Области тьмы - Алан Глинн

Когда я подошёл, она привстала, и мы неуклюже поцеловались. Она села на свой стул. Я устроился напротив.

Сердце моё стучало.

Я сказал:

— Как дела? — и мне сразу же показалось странным, что я не отметил её вид, потому что выглядела она совершенно иначе.

— Я в порядке.

Она коротко остригла волосы и покрасила в красно-рыжий. Она располнела — в целом, но особенно лицо — и вокруг глаз появились морщинки. От этого она казалась измождённой. Я вряд ли выглядел лучше, конечно, но потрясение от этого не уменьшалось.

— Ну что, Эдди, а ты как?

— Да я тоже неплохо, — соврал я, а потом добавил, — ну, вроде как.

Мелисса пила пиво и держала в руках сигарету. Ресторан был пуст. Рядом с дверью сидел старичок и читал газету, и два молодых парня расположились на табуретах у стойки. Я поймал взгляд бармена и указал на пиво Мелиссы. Он кивнул. Нормальность всего происходящего лишь подчеркнула, как странно и беспокойно я себя чувствую. Пару недель назад я сидел за столиком напротив Вернона в буфете на Шестой-авеню. Теперь, благодаря непостижимой логике сна, я сижу здесь напротив Мелиссы.

— Выглядишь хорошо, — сказала она. Потом, предостерегающе подняв палец, добавила: — И не говори, что я хорошо выгляжу, потому что это не так.

Мне показалось, что, несмотря на перемены — вес, морщинки, усталость — ничего не способно изменить тот факт, что Мелисса до сих пор прекрасна. Но после её слов я уже не мог этого сказать, не прозвучав снисходительно. Сказал же я, что в последнее время потерял много веса.

Глядя мне прямо в глаза, она ответила:

— Да, МДТ всегда так действует.

— Надо думать.

Самым тихим и осторожным голосом, на какой я был способен, я спросил:

— И что ты обо всём этом знаешь?

— Ну, — сказала она, глубоко вздохнув, — это главный вопрос. МДТ смертелен, по крайней мере, часто, а если он тебя и не убьёт, то серьёзно повредит мозг, причём навсегда. — Потом она указала на свою голову пальцем и сказала: — Мне он выжег мозги на хуй — о чём я расскажу чуть позже — а главное в том, что мне повезло.

Я сглотнул.

Появился бармен с подносом. Он поставил стакан пива передо мной и поменял пепельницу на столе. Когда он ушёл, Мелисса продолжила.

— Я приняла девять или десять доз, но был парень, который употреблял его гораздо дольше, несколько недель, и я знаю, что он умер. Другой невезучий чувак остался овощем. Его мать каждый день меняет ему памперсы и кормит с ложечки.

У меня задёргался желудок и разболелась голова.

— Когда это было?

— Года четыре назад. — Она помолчала. — А Вернон тебе ничего не рассказывал?

Я покачал головой. Она, кажется, удивилась. Потом, словно ей понадобилось большое физическое усилие, она глубоко вдохнула.

— Ладно, — продолжила она рассказ, — года четыре тому Вернон тусовался с клиентом, который работал на фармацевтической фабрике, и получил доступ к куче новых лекарств. Некоторые, в частности, безымянные и не протестированные, должны были стать… потрясением. Но они были слишком практичными, чтобы пробовать их самим, поэтому Вернон с этим парнем начали убеждать людей — в основном своих друзей — принимать их.

— Даже тебя?

— Вернон сначала не хотел мне ничего давать, но так их расхваливал, что я уговорила его сама. Ты знаешь, какой я была, любила пробовать всё порочное.

— Здесь не было ничего порочного.

— А дальше некоторые из нас на этом веществе пережили — не знаю, как назвать — информационный испытательный срок. — Она замолчала и отхлебнула пива. — Ну и чего ты хочешь, я принимала его, и это было здорово. — Она снова замолчала, глядя на меня в поисках подтверждения. — Я хочу сказать, ты же принимал его, ты знаешь, о чём я говорю?

Я кивнул.

— Ну вот. А через пару приёмов я начала бояться.

— Почему?

— Почему? Потому… что я же была не тупая. Я понимала, что нельзя долго выдерживать такой уровень психической активности, и при этом выжить. Это бред. Вот тебе пример: однажды я прочитала «Элегантную Вселенную» Брайана Грина, теорию суперструн… Прочитала за сорок пять минут, и поняла. — Она в последний раз затянулась сигаретой. — Теперь уже не спрашивай меня о ней. — Она раздавила сигарету в пепельнице. — Потом моя тогдашняя работа, серия статей о самоорганизующихся адаптивных системах — исследования, которые были по ним, сфера их применения, в таком ключе. Моя работоспособность мгновенно выросла в десять раз, я не шучу. Мой начальник в журнале «Iroquois» решил, что я целюсь на его место главного редактора. Так что я быстро пошла на попятный. Я запаниковала. Я не могла с этим справиться. И перестала принимать МДТ. — Она пару раз пожала плечами.

— И?

— И — эх — я заболела, через несколько недель, головные боли, тошнота. Приступы паники. Я пошла к Вернону с мыслью, что может стоит принять ещё дозу, или половину дозы, может, станет лучше. Но именно тогда он сказал мне про другого парня, который как раз умер.

— Как он умер?

— Стремительное ухудшение здоровья, за два дня — головная боль, головокружение, потеря двигательных навыков, потери сознания. Хлоп. Он мёртв.

— Сколько он принимал?

— Одну дозу в день около месяца.

Я сглотнул и на секунду закрыл глаза.

— А сколько ты принимал, Эдди?

Она смотрела прямо на меня, своими замечательными ярко-коричневыми глазами. Она прикусила нижнюю губу.

— Очень много. — Я щёлкнул языком. — Больше, чем тот парень.

— Господи.

Повисла долгая пауза.

— Значит, у тебя есть поставщик, — сказала она в конце концов.

— Да нет, у меня осталась заначка, но… я взял их у Вернона. Он снабжал меня, а теперь его нет. А больше я никого не знаю.

Она слегка озадаченно посмотрела на меня. Потом сказала:

— Тот парень, о котором я рассказывала, он умер, потому что они не знали, что делают, не знали ни дозы, ни силы действия, ничего — да и люди реагируют на него по-разному. Но скоро они всё выяснили про это вещество. — Она замолчала, снова глубоко вдохнула и продолжила. — Вернон делал кучу денег, торгуя МДТ, и я не слышала, чтобы ещё кто-то умер с тех ранних дней, так что, наверно, то, что он тебе дал или сказал, было как раз для тебя. Я хочу сказать, доза была рассчитана? Ты знаешь, что делаешь?

— Ну…

Надо в этом месте говорить ей, что Вернон дал мне только попробовать, и уже не успел ничего рассказать? Сказал же я следующее:

— Так что случилось с тобой, Мелисса?

Она прикурила новую сигарету и некоторое время размышляла, стоит ли менять тему. Я тоже взял сигарету. А она начала рассказывать.

— Естественно, после того, как я заболела, а тот парень умер, я больше не притронулась к МДТ. Но мне было очень страшно. Я была замужем, с двумя маленькими детьми на руках. — При этих словах она вздрогнула, будто ей летел в лицо удар — словно после того, как она сказала про подобный уровень безответственности, на неё должен кто-нибудь наброситься с кулаками. Через мгновение она продолжила: — Поначалу всё ограничивалось головной болью и тошнотой. Но через пару месяцев я заметила определённую систему. Если я пыталась сосредоточиться на чём-нибудь дольше десяти минут, у меня начиналась мигрень. Я пропускала все сроки. Стала вялой, ленивой. Набрала вес. — Она презрительно оттянула свитер. — Память стала ни к чёрту. Та серия статей? Забудьте — всё рассыпалось в пыль. Журнал «Iroquois» уволил меня. Брак развалился. Секс? Какой такой секс? — Она откинулась на стуле и покачала головой. — Это случилось четыре года назад, и с тех пор я вот такая.

— А сейчас?

— Сейчас я живу в Махопаке, работаю официанткой четыре ночи в неделю в кафешке «Цицерон». Сейчас я больше не могу читать — ну разве только ебучий «New York Post».

Я почувствовал, будто в недрах живота выделяется серная кислота.

— Не могу нормально переносить стрессовые и эмоциональные ситуации. Сейчас я возбуждена, потому что встретилась с тобой, а потом у меня будет три дня болеть голова. Поверь, я очень дорого за это заплачу.

Она привстала.

— И мне надо сходить в туалет. Очередной подарок. — Она таки встала, посмотрела на меня, почесав себя в затылке. — Но господи, об этом-то тебе знать не надо, верно?

Махнув рукой, Мелисса ушла в сторону туалетов.

Я уставился через стойку, трясясь от её слов, едва способный их выносить. Во-первых, мне казалось невероятным, что мы действительно сидим рядом, пьём вместе, разговариваем — и что прямо сейчас она сидит в туалете, в джинсах и мешковатом свитере, писает. Потому что последние десять лет каждый раз, как я вспоминал её, у меня в голове вставала худенькая, сияющая Мелисса года эдак 1988-го, с длинными чёрными волосами и торчащими скулами, я тысячу раз видел, как та Мелисса задирает юбку и писает, не прекращая разговор. Но та Мелисса явно растворилась во времени и пространстве, и теперь стала призраком. Я никогда не увижу её снова, не столкнусь с ней на улице. Её место заняла Мелисса, которую я не знаю, которая снова вышла замуж и нарожала детей, работала на журнал «Iroquois», которая, хоть и невольно, принесла свой плодовитый и буйный мозг в жертву неиспытанному, непроверенному и доселе неизвестному фармацевтическому продукту…