Семь мармеладных поцелуев (СИ) - Зарецкая Рацлава

Радостное и многоголосое пение дневных птиц сменилось на тихий щебет какой-то одной птахи. То тут, то там шуршали листья, но ветра не было. Вдалеке слышался треск веток. Спустя некоторое время ко всем этим звукам добавился еще стук моих зубов.

— Только без паники, Аня, — сказала я самой себе, поглаживая свои плечи. — Катя скоро хватится, что тебя нет и организует поиски. Все будет хорошо.

Однако шло время, а искать меня никто не шел.

— Эй! — крикнула я громко-громко.

— Эй-эй-эй… — эхом раздалось по всей чаще.

Никто мне не ответил. Только последнюю бодрствующую птичку спугнула.

И вот, когда я уже почти совсем отчаялась, издалека до меня донеслось протяжное:

— Ааааняяяя!

Мгновенно вскочив с пня, я вытянулась как сурикат и принялась озираться по сторонам. На мгновение я решила, что мне послышалось, но вдруг мое имя снова разнеслось по лесу.

Кричал мужчина.

— Алек… — прошептала я, улыбаясь от уха до уха. Набрав в легкие побольше воздуха, я крикнула: — Я ЗДЕЕЕЕСЬ!!!

— АНЯ! Я ИДУ! СТОЙ НА МЕСТЕ!

— СТОЮ!

— ВОТ И СТОЙ!

— ВОТ И СТОЮ!

— ПОПУГАЙ!

Я замерла и притихла. Голос с каждым разом приближался и с каждым разом был все меньше похож на голос Алека. А последнее слово и вовсе стало доказательством того, что это не Демидов, а…

— Соловей, я тебя задушу! — прошипел Ларский, обогнув орешник.

— А вы тут откуда? — пролепетала я, разглядывая своего начальника.

— От верблюда! Куда тебя понесло, глупая?! Мы тебя обыскались!

— О, так Катя меня хватилась, — с облегчением пробормотала я. Раз передо мной стоит сам Ларский, значит, Катя задействовала весь коллектив, чтобы найти меня. Настоящая подруга!

— Пойдем, пока я не забыл, откуда пришел, — буркнул Ларский, схватив меня за локоть. — И на кой черт тебе понадобилось тащиться в лес за сломанным телефоном?

— Я думала, он мне еще послужит, — принялась в который раз оправдываться я. — Или…

— Это был риторический вопрос!

Ларский был очень злым. Еще бы, ведь вместо того, чтобы развлекаться, ему пришлось искать меня. И не только ему. Похоже, мне до скончания своих дней придется у всего коллектива просить прощения.

Включив фонарик на телефоне, Ларский быстро и уверенно зашагал по лесу. Он чуть спустил руку и теперь держал меня за запястье, крепко, но не больно.

Задул прохладный ветер, зашуршали листья и закапал дождь. Выругавшись, Ларский накинул капюшон и ускорился. Я последовала его примеру.

— Может, надо позвонить и сказать, что вы меня нашли? — робко предложила я. — А то все будут мокнуть…

— Поруководи мной тут, — огрызнулся Ларский, однако телефон все же прижал к уху. Подождав некоторое время, он ругнулся и обрубил вызов.

Дождь все усиливался, и, когда мы вышли из леса, были уже мокрыми с головы до ног. Как назло, нас еще обдало прохладным ветерком, и я зябко поежилась, а Ларский так вообще принялся ругаться как сапожник.

Не разговаривая друг с другом, мы пересекли футбольное поле и направились к домикам. Ларский шел чуть впереди, фыркая и покашливая. Подойдя к моему домику, мы скользнули под козырек и встали у входной двери. Свет в окнах не горел, поэтому я принялась шарить руками по карманам в поисках ключа.

— Что, посеяла? — недовольно спросил Ларский.

— Кажется, он у Кати…

— Ууууу, — протянул Ларский, закатывая глаза.

— Придется будить, — вздохнула я и постучала в дверь.

Никто не открыл. Я снова постучала, но уже ногой — чтобы было громче, однако снова никто не открыл.

— Маша упоминала утром, что взяла с собой беруши… — сквозь жалкую улыбку произнесла я.

Ларский ничего не сказал. На его лице застыло выражение, которое, кажется, называют недоуменным гневом — один глаз Ларского был прищурен, а челюсть немного выдвинута вперед. И дыхание. У него было очень злое дыхание.

— А Катя, наверно, смотрит фильм в наушниках, — пропищала я, съёживаясь уже не столько из-за озноба, сколько из-за страха.

— Ясно все с тобой, Соловей, — хрипло произнес Ларский и, снова взяв меня за запястье, повел в сторону элитных коттеджей.

— Куда мы? — удивилась я.

— Высыхать и отогреваться, — было мне ответом.

Подведя меня к одному из двухэтажных коттеджей, Ларский достал из кармана ключ, отпер дверь и вошел внутрь. Я замерла у порога. Это что, его коттедж?

— Что встала? Заходи, — обернувшись, сказал он.

— А…ага, — пискнула я, шагнув внутрь.

Ларский включил свет, и я увидела просторную гостиную с двумя широкими белыми диванами, журнальным столиком и огромным телевизором. Замерев в дверном проеме, я следила за тем, как Ларский носится по коттеджу.

Заскочив в ванну, он вышел оттуда с двумя полотенцами: одно кинул мне, а вторым накрыл свою голову. На ходу вытирая мокрые волосы, он подошел к чайнику, налил в него воды из-под крана и поставил кипятиться. Достал из шкафчика две кружки, чай в пакетиках и коробку кускового сахара.

Закончив вытирать мокрые волосы, я прошла на кухню, которая была совместима с гостиной и села на стул.

— Ты в ванну разве не пойдешь? — изогнул черные брови Ларский.

— Да нет…

— С ума сошла? Заболеть хочешь?

— У меня нет сухой одежды, — пробормотала я.

— А то я не знаю.

Ларский направился к лестнице на второй этаж, где, по всей вероятности, располагалась спальня. Спустя несколько минут он спустился со сложенной одеждой в руках.

— Вот, это тебе, — он положил передо мной две сложенные вещи. — Прими горячий душ и переоденься.

— Да не стоит…

— Стоит! Мне не нужны больные сотрудники, у нас много дел на работе.

— Хорошо.

Я послушно взяла одежду и засеменила к ванне.

Горячий душ обжег замерзшую кожу, но это было приятное ощущение. С каждым мгновением тело отогревалось и наваливалась усталость. Чуть не уснув прямо в душе, я быстро завершила процедуры и переоделась в пахнущий кондиционером для белья мужской спортивный костюм, который, разумеется, висел на мне мешком.

— Спасибо, что одолжили мне свою одежду, — поблагодарила я Ларского, который наливал чай.

— Это Никиты, — не поднимая на меня глаз, сказал Ларский.

— А-а-а, ясно, — протянула. Комфортнее от его слов не стало.

— Вот, пей. — Ларский подошел ко мне и протянул кружку с горячим черным чаем.

— А вы?

— А я в душ.

Взяв с дивана сложенную одежду, он скрылся в ванне. Я же, шмыгнув носом, добавила себе в чай сахара, села за барную стойку и сделала глоток горячего напитка. Волна жара растеклась по моему телу, и я балдежно улыбнулась.

В огромном коттедже было полутемно и тихо. Раз на мне одежда Подольского, то он, скорее всего, уже спит на втором этаже — не просто так Ларский разговаривал со мной относительно тихо, не громыхал и даже верхнее освещение не включил.

Допив чай, я подошла к чайнику, чтобы налить себе еще. Шум воды в ванне стих и спустя пару минут вышел Ларский.

— Еще не согрелась? — спросил он, увидев, что я налила себе еще чая.

— Согрелась, просто пить хочется, — ответила я и сделала маленький глоток.

Хмыкнув, Ларский вытер влажные волосы полотенцем, а затем кинул его на диван. Подошел к чайнику и тоже налил себе чашку чая.

— Я допью и пойду, — заверила его я. Наверняка ему со мной некомфортно.

— Ты в окно смотрела?

— А?

— Там ливень. Сиди уже тут.

Ларский понюхал свой чай, пригубил, сморщился и подошел к камину. Некоторое время смотрел на него, потом огляделся, взял с полки зажигалку и поджег заботливо приготовленную персоналом кучку поленьев. Огонь затрещал, разгораясь и поедая древесину. В огромной и неживой гостиной вдруг стало уютно. Захотелось подойти ближе к камину и полюбоваться на огонь, но меня пугал расположившийся на белом пушистом ковре Ларский.

— Красиво, — вдруг пробормотал он, глядя на огонь. Запрокинув голову, чтобы видеть меня, Ларский сказал: — Иди сюда. Не люблю, когда кто-то сверлит мне взглядом затылок.