Хроника рядового разведчика - Евгений Фокин

— Товарищ капитан, чего ждем? От судьбы не уйдешь. Мы дело пришли делать, а не в траншее отсиживаться и мерзнуть. Сколько ребят уже полегло! Неужели зря? Вон смотрите. — И Дышинский показал на раненого, который, привалясь к стенке траншеи, лежал скрючившись от боли. Вскоре его свистяще-булькающее дыхание замедлилось. В уголках губ проступила кровь, и он нехотя, медленно закрыл глаза...

Во время беседы Дышинский передал парторгу заявление Шапорева о приеме его кандидатом в члены партии. Прочитав написанное и подумав, Тимонин сказал:

— Что ж, очень хорошо. При первой же возможности рассмотрим его заявление. Партии стойкие бойцы всегда нужны.

Не оставил без внимания парторг и нас, разведчиков. Побеседовал с нами, а потом, переждав артобстрел, ушел в сторону Соколовки.

После ухода начальника штаба и парторга я еще раз убедился, что, несмотря на сжатые сроки формирования отряда, штаб и политотдел армии сумели подобрать и поставить во главе его решительный и тактически грамотный командный состав. Его представители находятся непосредственно в подразделениях, беседуют с офицерами и бойцами, поддерживают их боевой дух и настрой на успех операции. Одновременно с этим чувствуется и их серьезная озабоченность ходом ее выполнения, готовность помочь во всем, если надо, а то и первыми выйти на рубеж атаки, увлечь за собой других и разделить со всеми общую участь. И эта, неуловимая на первый взгляд, связь между командирами и подчиненными цементировала, сплачивала и объединяла всех, становилась насущной потребностью.

Самое страшное на войне — неизвестность. В критические минуты боя она иногда существенно дает о себе знать.

Мы, не раз видевшие Дышинского в боевой обстановке, всегда поражались его самообладанию. Мы видели его в критических ситуациях, когда само выполнение задания, да и все наши жизни висели на волоске. И в такие напряженные минуты убеждались, что страх ему не ведом, так нам казалось. Но ведь человек же он? Из чего же он сделан, на каком тесте замешен? Есть же и у него нервы? Но все переживания, может быть даже более острые, чем наши, он прятал в себя, осознавая свою личную ответственность за выполнение боевой задачи. И мы ни разу за ним не замечали признаков страха или растерянности. Разве только плотнее сомкнутся его губы да проступит на его лице бледность, четче и глубже проляжет складка у переносицы да чуть строже станет взгляд его спокойных глаз.

Дышинский хорошо понимал, что нам в первую очередь нужны плотина и шлюз. Нужны как жизнь, как хлеб. И вот теперь он еще раз пытался доказать, может быть, и самому себе, что и в сложной ситуации человек не беспомощен, все зависит от его духа, душевного настроя, целеустремленности. Поэтому он чутко вслушивался в звуки боя, наблюдал за противником, стараясь уловить, выявить хоть малейшую возможность захвата шлюзов плотины. Он не обращал внимания ни на проходящие над головой трассы свинца, ни на обжигающий, с ветерком, морозец.

Короткий зимний день, казавшийся длинным, кончался. Об этом оповестил отсвет вечерней зари. Весь день противник беспокоил нас короткими, но сильными огневыми налетами, атаками мелких групп пехоты.

Таким образом, первый день отряду не принес ожидаемого успеха. На правом фланге была захвачена Соколовка, с опор шлюзов сняты электродетонаторы, южнее плотины — поселок Стахановский, где ранее находилось до роты пехоты противника. То есть весь восточный берег Саксагани был уже в наших руках. Если плотину и шлюзы не захватили, то подходы к ним были надежно прикрыты нашим огнем. Теперь всех волновал вопрос — а догадался ли противник о наших намерениях? Этот вопрос в первую очередь интересовал командование отряда.

Пройдет много лет, и во время одной из встреч ветеранов в Молдавии в 1972 году бывший командир спецотряда А. Н. Шурупов передаст разговор с захваченным в плен во время Яссо-Кишиневской операции командиром немецкого полка, подразделения которого обороняли в те февральские дни 1944 года плотину и район КРЭС.

Немецкий полковник заявил: «Появление русских войск в нашем тылу у поселка Стахановского для нас было полной неожиданностью. Первые попытки отдельных групп солдат перейти реку Сакеагань и приблизиться к плотине нами были расценены как действия партизан. Так было не раз, и мы этому не придали серьезного значения».

Это, по-видимому, и спасло плотину от взрыва в первый день боя 21 февраля. Приведенным высказываниям пленного офицера можно верить, так как немцы в тот момент располагали достаточным количеством сил и средств для уничтожения или локализации действия подразделений спецотряда. Поэтому внимание немцев в основном было приковано к взводу разведки Дышинского, так как он находился в непосредственной близости к шлюзам плотины.

Под вечер ко второму домику от плотины, в котором расположился полковник В. И. Щербенко, автоматчики привели пленного. Он был средних лет, вид далеко не бравый — кланялся, беспрерывно бормотал: «Гитлер — капут!»

— Только стрелял по нам, гад! Пятнадцать минут тому назад убил моего друга, а теперь Гитлера вспомнил, — не выдержал один из бойцов, доставивших пленного.

Захваченный пленный показал, что по западному берегу, в районе Рабочего поселка, оборона немцев состоит из отдельных траншей и приспособленных для боя домов. Всего в районе между водохранилищем и безымянным ручьем — до пехотного батальона, усиленного орудиями и минометами, перед которым поставлена задача — задержать продвижение русских войск.

В этот домик, на огонек, заглядывали многие. Вскоре сюда собрались вместе с проводниками и выбравшиеся из-за проволоки бойцы.

— Живой? Натерпелся страху? — поинтересовался Дышинский у проводника.

— Живой, — еле шевеля негнущимися губами, цедил Саша. — Внутри все закоченело, а ноги, кажись, отморозил. А вот страху натерпелся! Что было, то было. Ужасное состояние. А когда видишь, как все ближе и ближе ложатся очереди и следующая, возможно, будет твоя... Хотели было податься к домам, но не удалось — рассвело. Нас засекли снайперы, а они знают свое дело: выстрел — и нет человека. Поэтому и пришлось лежать весь день практически без движения. В валенках и то очень холодно.

— Я тоже такое испытывал. А сейчас мы тебя отогреем. Ребята, где водка? Угощайте его от души. — Это наш проводник Саша Филатов. — Ноги ему надо как следует растереть.

Вчера, сами понимаете, было не до знакомства. И на паренька градом посыпались вопросы.

— Расскажи им о себе, Саша, так будет лучше, — посоветовал лейтенант.

И Саша рассказал:

— Когда началась война, мне исполнилось 15 лет. Был в оккупации. С весны сорок третьего — член подпольной группы Союза добровольного общества ликвидации фашизма (СДОЛФ). С октября — боец истребительного батальона. Командовали нами коммунисты П. Чухно и И. Передня. В конце ноября по рекомендации командования этого батальона и второго секретаря горкома партии товарища Юдина я в числе других был направлен в диверсионно-десантную группу, которая находилась в Днепропетровске. Там же в декабре вступил в комсомол. Днями был направлен в распоряжение командования 37-й армии. Перед тем как принять в отряд, со мной долго и обстоятельно беседовали. Беседовал со мной и командир спецотряда, и начальник штаба. А теперь вот у вас.

— А кто конкретно тебя выбрал или рекомендовал проводником?

— В отряд попал по рекомендации второго секретаря горкома партии Юдина, хорошо знавшего нашу семью...

— Как, подходящая кандидатура? — поинтересовался Дышинский. — Берем во взвод?

— О чем речь! Свой парень! — закончил Шапорев и дружески похлопал Сашу по плечу.

Вечером в штаб отряда был вызван лейтенант Дышинский...

— Скоро ты останешься хозяином на этом берегу, — сказал, обращаясь к нему, Шурупов. — Теперь, когда электрозапалы на шлюзах обезврежены, ваша основная задача — сковать огнем и маневром действия противника.

Поздно вечером из взвода Дышинского по приказу Шурупова была отозвана группа Веревкина, перед которой была поставлена задача — найти надежное место для переправы на тот берег автоматчиков и разведчиков.

Под шелест пулеметных очередей саперы благополучно добрались до реки. Здесь Левкович спустился на лед и приступил к обследованию. Несмотря на осторожность, лед под ним провалился, и он по грудь оказался в воде. Выбравшись с помощью товарищей из ледяной купели, он продолжал выполнять начатую работу. Тогда старшина Веревкин спустился немного ниже по течению. Но здесь и ему не повезло — у противоположного берега он провалился в воду. Мерзли руки, ноги, мороз мертвой хваткой терзал тело. Отползли еще ниже по течению. Веревкин снова вышел на лед и снова провалился. И только через некоторое время с третьей попытки удалось найти такое место, где лед хотя и потрескивал, но выдерживал нагрузку от ползущего человека.