Ставка больше, чем мир - Чернов Александр Борисович

– Что за… по какому праву! И кто вы такие, в самом деле?! И почему…

– Медников моя фамилия. Евстратий Павлович. Коллежский советник. Вот вам и удостовереньице. Полюбопытствуйте, если на слово не верите. Это – насчет моих прав. Про «почему» больше нет вопросов?

– Но я…

– Да знаю я, кто вы. Ученый. Моряк, инженер-механик. Серьезный и образованный человек. Японца воевали… только вот немного не в ту степь заворачивать стали. Вот видите, ребята, с какими серьезными людьми мы теперь работаем? Это вам не бомбисты-туберкулезники какие или прочая мутная шушера. Ну, пойдемте, мил человек. Пойдемте…

Как он сказал? «Не волнуйтесь, по первому разряду устроим. А что не прибрано в коридорах, так ведь недавно только переехали. Но ваш-то нумерок, он готов вполне…» Значит, скорее всего, пасли давно. Значит, не поверили. Кто? Вадим? Гаденыш… ну, тогда, может, еще и выкручусь.

Или местные? Тогда кто его знает, фифти-фифти. Но если Кол… Господи, только не это!.. И ведь так все было грамотно продумано! Нет, конечно, я не спец в этих играх, но мозги-то есть. Что и как сообразил же. Да уж… сообразил!.. Так что мозги – пока есть. И где же я лопухнулся? На чем?

Белые стены, сводчатый потолок, укрепленный литыми чугунными дугами… Запах свежей побелки, промозглая сырость. Теплая только одна стена, значит, там и подтопок. Выложенный крупным камнем, залитый цементом пол. Земляной, судя по всему. Оконце под самым потолком. Решетка. Массивная дубовая дверь с глазком и окошечком для плошки. Койка, слава богу, у теплой стенки. Хотя у стенки, наверное, не все ли равно – теплая она или холодная?.. Блин, вот не надо так шутить, не надо… Тюфяк с соломкой, вроде даже простынь и солдатское одеяло дали. Вау! Даже два! Кувшин с водой, кружка. В углу – сияющая надраенной медью параша. И правда – по первому разряду. Даже лампочка под потолком, правда, без выключателя. Практически люкс со всеми удобствами. Может, телевизор еще попросить? Эх, а залетели-то мы по полной программе, похоже, Николай Генрихович.

«Вот, туточки располагайтесь, пока, мил человек. Кормежка у нас два раза в день. Прогулка? Не дозволено. Шуметь – не советую. Да и вопросов лишних тоже лучше не задавать. Спрашивать тута вас будут. Когда? А я почем знаю? Как время придет. Ну, добренько вам здравствовать…»

Где-то ближе к полуночи дверной глазок неожиданно открылся, прострелив ударом вырвавшегося из-под спуда сознания животного ужаса все существо. Но рассмотреть, кто это там, в коридоре, он не смог. Потом этот черный зрачок закрылся, послышался чей-то приглушенный разговор, но никто так и не вошел. И от этого почему-то стало совсем-совсем тошно. Нехорошо потянуло внизу живота…

Решают, как со мной дальше, наверное. Но я… я ведь никого не предавал! Я просто очень испугался. В конце концов, да! Я ошибся, психанул, но ведь каждый имеет право на ошибку. Американцы каждой собаке дают укусить дважды. Я же вам спас царя! Я еще пригожусь, я же много знаю! Так много, что… или уже слишком много? Или они знают, кто меня ждал в Хельсинки? Нет… только не это… Господи, спаси!!!

Сон подкрался незаметно, когда под утро разгоряченный мозг человека признал наконец полное и окончательное свое поражение перед той бездушной машиной, в цепких и безжалостных когтях которой он оказался. И все его возможные предложения, весь этот жалкий, бессмысленный лепет, унизительный торг…

Зачем он им? Что такого он может им предложить? Двинуть вперед технологии в радиоэлектронике, создать все эти гидростатические взрыватели или приборы кратности? Приемопередатчики? Заложить базу под производство полупроводников? Триод, радар? Атомную программу начать? Господи! Да им и не нужно от него ничего этого! Те трое, они… они просто знают историю. Знают врагов Империи, знают ее ошибки. Этого одного им достаточно, чтобы выиграть в «Большой игре». Они-то царю нужны. Один построит ему флот. Второй спасет ему сына от смертельного недуга. Третий – от всего остального, подлого и двуногого…

А он? Он, умный, талантливый, величайший ученый на этой Земле, получается, и не нужен ему, в общем-то. Наоборот. Ему скорее нужно, чтобы он, с этими знаниями, никогда не попал туда. К тем, другим… Господи, помилуй! Сделай так, чтобы они придумали, ради чего меня можно не убивать! Господи!.. Нет. Не надо!.. Не надо! Пожалуйста… профессор, выключите ее, ради бога! Я не хочу туда! Не надо! А-а-а!!! Гражданин следователь, я все… все подпишу, только не бейте. Пожалуйста, не бейте!!!

– И что это ты так разорался-то, а, позор нации? На две жизни насмотрелся там дерьмократских сериалов? Просыпайся уж, разговор есть.

– Ва… Василий Иг… Игн…

– Не Игн. А Александрович. Не забыл?

– Н-н-нет…

– Замечательно. Вот вода. Рожу умой, отлей, и пойдем.

– Куда?..

– На кудыкину гору. Делай, что сказано, а то ускоритель пропишу. Тут у меня печатки нет. Так что хоть с левой, хоть с правой. Шевелись, кому сказано, муха сонная.

Через десять минут они остановились возле двери, над которой лаково красовалась свеженькая табличка: «Лаборатория 05-П».

– Заходи – не бойся, выходи – не плачь, – Балк легонько подтолкнул ссутулившегося Лейкова навстречу яркому электрическому свету, хлынувшему в коридор из-за толстой, по виду явно многослойной двери с тамбуром. – Сейчас увидишь, голубок, что не ты у нас один такой… Ученый.

Смотри, как мы серьезно тут обустраиваемся, да на ус себе мотай. С размахом, я бы сказал, устраиваемся. Я вчера сам даже удивился, как Владимир Игоревич тут все разумно спланировал. Талант! Самородок. У нас – точно бы дисер защитил, а то и все два, не сомневайся. Но пусть он сам тебе все в своем хозяйстве покажет, не хочу хозяина лишать такого удовольствия.

– Владимир Игоревич – это Балк! Мы пришли.

– Да-да, господа, слышу! Минуточку. Я сейчас иду, – донесся до вошедших бодрый, жизнерадостный голос из-за одной из внутренних дверей, едва различимый сквозь шум воды, хлещущей в какую-то, явно немаленькую, емкость.

– А ты молчи, смотри и слушай. Говорить с хозяином я буду. А потом, когда до тебя очередь дойдет…

– Здравствуйте, господа. Прошу извинить, что заставил чуток подождать, Василий Александрович, – навстречу им вышел высокий, плечистый добродушного вида человек, с живым, улыбчивым лицом, обрамленным пышной каштановой шевелюрой и небольшой аккуратно подстриженной бородкой. – Ах! Так это с вами тот замечательный инженер, о котором вы давеча говорили? С вашего крейсера?

– Ага. Он самый.

– Прекрасно, прекрасно… – хозяин заведения неторопливо отер мокрые руки и прорезиненный передник полотенцем и протянул Лейкову пятерню. – Здравствуйте! Рад знакомству. Павлов Владимир Игоревич. Ротмистр.

– Лейков Николай Генрихович. Инженер-механик, – с трудом выдавил из себя новый знакомый ротмистра, едва не охнув от железной хватки его дружеского рукопожатия.

– Очень приятно. Рад видеть вас в наших пенатах, так сказать. Так как? Василий Александрович, может, я нашим гостем сразу и займусь? Вы же пока мою китайскую коллекцию гляньте, я ее уже разобрал. Все промыл. Ржавчинку кое-где подчистил. Там просто изумительный шедевр наличествует. Века так шестнадцатого – «груша» называется. В третьем блоке все. Вчера, кстати, со звукоизоляцией закончили.

– Прекрасно. А зверушки?

– Пасюков привезли. Шикарные экземпляры… шикарные, знаете ли! Я таких зверюг даже на сибирских пристанях не видывал. И злющие, аки тигры. Пока их в карантин посадил в Физической, нам ведь зараза не нужна, все должно быть чистенько, чтоб клиент от сепсиса не пошел на быстрый летальный… Так это, господа, может, мне расчетик мой по электрике сразу принести? Чтобы Николай Генрихович…

– И все-таки, Владимир Игоревич, чтобы наш любезный Николай Генрихович вошел в курс дела получше, покажите ему, какие возможности у вашей лаборатории уже есть, и что в планах пока расскажите. Для начала, а?