Весь Эдгар Берроуз в одном томе - Эдгар Райс Берроуз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обезьяны, глядевшие на страшное состязание из своего безопасного древесного убежища, осыпали насмешками Нуму и посылали предостерегающие возгласы Тарзану. Высоко стоящее солнце, жаркое, сверкающее, освещало Тарзана и льва на маленькой прогалине, обрисовывая их в ослепительном рельефе зрителям, сидящим в тени листвы. Последние видели обожженное солнцем тело нагого окровавленного юноши, прикрытое только мохнатым трупом убитой обезьяны, с мускулами, перекатывающимися под бархатной кожей. А позади него черногривый лев, с плоской головой, с вытянутым хвостом, чистокровный питомец джунглей, бежал через озаренную солнцем просеку.
Ах, вот это была жизнь! Когда смерть следовала за ним по пятам, Тарзан дрожал радостной дрожью от ощущения жизни; но удастся ли ему достигнуть деревьев, опередив неудержимую смерть, так близко бегущую за ним.
На суку дерева, к которому бежал Тарзан, висел Гунто. Гунто громким криком посылал советы и предостережения.
— Держи меня! — закричал Тарзан и вместе со своей тяжёлой ношей прыгнул прямо навстречу огромному самцу, висящему на задних лапах и одной передней. И Гунто схватил их одной громадной волосатой лапой и увлек их вверх, пока пальцы Тарзана не ухватились за ближайшую ветку.
Внизу яростно прыгал Нума; но Гунто, несмотря на свой массивный и неуклюжий вид, был так же быстр, как Ману, мартышка, и когти льва лишь слегка оцарапали его, оставив кровавую полосу на волосатой руке.
Тарзан отнёс труп Мумги на самое высокое разветвление, где даже Шита-пантера не могла бы достать его. Нума свирепо сновал взад и вперёд под деревом, испуская ужасающий рёв. Его лишили и добычи, и мести. Он страшно рассвирепел; но грабители его были за пределами досягаемости, и, бросив в него несколько палок и осыпав его насмешками, они скрылись.
Тарзан много размышлял о приключениях этого дня. Он предвидел, что может случиться, если крупный хищник джунглей обратит серьезное внимание на племя Керчака. Но он думал также и о той свалке среди обезьян в погоне за спасением, которая произошла вслед за тем, как Нума сегодня напал на них.
В джунглях смешное всегда страшно и жестоко. Животные не имеют вовсе или почти не имеют чувства юмора, но молодой англичанин видел смешное во многом, на что не могли смотреть под юмористическим углом зрения его товарищи.
С раннего детства он был неутомимым охотником за весельем, к большому огорчению своих товарищей обезьян. Так и сейчас он видел смешную сторону и в панике напуганных обезьян, и в гневе одураченного льва; даже в этом страшном приключении джунглей, стоившем жизни Мумге и подвергшем опасности многих членов племени, Тарзан подметил смешные черты.
Не прошло и нескольких недель после этого случая, как Шита-пантера сделала внезапный набег на племя и схватила маленького детёныша с дерева, где он был спрятан, пока мать его искала пищу. Шита удалилась со своей маленькой дочыбеи, никем не преследуемая. Тарзан был в страшном гневе. Он говорил самцам о той лёгкости, с которой Нума и Шита в течение одного с лишним лунного месяца лишили жизни двух членов племени.
— Они съедят нас всех! — кричал он. — Мы охотимся по джунглям, сколько хотим, не обращая внимания на приближение врагов. Даже Ману — мартышки — не делают так. Они всегда держат двух или трёх сторожей, которые охраняют их. Пакко-зебра и Ванни-антилопа имеют караульщиков в стаде, и те стоят на страже, пока остальные добывают пищу. А мы, великие Мангани, позволяем Нуме, Сабор и Шите приходить, когда им вздумается, и таскать нас на пищу своим детёнышам.
— Что нам делать? — спросил Тог.
— Мы также должны иметь двух или трёх сторожей, которые охраняли бы нас от Нумы, Сабор и Шиты, — ответил Тарзан. — Других нам нечего бояться, за исключением Хисты-змеи; но если мы будем ставить сторожей, мы увидим и Хисту, хотя бы она скользила так же бесшумно, как и всегда.
И с тех пор большие обезьяны из племени Керчака стали ставить часовых, которые караулили с трёх сторон, когда члены племени занимались охотой, уже не рассеиваясь на таком большом пространстве, как бы им того хотелось.
Но Тарзан уходил один, так как Тарзан был человеком и искал развлечений и приключений, и того веселья, которое свирепые и страшные джунгли предлагают тем, кто знает их, и кто не боится веселья, полного особенных чар, пронизанного взглядом горячих глаз, испещренного малиновыми пятнами крови. В то время, как другие искали пищи и любви, Тарзан-обезьяна искал пищи и радости.
Однажды он кружил над обнесенной частоколом деревней Мбонги, вождя каннибалов. Он опять увидел колдуна Рабба-Кегу, нарядившегося в шкуру Горго-буйвола с его рогатой головой. Тарзана забавляло, что Гомангани превратился в Горго; но это не представляло бы для него ничего особенного, если бы он случайно не заметил, что одна сторона хижины Мбонги покрыта растянутой за ней шкурой льва вместе с головой. Красивое лицо юноши-дикаря расплылось в широкой улыбке.
Он направился обратно в джунгли, и там случай, ловкость, сила и искусство, подкрепленные его удивительной сообразительностью, доставили ему без особых усилий его дневную пищу. Тарзан чувствовал, что если мир должен давать ему пропитание, то добывать его он должен сам. И никогда никто не делал этого лучше, чем этот сын английского лорда, который ещё меньше знал об обычаях своих предков, чем о самих предках, т. е. ровно ничего.
Было совсем темно, когда Тарзан вернулся к деревне Мбонги и примостился на своём гладко отполированном суку, нависшем над изгородью.
Так как не было никакого повода к празднику, то на единственной улице деревни не было заметно жизни. Только оргии с пожиранием мяса и обильным угощением туземным пивом могли вызвать из хижин население Мбонги. В этот вечер старшие члены племени сидели, болтая у своих очагов; молодые же
