Патрик Кензи - Деннис Лихэйн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
7
Я снова позвонил Девину, разбудив его.
— Ну, как там продвигается дело с мисс Диас?
— Да никак. Женщины — странные создания.
— Ни детектив Томас, ни детектив Степлтон мне так и не перезвонили.
— А это потому, что Степлтон был одним из протеже Дойла.
— Вон оно что.
— Даже если бы ты увидел, как Джимми Хоффа пьет кофе в забегаловке, Степлтон все равно бы на тебя внимания не обратил.
— А Томас?
— Она не такая предсказуемая. И сегодня она работает в одиночку.
— Везет мне.
— Ну что тут сказать? Ты ж ирландец, тебе положено. Подожди, сейчас узнаю, где она.
Две или три минуты я ждал, затем в трубке снова раздался голос Девина:
— Думаю, говорить, что ты у меня в долгу, не стоит?
— Я и так это знаю, — ответил я.
— И лучше не забывай, — вздохнул Девин. — Детектив Томас расследует смерть какого-то идиота в Бэк-Бей. Труп в переулке между Ньюбери и Коммонуэлс-авеню, так что она там будет.
— Какие там кварталы на пересечении?
— Дартмут и Эксетер. Ты с ней не шали, она дураков не терпит. Сожрет тебя, выплюнет — и глазом не моргнет.
Детектив Джоэлла Томас вышла из переулка в конце Дартмут-стрит и боком пролезла под желтой лентой, на ходу сдирая латексные перчатки. Проскользнув под ограждением, она распрямилась, сняла одну перчатку, потрясла ладонью, стряхивая тальковую пудру со своей черной кожи. Затем обратилась к сидевшему на бампере коронерского фургона криминалисту:
— Ларри, забирай клиента.
Ларри, не отрываясь от страницы спортивных новостей, поинтересовался:
— Он все еще мертвый?
— И становится все мертвее. — Джоэлла стянула вторую перчатку и тут заметила меня, стоящего рядом. Но упорно продолжала смотреть на Ларри.
— Он тебе ничего не рассказал? — Ларри перелистнул страницу.
Джоэлла Томас перегнала мятный леденец от одной щеки к другой и кивнула:
— Сказал, что загробная жизнь…
— Да?
— …это бесконечная вечеринка.
— Вот и хорошо. Жене расскажу. — Ларри сложил газету, кинул в чрево фургона. — Черт бы этих «Сокс» побрал, а, детектив?
Джоэлла Томас пожала плечами:
— Я за хоккеистов болею.
— Ну, тогда черт бы побрал «Брюинз». — Ларри повернулся к нам спиной и начал рыться в фургоне.
Джоэлла Томас почти развернулась уходить, но вспомнила про меня. Медленно подняла ко мне голову и посмотрела на меня сквозь дымчато-золотые линзы своих солнцезащитных очков без оправы:
— Чего вам?
— Детектив Томас? — Я протянул руку.
Она коротко пожала мои пальцы и взглянула мне в лицо.
— Патрик Кензи. Возможно, Девин Амронклин упоминал обо мне?
Она вскинула голову, и я услышал, как мятный леденец у нее во рту стукнулся о зубы.
— В участок зайти не могли, мистер Кензи?
— Я посчитал, что так будет быстрее.
Она засунула руки в карманы пиджака и качнулась назад:
— Не хочется идти в полицию после того, как сдали копа, да, мистер Кензи?
— Береженого бог бережет.
— Ага. — Она отступила назад, пропуская Ларри и двух других криминалистов.
— Детектив, — сказал я. — Мне очень жаль, что мое расследование привело к аресту одного из…
— Бла-бла-бла. — Джоэлла Томас махнула длинной ладонью у меня перед лицом. — Мне на него плевать, мистер Кензи. Он был из старых копов, со старыми связями. — Она развернулась к тротуару. — Я что, по-вашему, похожа на кого-нибудь из них?
— Совсем наоборот.
Джоэлла Томас была стройной и высокой, метр восемьдесят с мелочью. Одета она была в оливкового цвета двубортный костюм поверх черной футболки. Блестящий полицейский жетон висел у нее на шее на черном нейлоновом шнуре и тоном полностью совпадал с тремя золотыми колечками, красовавшимися в ее левом ухе. Правое ухо оставалось гладким и голым, в точности как ее выбритая голова.
Мы стояли на тротуаре, и набирающая обороты жара испаряла утреннюю росу, превращая ее в еле заметный туман. Было раннее воскресное утро, тот час, когда яппи только-только заряжают свои кофеварки марки «Крапс», а собачники готовятся к выгулу питомцев.
Джоэлла содрала фольгу с упаковки мятных леденцов, засунула один в рот.
— Не хотите?
Она протянула пачку мне.
— Спасибо, — поблагодарил я и взял один.
Она убрала упаковку в карман пиджака. Взглянула на переулок, затем наверх, на крышу.
Я проследил за ее взглядом:
— Прыгун?
Она покачала головой:
— Падучий. Был на вечеринке, решил вмазаться, поднялся на крышу. Сел на краю, ширнулся, посмотрел на звезды. — Она изобразила, как он слишком далеко откинулся. — Должно быть, комету увидал.
— Ой, — сказал я.
Джоэлла Томас отломила кусок булочки, окунула его в гигантских размеров кружку с чаем и отправила в рот.
— Значит, хотите узнать о смерти Карен Николс.
— Ага.
Она прожевала, затем отпила чаю.
— Опасаетесь, что ее толкнули?
— А ее толкнули?
— Не-а. — Она откинулась на спинку стула, наблюдая за стариком, кормившим на улице голубей. Лицо у него было сморщенным и маленьким, а нос — таким крючковатым, что старик очень напоминал птиц, которых подкармливал. Мы сидели в «Кафе де Хозе у Хорхе», в квартале от места происшествия. Здесь подавали девять различных видов булочек, пятнадцать видов кексов, блюда из тофу и что угодно с отрубями.
Джоэлла Томас сказала:
— Самоубийство это. — Она пожала плечами. — Яснее ясного. Убийцей оказалась гравитация. Никаких признаков борьбы, никаких следов рядом с местом прыжка. Черт, да яснее дела и быть не может.
— И этот суицид вполне объясним, да?
— В каком смысле?
— Бойфренд попал в аварию, она в депрессии, все такое?
— Вполне логичное предположение.
— И этого достаточно?
— А, понимаю, к чему вы клоните. — Она кивнула, а затем покачала головой: — Слушайте, вот самоубийства… Их вообще редко можно объяснить. И вот еще что: большинство самоубийц записок не оставляет. Процентов десять могут что-то такое черкнуть, а остальные? Просто убивают себя, а мы гадай почему.
— Но должно же быть что-то общее.
— Между жертвами? — Она снова отпила чаю, снова покачала головой: — Ну, очевидно, что все они находятся в депрессии. А кто нет? Вот вы что, каждое утро просыпаетесь и говорите себе: «Как хорошо быть живым»?
Я ухмыльнулся и покачал головой.
— Я так и думала. Как и я, собственно. А как насчет вашего прошлого?
— Э-э?
— Ваше прошлое. — Она ткнула в мою сторону ложкой, затем помешала чай. — Вот вас полностью устраивает вообще все, что с вами происходило? Или все-таки есть какие-то вещи, которые вы ни с кем не обсуждаете, но которые заставляют вас
