Измена. (не) Любимая жена - Лада Зорина

с дюжину лучше найдёшь. И дня не пройдёт. По тебе столько девок течёт, а ты со своей Лилей носишься. И ладно бы она ещё сидела смирно, так нет, небось истерики закатывает, раз ты такой хмурый. Так и гони её… эй, ты чего?

Последнее, что он помнил и ощущал — резкую, но странным образом приятную боль, когда его кулак въехал Виноградову в челюсть.

Его голова дёрнулась, и о стойку цокнул потерянный зуб.

Герман тряхнул правой рукой и склонился к ошарашенному Егору.

— Будешь и дальше так о ней рассуждать — потеряешь все остальные.

Герман опрокинул в себя остатки жидкости из стакана, сунул руку в карман, не глядя вынул из зажима наличку и припечатал её к стойке, посмотрев в глаза застывшему в шоке бармену:

— За причинённые неудобства.

А через час с небольшим за его спиной захлопнулась входная дверь его загородного дома.

Он даже не знал, ночует ли она сегодня здесь. Может, всё-таки собрала вещи и снова уехала.

В конце концов вся эта ситуация превратилась в дурно пахнущее, бескрайнее болото. В котором истины днём с огнём не сыщешь.

Он бы совсем не удивился, если бы она…

— Герман?..

Он вздрогнул и поднял голову. Лиля стояла на ступенях главной лестницы, бледная и перепуганная.

— Герман, что случилось?

Он пытался поймать её взгляд, но не получалось. Лиля смотрела куда-то ниже его подбородка.

— Ничего.

— Тогда… откуда у тебя кровь на рубашке?

Глава 50

— Кровь… не моя.

Но только озвучив первую пришедшую в голову мысль он вдруг подумал, что ей вряд ли есть какое-нибудь дело до того, чья это кровь.

Нет, даже не так.

Она и не подумала бы, что это его кровь. Она ведь знает о его крутом нраве. А он ей свой характер в последние несколько дней особенно ярко демонстрировал.

Ну а если взять и промолчать? Не объяснять ей, кого это он отходил. Что Лиля подумает? Что нафантазирует?

Но, кажется, это в нём говорили ошмётки прошлого Германа — злого, параноидально подозрительного. Германа, не готового признавать собственную вину и одержимость контролем.

А сейчас? Если уж с собою начистоту, сейчас-то что им действительно двигало? Что заставляло хотеть ей всё рассказать. Что заставляло заметить тревогу в глазах и залёгшие под ними тени? Что заставляло ненавидеть себя за то, что она вообще на его счёт тревожится?..

— Я был в нашем клубе. Заехал после работы.

Она молча слушала, и только взгляд её выдавал, что слушала очень внимательно, боясь упустить даже самую мелкую деталь. Кажется, Лиля не ожидала что он начнёт откровенничать.

Ну да.

Раньше за ним подобное очень редко водилось. Он привык к тому, что свои мысли и в особенности чувства стоит держать при себе. С детства привык, что никому они, кроме него самого, не особенно-то и нужны.

— Герман, если ты не хочешь расска…

— С другом повидался, — перебил он её, на деле доказывая, что она не права. Что «хочет» даже приблизительно не описывает его желание всё ей рассказать.

Выпитое на него, что ли, так действует?..

Смешная же доза. На донышке стакана, а его уже несёт, словно он полбутылки внутрь опрокинул.

— Мы с ним давно не виделись. Он… советы мне взялся давать.

— Ясно, — шепнула она, но само собой, ничего ей не было ясно. Просто давала знать, что услышала.

— Это… он мне рубашку испачкал.

— О… — её большие глаза распахнулись, и ему показалось, что в них наконец-то промелькнуло облегчение.

Кого она рисовала себе его жертвой? В нём просыпалось искреннее любопытство. Но оно подождёт.

Он всё-таки задолжал ей объяснение.

— С Егором Виноградовым виделся. Он наболтал много лишнего. Я не выдержал.

Тяжковато давалось. Наверняка с непривычки. Но это ведь не повод сдаваться.

— Драться с ним я не собирался.

Он ещё зачем-то порывался добавить, чтобы она не волновалась. Но вдруг подумалось, он не стал бы ручаться, что нынешняя Лиля за него волновалась.

После всего, что между ними стряслось… это чудо, что он сегодня вообще застал её дома.

— Рада слышать, что ты этого хотя бы не планировал, — пробормотала она. — А… ты как? Он не успел… ответить?

Пожалуй, если бы его не застал врасплох её вопрос, он бы лишь усмехнулся. Виноградов-то? Даже думать смешно. Егор драться никогда не умел, а вот язык распускать — это пожалуйста.

Но… значит, ей не всё равно?

— Рука.

— М?.. — он вынырнул из собственных мыслей, пытаясь понять, о чём она.

Лиля смотрела на его опущенную правую руку и озабоченно хмурилась.

— Кажется, ты всё-таки свёз себе костяшки.

Он поднял руку к свету — жена оказалась права.

— Пустяки.

Если честно, он даже внимания не обратил и только теперь сообразил, что участки содранной кожи немного саднили.

— Ничего не пустяки, — тихо отозвалась она, спустилась наконец с лестницы и свернула налево. — Пойдём, я их хотя бы антисептиком обработаю. Аптечка у тебя в кабинете?

Он кивнул и послушно пошагал следом за ней. Все слова возражения надёжно застряли в горле. Он ни за что не стал бы отказываться от возможности просто побыть с ней рядом. Хочет заняться этими жалкими царапинами? Да ради бога…

— Скажи честно, — он даже не поморщился, когда смоченный антисептической жидкостью ватный диск прошёлся по окровавленной коже, — ты подумала, что я кого-то убил?

Он поймал её встревоженный взгляд, стараясь не придавать большого значения тому, как осторожно, почти нежно она касалась его руки.

— И съел? — добавил он.

В нём определённо говорило выпитое, каким бы мизерным оно ему ни казалось. В голове царила непривычная лёгкость.

Впрочем, он начинал подозревать, что хмелел скорее от её присутствия.

Она слишком близко. До опасного близко.

До того близко, что это начинало ощущаться как искушение.

— Я, если честно, ничего не подумала, — отозвалась Лиля и закрыла флакон, потянулась за мазью. — У меня совсем голова отключилась. Я… порой мне кажется, я просто так слишком устала, что уж и переживать не могу в полную силу. Но… нет.

Она посмотрела ему в глаза и добавила:

— Нет. Я не подумала, что ты кого-то убил. Но никогда бы и не догадалась, что ты отлупил Виноградова. Он же один из твоих самых близких друзей.

Герман скривился от этого напоминания:

— Это не даёт ему права…

Она перехватила его взгляд и едва заметно кивнула:

— Он обо мне говорил.

Где-то глубоко внутри сама собой поднималась почти задушенная злость на болтливого друга.

— Говорил. Предлагал… чушь предлагал.

Она помолчала, осторожно смазывая его ссадины. И прикосновения её