Избранное - Кира Алиевна Измайлова

без вести как раз на Территориях, тоже все рвался невесть куда. Генри особенно не рвался, он был достаточно осторожен, да и от делакотов много чему научился. Те-то в прерии спокон веку живут, к Территориям отнеслись как к неизбежному злу, притерпелись, знали, что к чему… Белокожего подростка, посмеиваясь, обучали наравне со своими, и он был не хуже местных сверстников.

Взятого дома коня он вскоре сменял на беспородного, лохматого и небольшого, но быстроногого, как у всех в прерии, свел знакомство с другими племенами, перебрался к сиаманчам, потом снова вернулся к белым, но старых друзей не забывал. И те его помнили. Они всегда всех помнят. Прерия тоже помнит всех, вот, наверно, почему Генри ее любил. Эта земля и это небо помнили его отца, которого он никогда не видел. Отчима он любил и уважал, тот был хорошим человеком, хозяйственным, ферму отстроил отменную, у сестер приданое было такое, что городские невесты от зависти чуть не вешались, и мать он любил… Одного в нем не хватало Генри – легкой сумасшедшинки, той, что тянула в прерию, в Желтые царства, в Московию, где, говорят, чужестранцев любят сажать на кол ради забавы… Генри, правда, туда не собирался. Ему хватало здешних мест, и он считал, что лучше их быть не может.

– А вот тут и остановимся, – сказал он и спрыгнул с коня.

Здесь он ночевал по пути к замку, вот еще видны следы его кострища: тут он особенно не скрывался, следов не маскировал.

Принцесса молча спешилась, встала, держа кобылу в поводу. Придумать бы ей занятие, но какое? Палатку она не поставит, готовить вряд ли умеет… Пришлось обходиться самому, но это Генри было привычно: он быстро расседлал лошадей, стреножил и пустил пастись, поставил палатку – не под открытым же небом ее высочеству ночевать! – занялся костром… Дальше с топливом будет скверно, да и тут уже, считай, ничего нет, хорошо, прихватил пару вязанок хвороста с той стоянки!

– Это что? – заинтересовалась принцесса, наблюдавшая за ним.

– Огнекамень, – ответил он, показал на раскрытой ладони. – Тоувы придумали. Вроде кремня и кресала, только вот… видишь? – Он чиркнул и зажег огонек. – Не гаснет сразу. Под любым дождем горит. Удобная штука.

Подхватив котелок, он двинулся к ручью, сполоснул посудину, набрал воды. Принцесса подошла к берегу следом, наверно, умыться решила. Генри не стал ей мешать…

…Как же изменился мир! Или вовсе не изменился? Вот же небо над головой – почти такое же, как было прежде, только раньше оно не бывало настолько ярким, Мария-Антония привыкла, чтобы небо ласково голубело, наливалось грозовым свинцом, сияло нежным перламутром по утрам… Теперь оно было ослепительно синим, постепенно темнело, делаясь бархатным, – приближалась ночь. И солнце не грело прежде так жарко. И… да, раньше здесь не было прерии. Тут были леса, деревни, и поля, и река… Вот разве что вода осталась прежней, ее ничто не изменит!

Мария-Антония опустила руку в воду и некоторое время смотрела, как пальцы ее покрываются воздушными пузырьками, как оседает песок, встревоженный ее неосторожным прикосновением, как колышутся травинки, выросшие в самой воде…

– Эй, принцесса! – донеслось от костра, едва заметной рыжей звездой тлевшего поодаль. – Иди ужинать!

Она послушно отправилась на зов. Готовил Генри, если честно, скверно и однообразно. С последним понятно: в походе разносолы не предусмотрены, но из вполне сносной крупы он умудрялся сготовить на редкость мерзостное варево.

Девушка усмехнулась про себя: когда-то многие были бы рады и такому ужину, грех воротить нос! Но и сделать с этим что-то можно, конечно, благо опыт есть. Еще бы Генри подстрелил какую-нибудь дичину, не может же здесь не водиться каких-нибудь животных? Бесконечное море травы – да тут должны бродить стада каких-нибудь оленей… или что тут водится? Должно быть, они просто распугали всех неосторожным приближением…

Мария-Антония прикрыла глаза и вообразила, как летит по этому травяному морю на легконогом коне, как вьются на ветру разноцветные плащи, как низко стелются над землей охотничьи псы, и вот егеря дают знак, что видят зверя. И теперь только свистнуть – и обученный пес прыгнет в седло, останется только показать ему животное и сбросить наземь, и он полетит, пластаясь над травами, коротко взлаивая, и ему ответит вся свора, и ринется следом, и они возьмут отличную дичь. Оленя. Да, матерого самца, оставшегося прикрывать уходящее стадо, достойная добыча! Может быть, он даже поднимет кого-то на рога… Не собак, нет, те не сунутся слишком близко, они чувствуют, какую черту нельзя переступать! Кого-то из охотников, молодых и рьяных… А тогда против царственного зверя выступит опытный ловчий, и это будет настоящий поединок: клинок против острейших рогов и копыт, и еще неизвестно, кто победит. Если зверь – его отпустят и он уйдет к своему стаду, а если человек – что ж, вечером будет пир!

Мария-Антония встряхнула головой: все это в прошлом. Не будет больше никакой охоты, никаких плащей, собак, пиров… Или будут, но совсем иные, только об этом рано думать.

Она присела у костра, Генри сунул ей миску с горячим варевом. Есть не хотелось, но без этого никуда… Девушка посмотрела вверх, невольно вздрогнула. Перевела взгляд левее, где, как ей казалось, она уже видела сегодня луну. Та оказалась на месте, желтая, как осеннее яблоко. И другая тоже висела поодаль, чуть голубоватая. И третья отыскалась на другом краю небосвода – розовая, тоже словно яблоко, и еще одна, и еще…

– Не обращай внимания, – сказал Генри, проследив за ее взглядом. – Это обман зрения. Луна как была одна, так и осталась, тоувы установили.

– Точно? – усмехнулась она и поднесла ко рту ложку похлебки. Обожглась, конечно.

– Ага. Было бы больше, наступила бы беда с приливами-отливами, – ответил мужчина. – Одна она. Остальные так… мерещатся. Над Территориями в основном, но бывает, что и в спокойных местах.

– А которая из них настоящая?

– Вон та. – Генри безошибочно указал на сиреневую луну.

– Откуда ты знаешь?

– На ней пятна есть, – ответил он. – На цвет не смотри, он часто меняется. А пятна только на настоящей. Тоувы говорят, это ямы на поверхности луны, вроде как рассмотрели они в огромную такую подзорную трубу. Я не видел, врать не буду, только местные всегда так настоящую определяют и ни разу не ошиблись.

– Я запомню, – пообещала Мария-Антония и замолчала, завороженная хороводом небесных светил.

– Иди спать, – сказал ей Генри. – Я палатку поставил. Давай… Завтра пораньше выедем.

Она кивнула, соглашаясь, и забралась под тонкую парусину. Запах прерии и дым от костра тревожили и напоминали о прошлом…

…Ночь выдалась теплая, ясная, звездная.