Роман с Востоком - Юлия Бронникова

Когда ты ставишь точку, судьба вдруг решает, что именно здесь нужно поставить запятую. Мы были на детской площадке, когда я заметила машину Вартолу. Я моргнула. Раз, два. Протираю глаза в надежде убрать этот глюк. Сердце начинает колотиться. Юля, ты бредишь. Передернула плечами и отвернулась, надеясь, что мне еще рано сходить с ума. Звонит телефон. На экране твое имя и твой турецкий телефон. И почему он не удален? Я направилась к машине. Держа крепко за руку дочку, я боялась, что свалюсь в обморок на глазах у всех мам на площадке. Понимаю, что твоя машина – все-таки не глюк. Иракские номера у машины подтверждают данный факт.

Открываются двери, и выходите вы. Четыре с половиной месяца с нашей последней встречи. Подходите, будто расстались накануне. Обмениваемся турецким поцелуем в обе щеки. Меня до дрожи бесит его невозмутимый вид. У меня же в голове вопросы, на которых я понимаю, что ответа не получу. Как он меня нашел? Что он здесь делает? Какого черта он приехал и улыбается своей миленькой улыбкой, будто все так и должно быть?

На вас классические пиджаки и стильные джинсы темного цвета. Одеты как близнецы. Бороды, как всегда, аккуратно уложены. Дьявольский блеск в глазах, открытая улыбка и искренний смех. Ангелина вертит головой и смотрит на вас словно на пришельцев. Объясняю, что это старые мамины друзья. С виду грозные дядьки, но никогда не обидят. Ангелину больше всего привлекла большая машина. «Мама, – говорит, – она как танк, идем скорее кататься». Желание ребенка – закон. Hadi bakalim[1]. И вот мы уже мчимся в направлении набережной. В машине на всю громкость «Королева танцпола». Вартолу балдеет от русских треков, которые не несут большого смысла от слова совсем, но зато задница так и рвется подвигаться под эти мотивы. Что мы с Ангелиной непременно и делаем. На заднем сиденье поем и танцуем, чем, безусловно, забавляем этих двоих. Русские девушки эмоциональные, сумасшедшие и невероятно веселые. Это передается из поколения в поколение.

В кафе ребенка интересовала только детская площадка. Ценю турецкие кафе за это: в каждом заведении обязательно позаботятся не только о вас, но и о ваших детках. Детское меню и игровая зона практически в каждом заведении. Мы остались втроем, и пришло время что-то сказать друг другу. А так не хочется затрагивать серьезные темы и тратить время на разборки. Я снова превращаюсь в ту беззаботную и вечно смеющуюся Юлю. Погружаюсь в возраст двадцатилетней. Что вы делаете со мной? Откуда в вас столько энергетики? Но напряжение все равно чувствуется. Все мы трое будто не хотим произносить нечто важное. Нечто, что разрушит атмосферу беззаботности. Нечто, что не похоже на стиль нашего сумасшедшего трио. Поэтому мы молчим. Вартолу расстроен, в его глазах пусть и глубоко, но я вижу грусть. Говорит, есть проблемы со здоровьем. Его средиземноморская лихорадка прогрессирует. К тому же он начал курить. Пытаюсь донести до него информацию о вреде такой привычки. Отмахивается. О’кей, проехали.

Медет зол. Приехал пьяный. Что с вами не так, ребята? Конечно, мое эго ликует и пытается шептать мне, мол, смотри, как они погибают без тебя. Заткнулось бы ты, милое эго. Я не имею к этому никакого отношения. Хотя мало ли…

О моей свадьбе никто речь не заводит. С другой стороны, и я не могу сказать о том, что солгала. Медет пытается что-то спросить, но Вартолу прерывает его на полуслове. С глазами, полными боли, он отворачивается, и я понимаю, что не хочет знать правды. Какой бы она ни была. Наверное, в своем воображении он рисует мой образ невесты, а рядом видит турецкого красавчика. Я решаю ничего не говорить. Черт возьми, я пыталась начать новую жизнь, что заставило тебя проделать путь в пятнадцать часов от Закхо до Анталии? Хорошо, ты меня удивил. Что дальше?

Нам обоим нужен был красивый финал. Мне – для моей книги, ему же – чтобы просто отпустить меня в новую жизнь.

На выходе из кафе ты напоминаешь мне, за что я полюбила тебя. Ты обнял бродягу, который каждый вечер побирается возле кафе, и, насыпав ему мелочь в карман, произнес: «Allah ilik versin». Что означало «попросить счастья у Аллаха». В голове проносятся все твои подобные поступки. Всегда чаевые официантам, подаяния нищим, покупка носовых платочков у детей-сирот. За это и полюбила однажды… За это и люблю…

Помнишь, тогда в Мардине ты сказал мне о том, что полюбил мое одинокое сердце и хотел его согреть? Помнишь, как я умоляла не бросать меня, как все они? Все, кто приняли решение уйти из моей жизни. Они предали меня. Особенно мама… Ты гладил мои волосы и сказал, что не уйдешь, пока я не попрошу. Когда я сказала о своей «свадьбе», ты понял, что я попросила оставить меня.

Прогулка по набережной. Твой любимый кальян. Любимая музыка. Анталия радует теплым вечером и ласковым морем. Медет с Ангелиной в стороне. Нашли какие-то качели и резвятся, как положено детям. Он же тоже в душе ребенок. Наблюдаю за ними и улыбаюсь. Я снова взываю ко времени. Прошу остановиться. Отвечает, что это невозможно, и напоминает о том, что я смирилась с данным фактом. Пока никто не видел, Вартолу сунул Ангелине сто долларов. Подбегает ко мне, говорит, смотри, что мне дядя дал. Смотрю на него. «Купи своему ангелу подарки, она у тебя потрясающая». Впиваюсь ногтями в кулаки до крови. Почему твои поступки так трогают меня? Мне было бы легче все перечеркнуть, будь ты подонком, неспособным на добрые деяния.

Ангелина заснула уже в машине. Вымоталась. Ты занес ее в дом и помог уложить в кровать.

Медет понимает, что нам нужно время, чтобы проститься. Гладит меня по щеке и говорит, что надеется, что это не конец. Конец, мой милый друг. Подумаю, но вслух не скажу. Надежда – это единственное, что согревает людей холодными ночами. Прощай, мой любимый Медет…

Я лежала обнаженной. Обнаженной не только физически, но и душевно. Дрожала, но не от холода. Моя голова была на груди Вартолу. Посмотрев ему в глаза, спросила: если бы мы встретились раньше, женился бы? Сглотнул слюну и шепотом произнес «да». Такая иллюзия приносит мне удовлетворение.

Сжимает мои руки и просит написать самую красивую книгу о нас. Встает на колени и покрывает руки поцелуями. Такой, как ты, больше нет. Во всем мире не найти хоть немного похожую на тебя. Больше не