Твой силуэт в очертании света - Валя Капаль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Покачиваясь, подошла она к очередной двери. Ноги подгибались, всё тело сотрясало крупной дрожью. Маленький скособоченный домишко поплыл перед глазами. С трудом подняв руку, она еле слышно ударила по двери. Её сильно мотнуло вперёд — ослабевшее тело врезалось в грубое дерево. Боль с новой силой ворвалась в тело, и этого удара выдержать она уже не смогла. Зацепившись за ручку, Нинель рухнула на пороге и отключилась.
***
Первое, что почувствовала Нинель, придя в сознание — запах. Пахло едой, пылью и какими-то травами, а ещё — старостью.
Она лежала на чём-то мягком, укрытая тонкой тканью. Стопы обдавало холодом и влагой, отчего жгучая боль на обгоревшей коже отступила, стала не такой острой.
Приоткрыв глаза, Нинель упёрлась взглядом в местами почерневший потолок. Было тепло. В небольшое окошко по левую руку струился свет. Из соседней комнаты доносились звуки тяжёлых шагов, чьего-то глухого бормотания и кряхтения.
Нинель попыталась сесть. К её удивлению, тело не отозвалось жгучей болью. Оно всё ещё ныло, но эта боль не шла ни в какое сравнение с тем ужасом, что испытывала она, когда пришла в сознание в прошлый раз и бродила по улице, ища помощи.
Нашла. Кто-то сжалился над ней. К горлу подкатили слёзы признательности. Она ещё не знала этого человека, но он уже занял крепкое место в её опустевшем сердце.
Через какое-то время в комнату вошла худенькая пожилая женщина. В заходящихся мелким тремором руках она несла небольшое ведёрко, из которого от тряски слегка выплёскивалась вода. Маленькое, доброе лицо, испещрённое сетью глубоких морщин, будто разгладилось, когда она обратила на Нинель свой взгляд.
— Ох, ты очнулась, — сказала женщина.
— Да, — ответила Нинель, не узнав своего голоса.
Низкий, грубый, свистящий, он неприятно резал ухо.
Поставив ведёрко на небольшой столик, женщина опустилась на кровать, что тяжело промялась под её весом и скрипнула.
— Вы спасли меня, — сказала Нинель, глядя в светло-голубые, потерявшие от старости цвет глаза. — Спасибо.
— Да разве же благодарят за такое, дочка. Как же можно было не помочь? Бедняжка, как вспомню, так вздрогну. Свалилась у меня на пороге без сил, сама вся в ранах и крови, еле дышала, — голос, как и руки, мелко подрагивал. — На чём только жизнь держалась.
— Другие не помогли.
— Видать, само провидение привело тебя к порогу моего дома. Не иначе как Великая Мать помогла.
— Это вряд ли, — сказала Нинель и отвела взгляд.
— Дай-ка посмотрю, потерпи уж немного.
Женщина отогнула простынку, укрывающую тело Нинель, и внимательно изучила раны.
— Подзатянулись чутка. Победила ты болезнь, умничка.
— Долго я была без сознания?
— Да почитай четыре дня лежала в лихорадке. Воспалилось всё, страсть, что творилось. Сейчас ножки обработаем и покушаешь, да надо бы спиной кверху лечь. Там раны плохие, глубокие, надо бы травы к ним приложить. Ох, милая, за что же тебя так?..
Нинель подняла взгляд к потолку. В горле встал ком. Тяжесть воспоминаний легла на грудь, мешая дышать.
— За любовь.
Ничего не ответила женщина, только вздохнула тяжко, поджав горестно губы. Взяла со стола банку с какой-то пахучей мазью и принялась наносить её на раны. Стиснув зубы, Нинель процедила воздух — кожа, ещё слишком чувствительная, ныла, а от прикосновений утихшая было боль разгоралась с новой силой.
— Потерпи, потерпи, моя милая. Немного осталось.
От такой заботы защемило в сердце, даже боль отступила. Обработав раны на руках, лице, шее и теле, женщина опустилась ниже, сняв с лодыжек какие-то влажные тряпки и намазав обгоревшую, уже почти зарубцевавшуюся кожу толстым слоем.
— Вот и молодец. Подожди-ка, супчик принесу.
Женщина удалилась, загремев в соседней комнате утварью. Видимо, там была кухня.
— Как вас зовут? — спросила Нинель старушку, когда та вернулась с дымящейся чашкой в руках.
— Та Мариса я.
— Вы одна живёте?
— Да, уж почитай полвека, как одна.
— Как же вы меня дотащили сюда?..
— Не без труда, — посмеялась Мариса, присаживаясь рядом. — Давай-ка, поешь. Я покормлю тебя.
Только сейчас поняла Нинель, насколько голодна. Жадно припадая к ложке, она ела, пока не насытилась. За сытостью пришла усталость. Глаза начали слипаться.
— Обожди, не засыпай. Переварится маненько, да на живот надо лечь.
— Хорошо, — ответила Нинель, борясь со сном, что пытался завладеть её сознанием.
— Ты бредила во сне. Всё шептала «Мирей, Мирей». Возлюбленный твой? — спросила Мариса с печалью в голосе.
— Да.
— У меня тоже был возлюбленный. Молодые были совсем, до благословения Старшой ещё пару лет расти. Да не стали мы ждать, правило нарушили. Сбежали, обвенчались тайно и зажили вместе. Карниил его звали. Дом вот отстроили. Три года вместе прожили. А потом забрала его болезнь. А я так больше и не вышла замуж-то.
Нинель смотрела, как Мариса платочком промакивала увлажнившиеся глаза, и сама не заметила, как заплакала. Столько лет прошло, а для этой женщины всё так же остро её горе, точно это случилось вчера.
— Так сильно его любили?.. — прошептала Нинель.
— Очень сильно. Он для меня был как свет в оконце. А без него… словно и не цельная.
— Я понимаю… ваше горе. Мирея… тоже уже нет в живых…
Она закрыла лицо руками. Горячие слёзы лились из её глаз, горе драло душу. Боль, другая, совсем иного толка, ворвалась в грудь и раскурочила там всё до неузнаваемости. Тоска и скорбь смешались, срастаясь в новое, сводящее с ума чувство.
— Я так любила его… Так любила… Как же мне жить теперь, Мариса, как?!.
Тёплые руки привлекли её к груди, мягко поглаживая по волосам. Она прильнула к женщине, сжимаясь в маленьких плачущий комок. Пласты воспоминаний завертелись в голове, словно кто-то перемешал их там могучей ложкой. Выскальзывая на поверхность, показывая то одно, то другое, тормоша эту боль ещё сильнее.
— Поплачь, поплачь, моя милая… Станет немножко полегче…
Мариса гладила и гладила её по голове, и этот незамысловатый жест неведомым образом облегчал её боль. Наверное, если разделить с кем-то своё горе, с кем-то, кто как никто тебя понимает, этот груз становится легче вынести.
— Как же вы справились с этим? — спросила Нинель, выдавив из себя слова через всхлипы.
— Я не то, чтобы справилась, милая… Я научилась жить, храня в памяти не его смерть, а его жизнь. От старости многое уже забывается, но он, как прежде, ясным солнышком стоит у меня перед глазами — живой и радостный, он смотрит на меня любящим взглядом. Я храню в сердце то, каким
