Миры Филипа Фармера. Том 9 - Филип Фармер

Тем временем люди продолжали свое существование, двигаясь в потоке событий и забот. Нравилось им это или нет, но они спали, питались и влюблялись, удовлетворяли старые потребности и искали новые. Задавая вопросы компьютеру, они часто не получали ответов, однако у них оставалась надежда, что однажды им их дадут.

Познакомившись со Звездной Ложкой, Фрайгейт немного поболтал с ней о жизни в долине и на Земле. Он с трудом понимал ее эсперанто, поскольку последние полсотни лет китаянка жила среди своих соотечественников восьмого века нашей эры и итальянских сабинов пятого века до Рождества Христова. Ее речь имела множество незнакомых слов, заимствованных из других языков. Устав от путаницы, Питер сослался на дела, извинился и ушел в свои апартаменты.

Его, как и Бертона, тревожил поступок Ли По, который без ведома коллег отважился на воскрешение Звездной Ложки. Впрочем, их группа нуждалась в новых членах; восьмерых человек не хватало для того, чтобы внести в их маленькую общину свежесть и разнообразие встреч. Лишения и беды сплотили их в одно целое — в большую и крепкую семью. Тем не менее, они часто действовали друг другу на нервы и ссорились по пустякам — за исключением Нура.

Фрайгейт не возражал против новых воскрешений, но прежде чем что-то делать, требовалось все взвесить и обсудить с остальными. Ему не нравились поспешные действия, революции, поллюции и тому подобная истерика.

«А ведь Ли По открыл плотину, — размышлял американец. — И теперь остальным тоже захочется воскресить своих друзей. Но мы не готовы к колонизации Туманной башни. У нас нет никаких квот по количеству и составу людей».

Очевидно, эта проблема волновала не только Бертона и Фрайгейта. Однако Ричард, их палочка-выручалочка, не мог взять ситуацию под свой контроль.

Будучи храбрым, сильным и настойчивым человеком, он не имел задатков лидера и годился в вожди только тогда, когда требовались крутые и насильственные меры. Для мирных времен он абсолютно не подходил.

Группа охотно приняла бы руководство Нура эль-Музафира, но тот ни за что не согласился бы стать их лидером. Его ум, доброта и предусмотрительность могли бы помочь им в сложившейся обстановке. Однако мавр утверждал, что стремление к анархии контролировать невозможно.

Глава 15

Когда экран начал показывать рождение Звездной Ложки, она едва не упала в обморок. Бертон не ожидал от нее таких эмоций. Его удивило обилие слез и криков. Как и многие западные люди, он считал китайцев расой «непроницаемых азиатов». Неудержимый и почти маниакальный характер Ли По казался ему исключением, которое лишь подтверждало правило. Смущенно отозвав китайца в сторону, он поделился с ним своим недоумением. Ли По громко рассмеялся и сказал:

— Наверное, китайцы твоей эпохи старались не выражать своих эмоций при странных и опасных ситуациях. Но я и Звездная Ложка принадлежим седьмому веку. Неужели ты думаешь, что мы похожи на них? Это то же самое, как сравнивать тебя и англичан седьмого века.

— Ты прав, а я достоин упреков и наказания, — пошутил Бертон.

— Мне кажется, ее тревожит не столько то, что она видит сейчас, как то, на что ей придется смотреть в дальнейшем, тихо произнес Нур.

При виде картин чужого прошлого они чувствовали смущение и беспокойство. По этой причине Бертон предложил выбрать для общих встреч и совместных ужинов одно из пустовавших помещений. Закрасив стены, они избавились бы не только от экранов, но и от стыда за свои прошлые поступки.

Все согласились, и на этом их очередная встреча закончилась. Вернувшись к себе, Бертон дал компьютеру особые указания и заказал двух андроидов, которые через тридцать секунд появились в камере конвертера. Один из них во всем походил на полковника Генри Корселлиса в годы его командования Восемнадцатым полком бомбейской пехоты. Второй андроид представлял собой копию сэра Джеймса Аутрэма — героя индийской компании и представителя ее величества в Адене.

Корселлис невзлюбил Бертона из-за пустяка. На одной из офицерских пирушек Ричард наскоро сочинял эпиграммы на своих друзей. Зная вздорный и обидчивый нрав командира, он пропустил его имя в своей шутливой перекличке.

Однако Корселлис потребовал куплет про себя, и Бертон продекламировал следующую эпитафию:

Вот могила полковника Корселлиса,

Где лежит его бренное тело.

Все остальное находится в аду,

И надо сказать — за дело.

Как он и ожидал, полковник рассердился, и они поссорились. С тех пор Корселлис превратил службу Бертона в сущий ад.

— Хотя я сам виноват. Знал, что так получится, а все равно полез на рожон.

С Аутрэмом вышла другая история. Когда этот офицер стал генералом Индийской армии, он затеял травлю сэра Чарльза Неприера, которого Бертон считал примером для себя и других солдат. Чтобы поддержать товарища по оружию, Ричард начал издавать «Газету Карачи», в которой помещал статьи и письма, посвященные защите отважного офицера. Аутрэм воспринял это как личный вызов и пообещал при первом удобном случае отправить Бертона под пули на передовую. Годами позже, когда капитан Индийской армии Ричард Фрэнсис Бертон попросил разрешения исследовать Сомали, Аутрэм отказал ему в просьбе.

В то время его отказ почти ничего не значил, но генералу удалось ограничить субсидии на африканские исследования.

И вот теперь Корселлис и Аутрэм стояли перед ним. Первый андроид был в форме полковника, второй носил штатский сюртук. Их лица ничего не выражали.

Они могли улыбаться, но только по команде — и лишь в том случае, если это значилось в программном списке их действий.

— Вы, две задницы! Приступайте к покраске комнат. Все необходимое для работы найдете вон там, — сказал он, указывая на шкаф.

Андроиды не обратили на его жест никакого внимания.

— Посмотрите туда, идиоты! Туда, куда показывает мой палец. Этот шкаф называется конвертером. Там вы найдете лестницы, распылители и краску.

Процедура малярных работ вам известна. При любой нештатной ситуации обращайтесь ко мне.

Сначала Бертон хотел запрограммировать их так, чтобы перед началом работы они облизывали его сандалии. Но потом он посчитал это детским и совершенно бессмысленным актом. Если бы его сандалии вылизывали настоящие обидчики, он бы действительно получил удовлетворение. А так… Хотя Корселлис и Аутрэм не согласились бы лизать его обувь. Да и он не стал бы воскрешать их — даже в качестве своих лакеев. Бертон давно уже понял, что, унижая других, человек унижает и себя.