Гавайи: Миссионеры - Джеймс Миченер

– Тот сад, на который вы смотрите, – с гордостью сообщил Кеоки, – и есть место, где я живу. Вон там, где небольшой ручей вливается в море.

Эбнер и Иеруша попытались что-то рассмотреть сквозь густые листья коу, которые росли здесь в несколько рядов, но так ничего и не разглядели.

– А вон те хижины, – поинтересовался Эбнер, – они из травы?

– Да, – кивнул Кеоки. – В нашем поселке девять или десять таких домиков. Как красиво смотрятся они со стороны моря!

– А что это за каменная площадка? – не унимался Эбнер.

– Это место, где отдыхают боги, – не задумываясь, ответил Кеоки.

Эбнер в ужасе уставился на впечатляющее нагромождение довольно крупных камней. Ему показалось, что он даже видит, как с них капает кровь во время проведения различных языческих ритуалов. Поэтому священник счел, что будет нелишним тихонько прочитать молитву, находясь рядом с таким местом, и забормотал себе под нос:

– О Господи, огради нас от язычества и того зла, что оно несет в себе.

Потом он все-таки набрался храбрости и шепотом спросил у Кеоки:

– Это здесь производились жертвоприношения, которые…

– Вон там? – Кеоки не смог сдержать смеха. – Нет, эта площадка предназначается только для семейных богов.

Смех молодого человека буквально взбесил Эбнера. Ему показалось несколько странным, что пока Кеоки оставался в Новой Англии и читал лекции будущим священникам обо всех ужасах, творящихся на Гавайях, он имел довольно правильное представление о религиях. Но как только он ступил на свою родную, но нечестивую землю, истинность его убеждений несколько поблекла.

– Кеоки, – с напускной торжественностью начал Эбнер, – все языческие идолы противны Господу.

Кеоки так и хотелось сейчас закричать: "Но это же не идолы!. , не как те злые боги, вроде Кейна или Каналоа", но, как воспитанный и образованный гаваец, он прекрасно понимал, что с учителем спорить не следует, поэтому довольствовался тем, что негромким голосом пояснил:

– Речь идет о незначительных дружелюбных личных богах моей семьи. Ну, например, иногда богиня Пеле приходит побеседовать с моим отцом. – Здесь он с некоторым смущением осознал, насколько его слова могут показаться нелепыми, поэтому молодой человек не решился объяснить, что и акулы иногда подплывают к берегу для того, чтобы поговорить с Маламой. "Наверное, преподобный Хейл этого просто не поймёт", – с грустью подумал про себя юноша.

Эбнеру было невыносимо больно слушать, как молодой человек, надеющийся в один прекрасный день быть посвященным в сан, так активно защищает языческие обычаи. Священник отвернулся от Кеоки и некоторое время молчал, но вскоре этот поступок показался ему проявлением трусости, поэтому он снова подошел к молодому человеку и резко заявил:

– Нам придется избавиться от этой каменной площадки. В этом мире есть место либо только для Господа, либо для языческих идолов. Вместе они сосуществовать не могут.

– Вы правы! – искренне согласился Кеоки. – Мы и при ехали сюда, чтобы вырвать с корнем старое зло. Но только, боюсь, Келоло не позволит нам разрушить эту площадку.

– Почему же? – холодно спросил Эбнер.

– Потому что он собственноручно выстроил её.

– Зачем он это сделал? – не отступал священник.

– Моя семья издавна жила на большом острове, который назывался Гавайи. Мы правили там в течение многих поколений. Потом мой отец переехал сюда, на Мауи. Тогда он был од ним из самых преданных военачальников короля Камехамеха. Король отдал ему большую часть острова, и первое, что сделал мой отец, получив земли, так это выстроил ту самую площадку, которую вы только что видели. И он часто повторял, что именно на это место приходит к нему Пеле, богиня вулканов, чтобы предупредить об опасности.

– Платформу придется разрушить, а Пеле больше просто не существует.

– Вон то большое каменное здание, – перебил священника Кеоки, указывая на старое строение, возвышающееся на конце пирса, выходящего к морю, – и есть бывший дворец Камехамеха. Прямо за ним начинается королевское по летаро. А вон там, подальше, видите дорогу? В тех местах живут иностранные моряки. Скорее всего, ваш дом тоже будет выстроен там же.

– Скажи, а в деревне есть европейцы?

– Да. Изгои и пьяницы. И я беспокоюсь о них даже больше, чем об отцовской каменной площадке.

Эбнер сделал вид, что недослышал этого выпада, тем более, что сейчас ему представилась великолепная возможность насладиться прекрасной панорамой Лахайны. Сразу за столицей, постепенно поднимаясь склонами холмов и вновь опускаясь обворожительными долинами, а иногда вздымаясь до высочайших вершин, располагались знаменитые горы Мауи, величественные и неповторимые, тянущиеся до самого моря. Если не считать омерзительных холмов на Островах Огненной Земли, Эбнеру раньше никогда не приходилось видеть настоящие горы, и их плавный переход к морю делал этой пейзаж незабываемым. Священник воскликнул в восхищении:

– Вот что значит творение рук Божьих! И подниму я глаза свои на горы!

Эбнер так разволновался, что почувствовал необходимость сейчас же прочитать молитву, благодаря Господа за то, что он сумел создать такую красоту. Когда маленькая группа миссионеров впервые ступила на песок Лахайны, он объявил о собрании, руками разгладил свой фрак, снял касторовую шляпу и поднял голову к вершинам гор, говоря при этом:

– Ты провел нас через бури и непогоду, и теперь опустил ноги наши на земли язычников. Ты объявил нам, что такова воля Твоя: привести эти заблудшие души к Твоим житницам. Мы недостойны выполнить Твое задание, но будем постоянно молиться и просить Твоей помощи.

Затем миссионеры запели гимн, который с недавних пор стал как бы рассказом в стихах, повествующим об усилиях миссионеров во всем мире. Начинался он словами: "От гор ледяных, что в Гренландии…", но когда дело дошло до второго куплета, каждый из собравшихся пел так, словно строки были написаны специально для Гавайских островов:

Хоть остров Цейлон и прекрасен:Живи, наслаждайся весь век,И воздух здесь чист, но опасенВ местах этих лишь человек.И даров Божьих нет в мире краше,Нет счета чудеснейшим дням.Но язычник по-прежнему страшен:Он молится скалам и пням.

К сожалению, именно этот гимн был первым исполнен в Лахайне, и он ещё больше утвердил Эбнера в его заблуждениях. Он всегда будет считать Лахайну чудеснейшим местом с великолепной природой и чистым воздухом, но с опасными и страшными людьми. У него сложится свое мнение о гавайцах: для Эбнера они навсегда останутся слепыми язычниками. Теперь же, как только пение прекратилось, Эбнер в изумлении заметил, что и он, и его миссионеры окружены толпой совершенно нагих дикарей. Священники инстинктивно поддались чувству страха и на всякий случай сбились в кучку, чтобы защищаться, если вдруг островитяне вздумают напасть на них.

На самом же деле никому из миссионеров ещё не приходи лось встречаться с такой дружелюбной и гостеприимной группой туземцев, какими оказались эти гавайцы. Все они были чистенькие, ухоженные, не знавшие опасных тропических заболеваний. Всех их отличали совершенно здоровые зубы, приятные манеры и безумная, дикая жизнерадостность. Им уже удалось самостоятельно развить организованное общество, но для Эбнера они всё равно оставались злобными и слепыми к истине.

– Боже Всемогущий! – взмолился он. – Помоги нам донести свет до этих жестоких сердец. Дай нам силы победить и уничтожить каждого языческого идола на этой земле, где опасен лишь человек.

Однако Иеруша думала иначе. "Скоро эти люди смогут читать, рассуждала она. – Мы научим их шить одежду, чтобы они могли прятать свои тела от непогоды. Господи, дай нам силы, здесь так много работы!"

Молитвы вскоре были прерваны неожиданным шумом: десятеро мускулистых мужчин с шестами на плечах бегом тащили каноэ, которое никогда не касалось воды. Торжественно они опустили лодку к ногам Маламы, и она забралась в неё. Поскольку гавайцам было неведомо колесо, то и повозок, соответственно, они не имели, и средством наземного передвижения здесь служило каноэ с приделанными к нему шестами, которые клали себе на плечи специальные носильщики. Малама развернула свое новое платье и приказала слугам помочь ей одеться. Ткань заскользила по её груди, по животу и ногам, где сохранялось воспоминание о короле Камехамеха, а Алии Нуи гибкими, волнообразными движениями тела помогла красно-голубому шедевру облечь её фигуру, как должно.

– Макай! Макай! – завизжали женщины в толпе, высказывая тем свое восхищение Алии Нуи в её новом наряде.

– С сегодняшнего дня я буду всегда так одеваться! – торжественно заявила Малама. – Через один лунный месяц я напишу письмо в Гонолулу, потому что у меня очень хорошие учителя. – Нагнувшись, она дотронулась до Эбнера и Иеруши, показывая, таким образом, что они также должны войти в каноэ. – Этот мужчина – мой учитель религии, Макуа Хейл, – объявила Алии Нуи, только с учетом гавайского произношения его фамилия прозвучала "Хелли", как его и стали называть с тех пор. – А это моя учительница словесности, Хейл Вахине. А теперь мы должны построить моим учителям дом.