С неба упали три яблока - Наринэ Абгарян

– Чайник ты снимешь с огня или мне можно подойти? – ржаво поинтересовался Ованес.

Ясаман, прополаскивавшая в мыльной воде мешковину, которой усердно протирала пол, сердито фыркнула:

– Сиди, где сидишь. Я сама.

– В собственном доме нельзя шагу без спроса ступить!

– Не нагнетай!

Ованес попробовал гоголь-моголь, с досадой ощутив на зубах сахарные крупинки, усердней загремел вилкой.

– Песок в этот раз попался крупный, растворяется в неохотку. Надо Мукучу сказать, чтобы он не брал больше такой.

– Крупный – необязательно плохой, – отозвалась Ясаман. Тщательно вымыв пол под столом, она задвигалась к двери, протирая палас.

– Может, песок и хороший, но я себе руку отбил, взбивая.

– Чай, не пол протираешь!

Ованес цокнул сердито языком.

– Я же предлагал тебе помочь!

– Ты поможешь, а мне потом в два раза больше работы проделывать – и за тобой убирать, и порядок наводить! – Ясаман, чтобы сэкономить силы, старалась говорить между взмахами швабры.

– Ладно в их доме прибралась. А наш зачем до блеска вылизывать? – пробухтел Ованес.

Ясаман домыла палас, прополоскала в чистой воде мешковину, протерла кухню еще раз, села рядом с мужем, сложила на коленях покрасневшие от холодной воды натруженные руки, приготовилась ждать, когда пол высохнет.

– А чтоб нечаянно заразу не занести, ясно? – отдышавшись, снизошла до ответа она. – Забыл, что такое маленькое дитя?

– Не забыл. Только если заразы боишься, не пол надо протирать, а тебя к ребенку не подпускать, – хохотнул Ованес.

Ясаман медленно обернулась на мужа, выгнула бровь.

– Восемьдесят пять лет, а ума с собачью какашку!

Ованес хотел было съязвить в ответ, но передумал – жена с утра на взводе, лучше не нагнетать.

– Ну что, можно уже идти к столу? Чай пора заваривать, а то вода совсем остынет, – спросил он миролюбиво.

Ясаман окинула придирчивым взглядом пол кухни.

– Вроде высох. Ты вынеси помои и сполосни ведро. А я займусь завтраком.

Она забрала у него миску с гоголь-моголем, тяжело поднялась. Часы над посудным шкафом, старчески дребезжа, пробили девять. Время пока терпит, но дел сегодня много – к одиннадцати деревенским старухам собираться в доме телеграфистки Сатеник, чтобы заняться блюдами для праздничного стола. А старики, вооружившись лопатами, пойдут чистить дорогу, ведущую к Марину. Бессмысленный и бесполезный труд, снег, как шел, так и идет, но что-то ведь надо сделать, чтобы хотя бы немного облегчить телеге Немецанц Мукуча путь – сегодня спозаранку он должен был забрать из долины Василия, Анатолию и крохотную Воске и привезти сквозь пургу домой. Попытка доставить их на карете скорой помощи закончилась провалом – забуксовав на заснеженном горном серпантине, машина вернулась несолоно хлебавши в клинику. Поднятый вчера с полуденного сна телеграммой Мукуч утеплил телегу шерстяными одеялами, загрузил тяжелыми меховыми бурками, чтобы было во что укутать Анатолию с младенцем, и, взяв на подмогу еще одного старика, уехал в метель. Если все сложится благополучно, сегодня, к трем часам дня, они должны быть в Маране.

Встретить их праздничным столом предложила Ейбоганц Валинка. Проводив Мукуча в долину, маранцы решили не расходиться, а посидеть у кого-нибудь дома. Вечер они провели в неспешной беседе вокруг жарко затопленной печи, ели запеченный картофель, запивали его алычовым компотом и старались не заговаривать о завтрашнем дне, из суеверного страха нечаянно накликать неудачу. Подкрепившись, мужчины сели за нарды, а женщины, перемыв и убрав посуду, взялись за штопку и вязание. Вот тогда, окинув взглядом притихшую комнату, Валинка и предложила к приезду Анатолии накрыть праздничный стол. Старикам ее идея не очень понравилась.

– Пусть доберутся без приключений, а там уже подумаем о празднике, – испуганно замахав руками, выразила всеобщее опасение Бехлванц Мариам.

Но Ейбоганц Валинка фыркнула – какой такой «подумаем», Анатолия родила ребенка, тем самым продлив нам жизнь, да-да, не смотрите на меня круглыми глазами, все так и есть, мы умирать собрались, а как теперь умрешь, когда такая ответственность – дите поднять, в люди вывести.

На минуту в комнате воцарилась тишина, прерываемая лишь потрескиванием поленьев в дровяной печи.

– Пусть Сатеник скажет, как-никак, она прямая родня Василию, – наконец, подала голос Ясаман.

Старики уставились на Сатеник. Та пожевала губами, откашлялась:

– Думаю, Анатолии с Василием будет очень приятно, если мы встретим их как положено, с любовью и уважением и обязательным по такому торжественному случаю угощением.

Остаток вечера провели утверждая перечень блюд – очень хотелось накрыть такой стол, чтобы порадовать новоиспеченных родителей. Остановились на хохобе[29] из индюшатины, фасолевом паштете, гусе, запеченном с сушеным кизилом, салате из отварного куриного мяса с толчеными грецкими орехами, а также жареных ломтях малосольной брынзы в кляре из кукурузной муки и белого вина. На сладкое определили кркени – специальную гату, которую пекли исключительно в золе и подавали к столу по самым важным датам.

К одиннадцати часам утра, закутавшись в бурки и вооружившись лопатами, мужчины ушли очищать от снега подступы к Марану, а женщины взялись за готовку. Одни обжаривали индюшатину, чтобы потушить ее с подрумяненным луком и гранатовыми зернами, другие возились с гусем, салатом и закусками. Кркени доверили Валинке с Ясаман, самым рукастым хозяйкам Марана. Пока Ясаман, кряхтя от натуги, очищала от снега угол двора, освобождая место для костра, Валинка замесила два вида теста и замешала начинку на топленом масле, сахаре, ванили и толченном в пыль жареном фундуке. Далее они на пару с Ясаман раскатали песочное тесто, распределили начинку, собрали и защипнули края и, бережно надавливая кончиками пальцев, сформировали два больших пирога. Следом раскатали пресное тесто, припудрили щедро мукой, завернули в него песочные круги, стараясь не оставлять никаких зазоров, – и закопали их в горячую золу. К трем часам дня, когда телега Немецанц Мукуча, скрипя колесами, доставила в Маран закутанных в жаркие шерстяные одеяла Анатолию с младенцем, кркени подоспели. Ясаман с Валинкой вытащили пироги, отряхнули от золы, постучали по ним деревянной скалкой – пригоревшая корка, лопнув, покрылась трещинами. Дело было за малым – убрать ошметки ненужного пресного теста и бережно освободить сердцевину – рассыпчатые нежно-золотистые круги песочного нежнейшей выпечки. И в тот самый миг, когда Мукуч, в сопровождении деревенских стариков, докатил до дома Сатеник, Валинка с Ясаман, накинув на плечи нарядные шали и гордо вскинув головы, вынесли солнечные круги пышущего жаром кркени и понесли их сквозь кружащиеся снежинки, а следом, отступая на два шага, семенила озаренная улыбкой Сатеник и несла сверток с отданными ей когда-то на хранение фотографиями сыновей Василия. Настало время их возвращать, теперь у ее брата хватит душевных сил взглянуть в их прекрасные и родные глаза.

Глава заключительная

К шести месяцам Воске научилась ползать, смешно перебирая пухлыми ручками-ножками, садилась и даже делала попытки, цепляясь за ногу матери, вставать и очень сердилась, если это у нее не получалось. Внешностью она пошла в отца – серые, цвета остывшего пепла глаза, высокие брови, длинные темные ресницы. От матери девочка унаследовала редчайшего медного оттенка волосы, белесые по младенчеству, но Анатолия знала, что с возрастом они потемнеют и нальются тем пшеничным золотом, которое и сейчас переливалось в ее поседевших после родов косах.

Несмотря на усталость и нехватку сна, чувствовала она себя помолодевшей и полной сил, неустанно хлопотала по дому, готовила, стирала, убирала. Заботу об огороде и домашней живности взял на себя Василий, поливал, полол, сеял и собирал урожай, доил коз и овец, и даже наловчился делать сыр – Анатолия в шутку жаловалась, что брынза у него получается даже вкусней, чем у нее, хотя готовить он ее научился чуть ли не вчера.

Вечерами, усадив ребенка в коляску – Василий сделал ее сам, изрядно повозившись в кузнице, коляска получилась тяжелой, но удивительно маневренной, – он выходил погулять по Марану, останавливался возле каждой калитки, здоровался со стариками. Воске щебетала и агукала, легко давалась на руки и заразительно смеялась каждый раз, когда ей рассказывали стишок про бодливую козу, показывая ее пальцами.

На пасхальные каникулы приезжали Тигран с Настасьей, тер Азария торжественно крестил Воске, ребенок, нахохленно просидевший на руках крестного всю церемонию, поднял во время окунания возмущенный рев и чуть не опрокинул определенный под купель медный таз, в котором Вал инка накануне сварила первое в этом сезоне клубничное варенье, а на следующее утро, начистив до блеска и обвязав крест-накрест кружевной лентой, принесла на таинство. Стены маранской часовни дрогнули от детского крика и закряхтели, поводя затекшими плечами, а полуторагодовалый Киракос, мирно дремавший на коленях бабушки, проснулся и с готовностью подхватил рев Воске, оглашая округу такими мощными руладами, что их услышал даже вконец оглохший Петинанц Сурен, а Мамикон, посмеиваясь в бороду, не преминул пошутить, что дети уже с младенчество спелись, и что бы это могло означать!