Акселерандо - Чарльз Стросс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Я...» Он разворачивается и идет мимо лестницы внутрь по сумрачному холлу. Аннетт сердито шагает за ним. Он открывает дверь, пригибаясь, шмыгает внутрь, и Аннетт проскальзывает вслед, пока он не закрыл ее изнутри.
Она оказывается в комнате, освещенной множеством разнообразных диодных светильников рассеянного света, настроенных на мягкий оттенок раннего летнего вечера. Посередине, на кровати, кто-то спит в окружении чутких диагностических инструментов. Двое людей, как сиделки, расположились по его сторонам.
«Что вы с ним сделали?» - вопрошает Аннетт, устремляясь к нему. Манфред, сонный и растерянный, моргает, приподнявшись с подушек, и она наклоняется над ним. «Мэнни! Здравствуй...» Через плечо: «если только вы что-то с ним натворили...»
«Анни?» - удивляется Манфред. На его лбу, как выброшенные медузы, прилепились чьи-то ярко-оранжевые очки. «Мне нездоровится…. Если я найду засранца, который это устроил...»
«Сейчас исправим» - бодро говорит Аннетт. Не желая упоминать, что она сделала для того, чтобы вернуть его память, она снимает его собственные очки и осторожно водружает их на его лицо вместо временных. Сумку с мозгами она кладет у его плеча, чтобы ее было легко достать. И волосы на ее загривке поднимаются дыбом: эфир вокруг наполняется множеством голосов, а в его глазах за стеклами вспыхивает яркая синева, как будто между ушами зажегся высоковольтный разряд.
«Ох... огого!» Он садится. Одеяло падает с его обнаженных плеч, и ее дыхание сбивается.
Она оборачивается к неподвижной фигуре слева. Человек кивает с демонстративной иронией. «Что вы с ним сделали?»
«Мы приглядывали за ним — не больше и не меньше. Он был здорово не в себе, когда приехал, а после полудня крепко съехал с катушек».
Она никогда не встречала этого парня, но что-то внутри нее настойчиво твердит, что они знакомы. «Ты, наверное, Роберт... Франклин?»
Он снова кивает. «Аватар включен». Раздается глухой стук — Манфред, закатив глаза, плюхается обратно на кровать. «Извини. Моника?»
Молодая женщина с другой стороны кровати качает головой. «Нет, на мне тоже включен Боб».
«Ох… Ладно, тогда, может, _ты_ ей расскажешь? И надо его привести в чувство».
Женщина, которая тоже является Бобом Франклином — а скорее, одной из его частей, выживших в его борьбе с экзотической опухолью головного мозга восемь лет назад — ловит взгляд Аннетт, кивает и тонко улыбается. «Являясь частью синцития, ты никогда не поучвствуешь одиночества».
Аннетт поднимает бровь - ей приходится залезть в словарь, чтобы распознать предложение. «Одна большая клетка, много ядер? О, вижу. У вас новые импланты, улучшенные, и с поточной передачей».
Девушка кивает. «Чего хорошего – воскресать наблюдателем от третьего лица в реконструкции с ограниченной пропускной способностью? Или зудящей тенью воспоминаний, поселившейся в чьем-то мозгу?» Она фыркает, что примечательно расходится с ее позой и жестикуляцией.
«Боб, наверное, один из первых борганизмов. В смысле, человеческих… После Джима Безье». Аннетт глядит на Манфреда – тот начал тихо похрапывать. «Наверное, много было работы ».
«И оборудование для поддержки стоит миллионы» - говорит женщина — Моника? – «Но даже наши средства не идеальны. Одним из условий использования его исследовательских фондов был регулярный запуск его частичных снимков – Мы… Он, или я, если уж на то пошло, собирались построить что-то вроде композиционного вектора состояния, соединив лучшие по тем временам частичные слепки, и то, что удалось собрать из памяти других людей».
«Гм-м… Понятно». Аннетт протягивает руку и приглаживает прядь, упавшую на лоб Манфреда. «Каково это — быть частью группового сознания?»
Моника хихикает, развеселившись. «Каково это — видеть красное? Каково быть летучей мышью? Рассказать невозможно — я могу только показать. Каждый из нас в любой момент может уйти — ты знаешь».
«Но почему-то вы так не делаете». Аннетт чешет в затылке, ощущая участки с короткими волосами, под которыми скрываются уже почти незаметные шрамы поверх сети имплантов. Манфред перестал их жаловать год или два назад, как только они стали общедоступными. «Соплефазные наноустройства по заветам Дарвина[130] — не те вещи, которые можно настроить на чистое взаимодействие» - говорил он тогда - «нетушки, уж лучше оставаться верным отключаемым наборам». Она отказывается. «Так что нет, спасибо. И думаю, он тоже вряд ли примет ваше предложение, когда проснется» (между строк: «только через мой труп»).
Моника пожимает плечами. «Это его упущение - он не сможет вечно жить в сингулярности вместе с другими последователями нашего доброго учителя. Впрочем, у нас столько новообращенных, что мы уже и не знаем, что с ними делать».
Аннетт в голову приходит мысль. «Ага, вы все — одно сознание? По крайней мере – иногда? Вопрос к тебе — это вопрос ко всем?»
«По крайней мере, иногда» - отвечают одновременно Моника и появившийся в двери Алан. Он держит в руках коробочку, похожую на самодельный диагностический аппарат. «Так что вы хотели?» - добавляет тело-Алан.
Манфред, все еще лежащий на кровати, издает стон. Его очки нашептывают ему в ухо данные через последовательную магистраль костной проводимости, закачивая их прямо в его нейроснаряжение со всей доступной скоростью, и отчетливо слышится шипение розового шума[131].
«Манфреда отправили узнать, почему вы — противники Поправки о Равных Правах» - объясняет Аннетт. «В нашей команде не все знают о действиях других».
«Конечно». Алан садится на стул у кровати и прокашливается, со значительностью выпячивая грудь. «Это очень важная теологическая проблема. Я считаю...»
«Я или мы?» - перебивает Аннетт.
«Мы считаем» - заявляет Моника. Потом оборачивается на Алана. «Прости-и-и».
Наблюдение за признаками индивидуальности внутри группового сознания не дает Аннетт покоя. Это идет вразрез с ее представлениями,сформировавшимися под действием слишком частых пересмотров борг-фэнтези, а кроме того, она холодна к их квази-религиозной вере в сингулярность. «Пожалуйста, продолжайте».
«Идея “один человек — один голос” устарела» - говорит Алан. «Необходимо пересмотреть гораздо более широкий вопрос — определение понятия личности. И плясать дальше, исходя из этого. Один голос каждому живому телу? Или один голос одному разумному индивиду? Как быть с распределенным разумом? Предложения, составляющие основу ПоРы, далеко небезупречны. Они основаны на культе индивидуальности, они не берут в расчет настоящую сложность постгуманизма».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
