Трильби - Джордж Дюморье

Мрачный молодой костоправ Джек Толбойс (ныне его величают «Сэр Джек» и он один из самых талантливых хирургов при дворе ее величества королевы Виктории), склонный иногда после ужина с шампанским к глубоким, острым, но незлобивым замечаниям над своими ближними, сказал веселым шепотом Лэрду:

— Вот парочка, достойная зависти! Вместе им около сорока восьми лет, общий их вес не превышает девяноста пяти килограммов, и у обоих не хватило бы силенок сдвинуть с места ни вас, ни меня, но если сложить вместе мозги всех присутствующих под этой крышей, то в сумме они не дадут и крохи той гениальности, что заложена в каждом из этих двух… Интересно, который из них несчастнее!

Лондонский сезон пришел к концу. Певчие птицы улетели, лето шло на убыль. Отправив свое оконченное полотно «Лунные часы» к Мозесу Лайону (торговцу картинами на Кондуит-стрит), Билли почувствовал, что настало время навестить матушку и сестру в Девоншире и осчастливить их, прогостив у них с месяц. Он знал, что в его присутствии солнце светит им ярче, дни летят веселее.

Поэтому в одно прекрасное августовское утро он оказался на Большом Западном вокзале, самом красивом в Лондоне, по-моему, если не считать, конечно, тех вокзалов, откуда вы отправляетесь во Францию или другие дальние края.

Всегда приятно двигаться на Запад! Маленький Билли любил этот вокзал и часто приходил побродить по платформе, посмотреть на тех, кто ехал навстречу Бог весть каким радостям и печалям, вслед уходящему солнцу. Он завидовал их радостям, их печалям, как завидовал всяким печалям и радостям, если в основе их лежало не только чисто физическое ощущение, вроде вкуса шоколада или приятного мотива, противного запаха или зубной боли.

Маленький Билли занял уголок в вагоне второго класса (в наши демократические дни он назывался бы третьим), спиной к паровозу. Он взял с собой в дорогу «Сайлес Марнер»,[22] «Происхождение видов» Дарвина (которого перечитывал в третий раз), журнал «Панч» и другую литературу, чтобы скрасить часы путешествия. Он с горечью подумал, каким счастливым чувствовал бы себя, если бы маленький комок, клубок, узелок или сгусток, парализующий тот участок его мозга, где сосредоточивалась его способность любить и чувствовать, мог быть уничтожен посредством какого-нибудь волшебства!

У него самые любящие в мире дорогие мать и сестра, живут они в прелестнейшем местечке на берегу моря. Есть и другие милые сердцу люди — особенно Алиса, милая темнокудрая Алиса, подруга его сестры, скромная, чистая, набожная девушка, воплощение его юношеских грез, — и если бы не проклятый маленький сгусток в мозгу, убивающий всякую радость, он сам был бы здоров, нормален, полон жизни и энергии, как раньше!

Когда Маленький Билли переставал читать «Сайлеса Марнера» или отрывался от мелькающего за окном пейзажа, который, казалось, вращался вокруг собственной оси, он внимательно разглядывал своих соседей и слегка завидовал без разбора всем и каждому из них.

Вот толстый, ворчливый старик, одноглазый, с носом-луковицей, а рядом с ним дочь, некрасивая, болезненная на вид, и он, по-видимому, предан ей душой и телом; а там старушка украдкой утирает платком слезы, вспоминая о разлуке с внуками и прощании с ними на вокзале (как обычно все внуки, они вели себя при этом стоически); чахоточный священник сидит напротив, с ним его любящая, встревоженная жена; все ее помыслы заняты мужем; глаза полны нежной заботы; они светят ему как звезды утешения, и он к ним оборачивается почти ежеминутно, будто черпая в них душевные силы. Что может сравниться с этим лучистым взглядом!

Маленький Билли уступил ей свое место, чтобы несчастному страдальцу было удобнее глядеть на звезды.

Вскоре Маленький Билли, по своему обыкновению, сумел стать приятным и полезным всем пассажирам, оказывая каждому из них какую-либо услугу. Таким образом, задолго до того, как окончился путь каждого из них, они полюбили его, как старого друга. Им очень хотелось узнать, кто же он, этот необыкновенно обаятельный и блестящий молодой человек, добрый, изящный приветливый принц, такой внимательный к окружающим, так изысканно одетый и почему-то путешествующий инкогнито во втором классе?! Им казалось, что само его существование должно делать его счастливым, и за шесть часов, проведенных вместе в вагоне, они поверили ему столько своих горестей, сколько не поверяли старому другу за год.

Но Маленький Билли ничего не рассказал им о себе — о своем «я“, которое так ему опостылело, и предоставил им строить о нем всевозможные догадки.

Он ехал дальше всех, и его собственное путешествие закончилось встречей с матерью и сестрой. Они ждали его в нарядной коляске, запряженной пони (его последний подарок), и с ними была милая Алиса, в глазах которой на мгновение промелькнула еще не осознанная ею самою любовь к нему. Незабываемый взгляд, смысл его понятен только глазам избранника, он запоминается на долгие годы! Говорят, такой мгновенный взгляд любви одинаков у всех женщин, и Билли показалось, что на секунду Алиса поглядела на него глазами Трильби или глазами его матери, когда он был крошечным мальчуганом!

В сердце его чуть не шевельнулся тот живительный восторг, которого он так жаждал. Еще одна доля секунды, и, может быть, он излечился бы от своего душевного недуга, в силу которого он был ко всему равнодушен, вновь стал бы самим собой, обрел способность любить.

Чудесен человеческий глаз! И не только человеческий, а всякий — собаки, оленя, осла, даже совы! Подумать только, сколько он может выразить, сколько замечательного видит сам! Это царь драгоценных каменьев! Звезда!

Но прекраснее всех те глаза, которые концентрируют свои теплые, мягкие, вдохновенные лучи во взгляде, полном лучезарного света, и изливают его в чье-то одинокое, неприютное сердце, — поистине они обладают целительной силой!

Увы! только подумать, что такая драгоценность, как человеческие глаза, может потускнеть и ослепнуть!

Но какими бы ни стали они тусклыми или незрячими, все равно они могут созерцать внутренним оком и прошлое и будущее, видеть все бездны и вершины бытия, могут изойти в слезах и все же продолжать жить! А это печальнее всего…

Но это совершенно, непрошеное отступление, и я никак не пойму, отчего, собственно, я отвлекся и сбился с пути (к глубокому моему сожалению). Ведь в сущности:

Если б ты меня спросил, о чем я вдруг так загрустил,Я б отвечал: «Не знаю… о Нанси я мечтаю!»

— Как Алиса похорошела, мама! По-моему, она просто очаровательна! И какая она милая, впрочем она всегда была премилой!

Так говорил вечером Билли своей матери, когда они сидели в саду и глядели, как двурогая луна погружается в Антлантический океан.

— О Билли, мой дорогой! Если бы ты полюбил Алису, ты не можешь себе представить, как счастлива была бы твоя бедная старая мать… И Бланш тоже! Какая это была бы для нее радость!

— Боже мой, мама… Алиса не для таких, как я. Она предназначена какому-нибудь великолепному, молодому сквайру из Девона, которого природа с избытком наделила высоким ростом, земельными угодьями и бакенбардами…

— Дорогой мой, ты не из тех, кто понапрасну молит о взаимности. Если бы ты только знал, как она верит в тебя! В этом она превосходит даже твою старую мать.

Всю ночь ему снилась Алиса — он грезил, что любит ее, как должно любить ласковую, нежную женщину, но даже во сне он понимал, что это только сон! Упоительный сон! Ему удалось не проснуться. Такие ночи надолго остаются в памяти.

Во сне Алиса поцеловала его и навсегда излечила мучительный его недуг. Но, проснувшись утром, он понял, что болезнь его не прошла, увы! и что никакие сны ему не помогут. Лишь живое, реальное прикосновение чистых уст Алисы могло бы его исцелить!

Он встал с думой об Алисе и, пока одевался и завтракал, мысль о ней не покидала его. Как она мила и невинна, как хорошо воспитана, как тщательно подготовлена к пути, который ей предназначен, — вот идеал жены… Неужели она действительно может полюбить его — такого заморыша!

Влюбленный в прекрасное и преклоняясь перед внешней формой, Маленький Билли не представлял себе, как женщина, умеющая видеть, может полюбить мужчину за ум и талант, если он физически немощен и слаб.

Подобно античным грекам, он преклонялся перед атлетами и был убежден, что все женщины без исключения — в особенности англичанки — разделяют его вкус.

Он был однажды настолько тщеславен и наивен, что поверил в любовь Трильби, когда рядом был Таффи — неотразимый, неуязвимый, могучий, как олимпийский бог! Достаточно было одного слова, одного намека, чтобы Трильби покинула его, Билли, несмотря на то что он был исступленно к ней привязан!

Она никогда не покинула бы Таффи из-за такого пустяка! С такими, как Таффи, «только свистни, и я приду к тебе, дружок»… но Таффи даже не свистнул!