Стражник (СИ) - Олег Мир

— Слышь ты, — грязный палец матроса бессильно уткнулся мне в грудь, — нам нужны шлюхи. Или я за себя не отвечаю… или мы ща… первую попавшуюся… ты что такой тупой.

Поджав губы и стараясь не вдыхать перегар, замешанный на чем-то еще более пахучем, вывернул руку пропойцу и без особого труда дотащил безвольное тело до дверей сарая. Седой уловил моё намерение и споро открыл дверь. Я швырнул пьяницу на доски, под невнятные крики, его собутыльник приземлился мгновением позже. Сэмс умеет решать проблемы, если ему подать подходящий пример.

— Седой, присмотри за ним, пока не протрезвеют, настолько, чтобы понять, где они и как сильно их глоткам требуется рассол.

Получив кивок, посмотрел на удаляющегося Тихого и Михлана. Седой у нас всегда был третьим лишним, ему никак не удавалось выбить напарника. Я поджал губу. Ведь очевидно, что возле сарая лучше оставить капрала, но за Мелом требовался пригляд. Очень уж он болтлив и любит лезть на рожон там, где следует промолчать. И еще тяга к алкоголю никак не желала отпускать бедолагу. Думаю, какая-нибудь смазливая девица вполне может уговорить его на чарку-другую, а там уже Мела не остановишь. Два легких срыва за месяц уже доставили нам пусть и маленькие, но всё же проблемы. Михлан от капральства отказался, а Тихий банально не был готов взвалить на себя такую ответственность. Зато второе капральство легко принял на себя Седой.

Из четверых новобранцев он единственный оказался более-менее рассудительным. К тому же четко понимал, кому обязан должностью стражника, а не каторгой. Если Сэмс был чистым новобранцем, едва знающим, как доставать клинок из ножен, то Бугор, Седой и Скоп пришли из штрафников, что попались на мелком мародерстве. Мне выдали их виде издевки, мол, ничего нет, только каторжники (тогда нас, к слову, еще определяли в ночную смену). Сомневаюсь, что их повесили бы, но перспектива работать на каторге за еду долгие годы — не самый удачный вариант. А так ссылка в Яму, в недодесяток, выскочке-сержанту — вполне сопоставимое наказание, без возможности выслужиться.

— Сержант, не волнуйся, я все сделаю, — прохрипел у меня за спиной капрал.

Я снова кивнул, думая, что опорный пункт — это все же не хотелки ленивых стражников, а суровая необходимость.

Выдвинулся в патруль я, попутно посмотрев на морскую гладь. Улыбнулся, внутри сразу разлилось спокойствие и умиротворение. Воспользовавшись случаем, память вынесла на самый верх воспоминание о поцелуе. И я сразу же превратился в глупо улыбающегося стражника.

Остаток дня прошёл в суете. Румфуса не оказалось на месте, так что книгу одолжить получится только завтра. Сдали смену. Седой отчитался, что пьяниц забрал злой боцман и предложил серебряный, чтобы мы подержали еще нескольких его матросов, когда те выйдут из кабака «Три пальца». Капрал отказался, но дал понять, что сержант в моем лице рассмотрит данную идею. Забивать голову подобными вещами не стал, надо спешить к лейтенанту сдавать листок с результатами посещения Храма. Это куда важнее пьяниц и всего остального.

В казарме оказалось людно, почти всю площадь занимали небольшие группы людей, с лёгкостью записанные мной в новобранцы. Разномастная одежда, любопытные и слегка растерянные взгляды, нарочито громкие возгласы и грубый смех. Молодняку явно не комфортно, вот они и пыжатся, желая казаться уверенными и равнодушными. Помню себя таким в первые дни легионерской службы. Но сержанты с капралами быстро расставят все по своим местам. Смущало лишь одно: кто и когда их будет обучать?

Пройдя около навесов, кивнул нескольким стражникам и, подойдя к массивной двери, потянул за ручку, чуть отклоняясь назад. Створка весила пудов десять, рассчитана на сдерживание таранного удара. Проскрипели петли, и я проскользнул внутрь. И снова пришлось тянуть теперь уже в другую сторону, приказ лейтенанта «дверь должна быть всегда закрыта» не обсуждался. Дежурный и не подумал помогать, лишь лениво спросил:

— Тебе чего?

— К лейтенанту, надо храмовую запись отдать.

— Подпись оставить сможешь? — лениво почесав ногтями щетину, спросил он. Без сомнения этот флегматичный тип прекрасно знал о моей грамотности, но люди капитана всегда снисходительно относились к другим стражникам.

Поднялся на второй этаж по новеньким деревянным ступенькам. Ни одна дощечка не скрипнула, плотники постарались на славу. Возле неприметной двери замер, оправил форму и постучал бронзовым молоточком по металлическим набойкам. Звук вышел приятный, раньше били кулаком, раздражая всех вокруг глухим стуком. Выждал немного времени и вошел к лейтенанту.

Кабинет выглядел просторным и, не побоюсь этого слова, изящным в своей простоте. К примеру, небольшой стеллаж сейчас практически пустой. Обычно стойки делают из бруса, а тут круглые. Полки с небольшими резными бортиками — мелочь, но дает понять: хозяин кабинета не обделен практическим взглядом на вещи. Или вот стол — массивный, явно сделанный под старину. Когда с деревом обращались куда менее почтительно, предпочитая основательность, а не легкость и красоту, и тут было на что обратить внимание. Ножки с множеством граней, между ними сетчатое полотно, скрывающее ноги хозяина. И вместо обычных табуреток по бокам два стула со спинками и подлокотниками.

Я прошел до первого стула, чуть развёрнутого ко мне, так и приглашая присесть, или на худой конец опереться рукой на спинку. Я с легкость подавил желания, в первый раз почти попался в эту ловушку. Говаривали, кто садился без спроса, того лейтенант словесно размазывал в тонкий блин, поселяя внутри чувство вины и страха.

Стоило приблизиться, как в нос заплыл приятный аромат вина из кувшина на краю стола. Одинокая тара среди письменных принадлежностей — ни чарок, ни стаканов, ни даже захудалой кружки, куда можно было налить алкоголь. Казалось, вино стоит для аромата, но это верная глупость, а в глупости лейтенанта заподозрить никак нельзя.

Сам же хозяин кабинета Маил Ан Ворн мерно вписывал буквы в пожелтевший свиток. Острое спокойное лицо, почти без морщин, грубый рот приоткрыт; длинные волосы с локоть длиной бесконтрольно спадают на плечи. У любого другого это ассоциировалось с рассеянной неряшливостью, но про лейтенанта такого не скажешь. Мне казалось, и с каждой новой встречей все больше и больше, что весь его образ — это только ширма, за которой прячется зловещая сущность, идущая к своей цели. И единственный здравомыслящий вариант для всех — это просто не стоять у него на пути.

Закончив писать, Ан Ворн поднял на меня необычайно ярко-зеленые глаза, больше подходящие менестрелю, чем суровому, никогда не улыбающемуся стражнику. Его силуэт в простом, но удобном кресле, на фоне большого полукруглого окна, казался неестественно мистическим, как мрачные легенды прошлого.

— Сержант?