История Древней Греции в биографиях - Г. Штоль

Такой человек, естественно, пользовался безусловным доверием своих сограждан. Граждане были так уверены в его беспристрастии и искренней честности, что в спорах между собой охотнее шли на его третейский суд, чем на суд назначенных от государства судей. Когда в праздник Диониса в 470 году была исполняема трагедия Эсхила «Семь против Фив» и актер произнес следующие, относящиеся к Амфиараю, стихи:

Он хочет не только казаться справедливым, но и быть;

Он своей мыслью проникает в те глубины,

Из которых происходят мудрые советы, – взоры всех зрителей невольно обратились на Аристида, так как все признали, что к нему преимущественно перед всеми идет подобная похвала.

В начале своей политической карьеры Аристид примкнул к Клисфену, который после изгнания Писистратидов управлял республикой и своим честным усердием, с которым он помогал развитию государственных учреждений в духе своего друга. Клисфена приобрел такое уважение, что после смерти этого последнего был первым человеком в Афинах. Он и Ксантипп, сын Арифрона, предпочтительно заправляли государственными делами до Марафонской битвы. Когда, незадолго перед этим событием, в Афины из Херсонеса прибыл Мильтиад, человек, по своим личным достоинствам и знатности своей фамилии казавшийся опасным для спокойствия и свободы государства, Аристид смотрел на него недоверчивыми глазами; но в минуту опасности, когда нужно было мужеством и смелой решимостью защищать отечество от нападения персов, Аристид первый стал требовать, чтобы Мильтиад был во главе войска и чтобы защита свободы отдана была в его руки. Аристид поддерживал Мильтиада всем своим влиянием. В сражении он сам храбро дрался, в качестве стратега, предводителя своей филы, в центре боевой линии, опаснейшем пункте битвы. По окончании сражения, когда большая часть войска должна была спешить в Афины, дабы предупредить на них нападение персидского флота, Аристид был оставлен со своей филой на поле битвы для охраны пленных и добычи, потому что к нему имели доверие, что он добросовестнейшим образом постарается оберегать богатую добычу, заключавшуюся в золоте и серебре, в палатках и одеждах и в других предметах.

Спустя год после сражения при Марафоне Аристид был облечен званием первого архонта. Но когда в следующем за тем году народ, возвысившийся вследствие Марафонской битвы, увлечен был Фемистоклом на новые пути и со всем жаром принялся за морское дело, тогда значение Аристида, всегда противившегося планам Фемистокла, упало, а в 484 или 483 году он был изгнан остракизмом.

При подаче голосов по этому поводу в народном собрании, рассказывают, один неграмотный крестьянин, принявший Аристида за обыкновенного человека, подал ему свой черепок с просьбой написать на нем: «Аристид». Чрезвычайно удивленный, Аристид спросил крестьянина, не сделал ли ему Аристид чего-нибудь худого, и получив ответ: «Ничего. Я даже не знаю его, но мне досадно, иго все его называют справедливым». Не возражая ни слова, Аристид написал на черепке то, чего хотелось крестьянину, и отдал ему. Выходя из города, он, говорят, поднял руки к небу и молился, чтобы афинян никогда не постигла участь, которая бы принудила народ вспомнить Аристида.

Изгнание остракизмом продолжалось обыкновенно десять лет, но уже через несколько лет афиняне должны были вспомнить об Аристиде. Когда Ксеркс вторгнулся в их страну, народ, имея в виду главным образом Аристида, принял решение, по которому все изгнанники были возвращены. В эту затруднительную минуту хотели забыть все раздоры партий и каждому дать возможность действовать для спасения отечества. Особенно же желательно было пользоваться советами и содействием благородного Аристида, которому все доверяли. В предыдущем очерке мы видели, как Аристид появился в войске в ночь перед сражением при Саламине, не питая никакой злобы против своих сограждан, которые его изгнали, ни против своего прежнего противника Фемистокла, и готовый посвятить свои силы для блага отечества, находившегося в тесных обстоятельствах. Мы видели также, какую большую услугу оказал он сражавшимся грекам занятием Пситталии.

В следующем году после сражения при Саламине, когда Фемистокл впал в немилость афинян, вследствие почестей, оказанных ему в Спарте, Аристид снова стал во главе государства. Он командовал сухопутным войском, когда нужно было действовать против Мардония, а зимой с 480 на 479 год руководил решениями народа при переговорах с Мардонием и со Спартой. Мардоний стоял со своим трехсоттысячным войском, предназначавшимся для завоевания Греции, в Фессалии на зимних квартирах и прислал грекам следующую угрозу: «Вы со своими кораблями победили обитателей внутренних стран, не умевших взять в руки весла; но теперь обширная Фессалия и виотийские равнины представляют прекрасное место битвы для мужественных всадников и пехоты». Однако, чтобы вернее и скорее достигнуть своей цели, он пытался склонить на свою сторону афинян, заявивших себя передовыми борцами за свободу Греции. Он отправил в Афины в качестве посла македонского царя Александра, который был другом и благожелателем афинян, со следующим известием: «Афиняне! Я, Мардоний, получил от царя уведомление, в котором сказано: «Я прощаю афинянам все вины, которые они совершили против меня, и теперь ты, Мардоний, сделай так: прежде всего возврати им их землю; потом они могут выбрать себе еще другую землю, какую захотят, и пусть они будут полными господами сами себе. Если же они пожелают заключить со мной договор, восстанови им все храмы, которые я сжег». Получив такое повеление, я должен его исполнить, если вы не воспротивитесь этому. Но я спрошу вас теперь: отчего вы ведете такую ожесточенную борьбу против царя?

Вы ведь никогда не победите его и не в состоянии долго сопротивляться ему. Поэтому лучше и не думайте меряться силами с царем, чтобы не быть выгнанными из страны и не подвергать постоянно свою жизнь опасности; лучше помиритесь с ним. Оставайтесь свободны и заключите с нами союз без лжи и обмана».

Когда лакедемоняне услышали, что Мардоний снарядил посольство в Афины, они чрезвычайно боялись, что афиняне заключат с персами договор, и тотчас же сами отправили к ним послов, чтобы удержать их от подобного шага, опасного для Пелопоннеса. Афиняне ожидали, что спартанцы сделают это, и потому оттягивали народное собрание, на котором нужно было дать решительный ответ царю Александру, до тех пор, пока не прибыло спартанское посольство. Александр сообщил о своем поручении и советовал друзьям своим, афинянам, принять предложение Мардония, так как их положение было хуже всех остальных союзников и их страна лежала, как открытое поле, между двумя армиями. После Александра говорили послы из Спарты и отговаривали афинян от союза с варварами. Афиняне, являвшиеся всегда благородными защитниками свободы, по их мнению, не должны были подавать руки персам на порабощение греков. «Ваше бедствие, – говорили они, – близко нашему сердцу; нас сильно трогает и то, что вы потеряли уже две жатвы, и то, что у вас давно нет ни крова, ни приюта. За это лакедемоняне и их союзники обещают кормить ваших жен и всех, кто только неспособен носить оружие, по все время продолжения войны». По предложению Аристида, афиняне дали Александру следующий ответ: «Мы знаем, что персы гораздо сильнее нас; но свобода есть наш лозунг, и мы будем защищать ее до последней край- ности. Поэтому передай Мардонию следующий ответ от афинян: «Пока солнце совершает свое обычное течение, до тех пор мы не заключим договора с Ксерксом и будем мужественно сопротивляться ему, уверенные в помощи богов и героев, жилища и изображение которых он святотатственно сжег». А ты в другой раз не являйся с подобным предложением в Афины и не уговаривай нас на дурное дело, думая тем оказать нам услугу; потому что нам не хотелось бы, чтобы тебе приключилось от афинян что-либо нехорошее, так как мы считаем тебя нашим гостем и другом». Лакедемоняне получили, опять-таки по предложению Аристида, следующий ответ: «Весьма естественно было лакедемонянам опасаться, чтобы мы не заключили договора с неприятелем; но это опасение во всяком случае оскорбительно, потому что вам известны намерения афинян и то, что мы за все золото в мире и за какую бы то ни было прекрасную страну не сделаемся персами и не ввергнем Эллады в рабство. Если бы мы даже и захотели сделать это, то есть много весьма важных причин, которые не позволили бы нам этого. Вопервых, сожженные и разрушенные храмы и изображения богов требуют от нас полного отмщения; во-вторых, мы родственны с греками по крови и по языку, у нас одни и те же храмы богов и жертвоприношения, одни и те же нравы и обычаи – как же афиняне могли бы изменить этому? Пока останется в живых хоть один афинянин, до тех пор мы не заключим союза с Ксерксом. Мы рады благорасположению, которое вы высказываете к нам, заботясь о нас, бедных людях без крова и приюта, и предлагая пропитание нашим семействам; но пока мы желали бы остаться так, как есть, и не обременять вас. Посылайте же как можно скорее ваше войско, потому что враг не станет долго ждать, чтобы напасть на нашу страну; прежде чем он достигнет Аттики, вы должны его встретить в Виотии».