали разорять ее дом. Если отец и тот, другой, — это все-таки один и тот же человек, видимо, надо защищать его.
— Никогда он не пропадал, — сказала она через некоторое время.
— А вы не замечали за отцом чего-нибудь необычного? Странных звонков? Странных поступков?
Допрос продолжился в спальне. Полицейский, копавшийся в матрасе, дружески улыбнулся, как будто они с Анной были заодно.
— Нет, — сухо сказала Анна.
Женщина бормотала что-то себе под нос, и Анна смогла разобрать фразу: «Да уж, с таким-то папашей…» Но она не была уверена, что услышала правильно.
Анна смотрела, как в воздух взмывают материны трусы, носки отца, и все эти выставленные напоказ интимные детали приводили ее ужас.
— Нет тут ничего, — заявила женщина и закрыла дверцы платяного шкафа.
— Проверь, может, там двойное дно?
— Давайте-ка в ванную пройдем.
Анна вспомнила, что забыла использованную прокладку на стиральной машине, и побежала вперед проверять. Там не было никакой прокладки, только раковина немного измазана зубной пастой. Анна вдруг испытала внезапный приступ стыда. Полицейский тем временем опорожнял аптечку.
Сандра теперь сыпала проклятиями. Она видела, как все переворачивают в спальне. Полицейские вытащили ящики из комода, разбросали всю одежду. Один из них взобрался на стремянку и изучал верхнюю крышку платяного шкафа.
— Мой муж здесь ни при чем! — закричала она, твердо решив стоять на своем.
— Синьора, — обратилась к ней женщина, — мне жаль, но это наша работа.
— Он ничего не сделал!!! — продолжала орать Сандра.
— Конечно, — засмеялся полицейский со стремянки, — но нам птичка насвистела, что ваш муж перевозит краденые картины и сбывает фальшивые деньги.
— Это неправда! — запротестовала Сандра со всей мощью, на какую была способна.
— Вы точно ничего не знаете о делишках вашего мужа? Вы в этом уверены? — Кажется, ее держат за дуру. — Соррентино — наш старый знакомый, мы много знаем о его подвигах… Вы случайно не в курсе, когда он собирается вернуться?
Сандра в полном недоумении хлопала глазами.
— Вы поставили наш телефон на прослушку? — зачем-то спросила она.
Один из полицейских заулыбался, как бы говоря: «Конечно, что за идиотский вопрос?» Потом он вслух добавил:
— Если ваш муж все-таки появится… Передайте ему, чтобы он зашел в участок… потому как для него все же лучше прийти по собственной воле.
— Вы знаете его знакомых? — вмешался второй полицейский. — Возможно, это они его впутали в свои махинации. Что вы можете сказать по этому поводу?
Сандра молчала, застыв в углу. Нет, это не кошмарный сон… Ее муж в бегах, а полицейские переворачивают ее дом…
— Нет тут ни хрена, черт побери! — вскричал один из них, самый молодой. — Вот же хитрый сукин сын!
Сандра думала о картинах и фальшивых купюрах. Все складывалось. Так вот откуда появились бриллиант и новый «гольф».
— Подонок, — еле слышно прошипела она. Ей сейчас хотелось одного — что-нибудь разбить.
Полицейские ушли ни с чем уже за полночь. Закрыв дверь, Сандра ринулась проверять водяные знаки стотысячных купюр в своем бумажнике. Купюры, к счастью, казались настоящими. Затем она прошла на кухню, где ее дочь стояла истуканом.
Несколько минут прошли в тишине. Анна хотела открыть рот, но мать остановила ее:
— Ничего не говори сейчас, пожалуйста. Иди спать, завтра тебе в школу.
Анна не тронулась с места, и Сандра в бешенстве стукнула кулаком по столу:
— Я сказала тебе — иди спать! Дуй отсюда, не видишь, мне нужно здесь прибраться!
Анна смотрела на мать, и в ее глазах читалось: «Ты ненормальная, вы все — ненормальные!» Затем она подумала: «Но я-то в чем виновата?» — и разрыдалась.
— Его арестуют? — выдавила она между всхлипами.
Сандра пришла в себя и обняла дочь.
— Нет, его не арестуют, не переживай… — пообещала она, чтобы успокоить дочь. Но мысли о фальшивых деньгах, о бриллианте, наверняка купленном на них, о ворованных картинах, о том, что ей перевернули весь дом, заставили ее глаза налиться кровью.
— Кусок дерьма! Ублюдок! Хватит, иди спать! — рявкнула Сандра и огляделась. Посуда и продукты в беспорядке валялись на полу. — Посадят его! Должны посадить! Если они не посадят, я сама засажу. Пусть только вернется, пусть вернется!!!
Она так громко кричала, что ее слышали соседи и вверху и внизу. Завтра все разговоры в доме будут только об этом.
Анна со слезами на глазах следила за матерью, которая, сыпля ругательствами, схватила тряпку, бросила ее, затем взяла швабру и тоже отшвырнула.
Сандра не могла решить, за что ей взяться в первую очередь. Держа в руке чистящий аэрозоль, она зачем-то принялась распылять его повсюду: на столешницы, внутри шкафов, на открытые полки. В этот момент Анна решила пойти поспать. Нетронутые спагетти так и остались в дуршлаге. Что только скажет Алессио, когда заявится утром? Да ничего не скажет — просто все снова перевернет вверх дном.
В это самое время Артуро остановился у придорожного кафе. Здесь он должен был встретиться со своим адвокатом из Вьяреджо.
Артуро вышел из машины и осмотрелся. На адвоката Сандрини он возлагал большие надежды. Тот, конечно, все уладит, ведь деньжищи ему заплачены — о-го-го.
Ожидание нервировало его все больше.
Он вошел в кафешку и заказал кофе с самбукой. Дальнобойщики в углу уминали огромные бутерброды с отбивной. Кроме них там была еще тощая девица в мини-юбке, несомненно проститутка.
Наконец он разглядел телефон-автомат.
Пока ему везет: лихо он ускользнул от полиции. Главное, чтобы Паскуале молчал, тогда все сложится.
У Артуро был дружок за границей, дела крутил… Пару месячишек посидеть у него — и можно возвращаться домой, и не с одним, а с двумя бриллиантами для Сандры.
Артуро подошел к телефону, поднял трубку и набрал домашний номер. Но после первого же гудка бросил ее на рычаг — в кафе входил адвокат.
27
Поступившего в больницу срочно отвезли в операционную. Сломаны ребра и позвоночник. Раздроблена рука. Плюс ко всему — ушиб мозга.
Мужчина слишком долго пролежал на асфальте, истекая кровью.
«Скорая помощь» приехала не сразу — со «скорыми» в Пьомбино всегда так.
Третья операционная, четвертый этаж.
— Любимый мой, — причитала женщина в коридоре.
Южная итальянка, она была одета во все черное: простая юбка ниже колена, пропотевшие мокасины на опухших ногах.
— Любимый…
Пока оперировали ее мужа, Роза старела на глазах. Она была противна собственной дочери, высокой стройной блондинке, тихо сидевшей в отдалении.
— Доктор, спасите его, спасите, — бормотала Роза. Она принесла с собой четки и перебирала их, читая молитвы.
Врачи сказал, что пока ничего не ясно, операция продолжалась.
В коридоре с белыми квадратиками кафеля пахло антисептиками и хлоркой. Франческе нравился запах хлорки, она сама не знала почему.
Франческа не издавала ни звука. Ей хотелось вырвать четки из рук матери и по бусинке запихнуть их ей прямо в глотку — четки, валиум, прозак. «Жирная корова, — думала она, — жирная, отвратительная корова!»
Глаза Франчески горели мрачным огнем. Она тоже молилась, но молитва ее была другой. «Умри, умри, умри…» — пульсировало в мозгу.
Франческа прошла в туалет и прислонилась к холодной стене. Сегодня ее день рождения, о котором никто не вспомнил.
Сделай мне такой подарок, сделай: умри!
Когда Франческа вернулась, Роза по-прежнему перебирала четки. Ее мать выросла в Калабрии, и этим все сказано, подумала Франческа. Она вспомнила бабушку, мать Розы, которая не знала итальянского и отвешивала своей дочери оплеухи даже после того, как та вышла замуж.
Франческа прислушалась. Роза что-то пела себе под нос. «Аве Мария»? Как странно. Что вообще значит это аве? Какое-то бессмысленное обрядовое слово…