Под крыльями — ночь - Степан Швец

— Счастье твое, что у меня нет патронов, помахал бы ты крылышками по-другому…

Полет этот имел свои последствия.

Во-первых, некоторые штабники, недоверчиво ухмылявшиеся, когда я докладывал о результатах выполнения задания, перестали ухмыляться.

А во-вторых… комиссар Соломко неожиданно подал рапорт с просьбой доверить ему самолет. Дело в том, что Соломко имел летную профессию.

На свое ходатайство он получил отказ — хороший комиссар был не менее нужен военной авиации, чем пилот или штурман. Но позже Соломко добился всё-таки своего и, став боевым летчиком, завоевал такое же уважение в полку, как и то, которым он пользовался в качестве комиссара.

К тому времени, когда мы обороняли Сталинград, у меня уже было около сотни боевых вылетов — своего рода юбилей. И вот в одну из ночей последней декады сентября собираюсь я на второй в ту ночь вылет, даю указания техсоставу о подготовке самолета. Подходит ко мне корреспондент военной газеты капитан Павлов и говорит:

— Товарищ Швец, в штабе сказали, что у вас сегодня сотый вылет. Так ли это?

— Наверно, так, раз говорят в штабе, а что?

— Я попрошу вас написать в нашу газету, как вы…

— Как дошел я до жизни такой? Нет, дорогой товарищ Павлов, писать я не буду. Не умею, да и некогда. Вот переберемся на основную базу, тогда мы с вами и напишем что-нибудь, а сейчас — увольте, готовимся ко второму вылету.

— Но мне нужно именно сейчас! — настаивает Павлов.

Я подумал и говорю:

— Знаете что? Садитесь со мной в самолет вместо стрелка, полетите, посмотрите и сами напишете. Заручитесь только разрешением полкового комиссара товарища Федорова. Можете сказать ему, что Швец не возражает.

— Есть! — радостно воскликнул Павлов и исчез.

Пока техсостав готовил самолеты ко второму вылету, мы сдали донесения, попили чаю в столовой. И только собрались сесть в машину, чтобы ехать на аэродром, как прибежал Павлов:

— Разрешили! Лечу с вами!

Ночь была ясная, звездная, и лишь над Сталинградом стояла дымная мгла, поднимавшаяся на большую высоту. Цель на этот раз — передний край противника. Бомбовая загрузка полная. Легли на боевой курс. Внимание всего экипажа сосредоточено на одном: поразить цель.

Послышались щелчки пиропатронов: бомбы пошли. Только оторвалась последняя — раздался голос Максимова:

— Атакуют два истребителя, открываю огонь.

И тут же — длинная очередь из турельного пулемета.

Веду самолет ровно, давая возможность Васе стрелять прицельно. Как только стрельба прекратилась, начинаю маневрировать, чтобы истребители не могли прицелиться в нас, а в это время Вася докладывает обстановку.

Истребителей было два: МЕ-109 (одноместный) и МЕ-110 (с турельной установкой, более опасный). МЕ-109 зашел сверху, вероятно, для того, чтобы отвлечь наше внимание, а сбоку в это время подкрадывался МЕ-110. Когда Вася открыл огонь, МЕ-109 отвалил и больше не появился: то ли был подбит, то ли просто ушел. Теперь все наши усилия направлены на то, чтобы покончить с МЕ-110.

Истребитель всё время старается зайти снизу справа, чтобы оказаться в мертвой зоне и беспрепятственно атаковать нас.

— Самолет справа ниже, — докладывает Максимов, Ныряю вниз.

— Товарищ командир, я не могу прицелиться, он быстро прячется. Сделайте что-нибудь! — просит Вася.

Резко клюю вниз и круто разворачиваю вправо, пересекая курс врагу.

— На таран идет! — кричит Вася.

— Немцы на таран не ходят, — отвечаю я.

У меня свой расчет: перерезая курс противнику, вынудить его развернуться и открыть мне свое уязвимое место — низ самолета, «пузо». Риск большой: если фашист — плохой летчик, с замедленной реакцией, он не успеет отвернуть, и мы неизбежно столкнемся.

В действительности всё происходило гораздо быстрей, чем читаются эти строки. На наше счастье, летчик был, по-видимому, классный, успел вовремя отвернуть. Вася не теряя ни доли секунды, всадил в «пузо» вражеского самолета, почти в упор, длинную очередь. МЕ-110 стал падать, волоча за собой шлейф дыма и пламени. Истребитель упал и взорвался.

— Вижу парашютиста! — доложил Вася.

— Где он? Наводи!

Сделав разворот, направляюсь в сторону опускающегося парашютиста. Азарт на время лишил меня здравого рассудка, появилось необдуманное и неразумное решение: навесить парашютиста на крыло и привезти домой. Очень даже эффектно! Прилетает Швец, юбиляр, и на крыле привозит немецкого летчика с парашютом.

Позже я понял, насколько эта затея была глупой, но тогда с трудом поборол свой азарт. Ведь зацепить крылом за стропы парашюта равносильно тому, что при скорости 70 метров в секунду таранить аэростат заграждения. Падение было бы обеспечено.

Я казнил себя всю обратную дорогу и давал слова никогда больше не терять контроля над собой, не входить в раж.

Когда приземлились, я спросил корреспондента:

— Ну как, товарищ Павлов, видели?

— Видел! Большое спасибо, было очень интересно.

— Ну вот, теперь можете сами написать.

Так был открыт счет второй сотне боевых вылетов. А 27 сентября 1942 года в военной газете под рубрикой «Защитники Сталинграда» нашим полетам была отведена почти целая полоса. Она открывалась поздравлением командования:

«Командиру экипажа гвардии майору С. Швецу. Командование соединения поздравляет вас и ваш экипаж с успешным завершением ста боевых вылетов. Надеемся, что ваш экипаж и впредь с таким же мужеством, отвагой и умением будет истреблять немецкие полчища, в предоктябрьском боевом социалистическом соревновании займет одно из первых мест.

В этом эпизоде показан и маневр нашего самолета в воздушном бою. И если истребитель сам маневрирует и сам стреляет, то нам значительно сложнее вести воздушный бой и его успех зависит от четкой слаженности действий летчика и стрелка.

В этом бою мы вышли победителями, но наша система не является лучшей. Здесь летчик со слов стрелка представляет себе, где находится противник, делает соответствующий маневр, а удобен ли он для стрелка? А если истребителей несколько, реакция летчика будет отставать.

В экипаже, где летчик Седых, штурман Образцов, стрелок Журавлев, система маневра строилась по-другому. При атаке истребителей всё управление боем стрелок брал на себя, а летчик только выполнял его команды.

Однажды после бомбометания самолет Седых атаковало четыре истребителя. Завязался неравный бой. Журавлев сразу же сбил одного. Затем второго. Остальные стали осторожней, брали его в «вилку». Журавлев сбил еще одного, четвертый ретировался. И хотя самолет был весь искромсан, на рулях глубины посрывало обшивку, перебито управление мощностью моторов, самолет летел обратно и сел на полном газу, — всё же экипаж вышел победителем.