Против ветра - Дж. Фридман

Четырех мужиков могут приговорить к смерти из-за того, что они трахнули эту трогательную на вид девушку. Чего после этого стоит человеческая жизнь!

Я обрываю себя, не так давно подобные мыслишки мелькали у меня самого. Наглядное напоминание о том, что может случиться, если мозги мужику начинает заменять собственный член.

Моузби уверенно допрашивает ее, у него вид священника, который пользует своими советами беззащитную молодую особу, вступившую в полосу неприятностей, но лишь временных, ведь по складу характера она — примерная девушка, которая сумеет осознать свои ошибки и стать добропорядочным членом общества. Медленно, терпеливо, шаг за шагом вместе с нею он воссоздает картину того, что произошло за те сутки, когда было совершено преступление.

Ближе к вечеру они с убитым отправились в бар, начинает она, на улице было еще совсем светло, они выпили немного, стаканчик-другой от силы, нет, они не напивались, потом подкатили рокеры, они повели себя так, чтобы всем стало ясно — вот, мол, приехали настоящие мужики, нагнали страху на всех, кто там был…

— Все это чушь собачья! — жарко шепчет мне Одинокий Волк.

— Отлично, — шикаю я на него. — При перекрестном допросе мы выведем ее на чистую воду.

— Но ведь присяжные слушают этот бред!

— Ничего страшного. Чем больше она будет врать и путаться, тем лучше для нас.

— Но она же принесла присягу, старина! — упорствует он. — Как же она, черт бы ее побрал, может так врать напропалую?

— Ты что, с луны свалился? Что, по-твоему, творится в суде? Тебе ведь уже объясняли, что к чему!

— И разделали под орех! — презрительно фыркает он.

— Остынь! Мне важно внимательно слушать, что она говорит. — Я передвигаю блокнот для записей так, чтобы он оказался перед ним. — Делай записи, я потом посмотрю.

Он принимается яростно черкать что-то в блокноте. Я снова переключаю внимание на девицу, стоящую на месте для дачи свидетельских показаний.

Ричард стал наезжать на этих парней, продолжает она, потом они все вместе вышли на стоянку, и он понял, что свалял дурака, решив трахаться с… извините (смутившись, она заливается краской, впечатление такое, что ей подсказали, что сначала нужно нагрубить, изобразить деваху, которой все нипочем, а потом прикинуться паинькой; мне это напоминает фильм «Вердикт», когда герой Джеймс Мейсон поправляет почтенного старого анестезиолога: «Нужно говорить не „отсосал при помощи аспиратора“, а „отрыгнул“». Не надо говорить «повздорить», наверное, поучал ее Моузби, когда они вместе репетировали ответы, говори «трахаться», а потом сделай вид, что ты вдруг вспомнила, где находишься, и поправься, тогда у присяжных сложится мнение, что ты говоришь искренне, и больше шансов на то, что они тебе поверят)…повздорить с ними, продолжает она, тогда он перетрусил и сбежал, оставив меня одну, потом они все вместе вернулись в бар, пробыли там остаток вечера…

И так далее в том же духе. Передо мной лежит стенограмма ее показаний перед большим жюри, слушая ее, я перелистываю страницы, она ничего не упустила, повторяет написанное слово в слово.

Конечно, так и должно быть — ее неплохо поднатаскали. Через это проходит каждый свидетель, так принято. Впрочем, уже замечено, что это палка о двух концах, иной раз в выигрыше оказывается противоположная сторона. Если начнешь болтать лишнее, обмолвишься при перекрестном допросе, то кончится тем, что будешь сидеть, поджав хвост, и тогда — пиши пропало! Со мной самим это случалось не раз.

Рита Гомес продолжает рассказывать: когда бар уже закрывался, рокеры спросили, не нужно ли кого подвезти до дому, и она вызвалась, потому что парень, с которым она приехала, так перепугался, что смылся от греха подальше; они сказали, что подвезут, но вместо того, чтобы высадить у того места, где она живет, поехали дальше, в горы, и там изнасиловали.

— Протест! — Пол молниеносно вскакивает с места. У нас выработан план действий, в ситуациях, подобных этой, мы заинтересованы в том, чтобы Пол как можно чаще заявлял протест. Именно Пол, учтивый, преклонного возраста джентльмен, присяжным и в голову не придет, что он способен вести себя в угрожающей или оскорбительной манере, не то что парнишка испаноязычного происхождения, молодая и, судя по всему, агрессивно настроенная дамочка или известный забияка, которому палец в рот не клади. Пол так напоминает милого, постаревшего и любимого Грегори Пека. Всякий раз, когда Грегори Пек играет адвоката, его подзащитные выходят сухими из воды.

Будучи опытным юристом, Мартинес тут же удаляет присяжных из зала, он ведь понимает — останься они сейчас, неровен час, разойдутся во мнениях, когда дело дойдет до вынесения приговора.

— Изнасилование не имеет отношения к предмету рассмотрения, — говорит Пол, обращаясь к Мартинесу, как только присяжные удаляются. — Пока противной стороной не выдвинуто обвинение в изнасиловании, не представлено никаких медицинских свидетельств, не заявлено никаких протестов.

— Она рассказывает о том, что произошло, Ваша честь, — уточняет Моузби.

Мартинес переводит взгляд на Риту.

— Мы собрались здесь не для того, чтобы выяснять, изнасиловали вас эти мужчины или нет. Это нужно будет выяснить только в том случае, если они кого-то убили. Если вы хотите возбудить против них дело по обвинению в изнасиловании, то это отдельный вопрос.

— Но ведь это на самом деле было так, — в замешательстве говорит она. — Они на самом деле меня изнасиловали.

— Ваша честь, мы пытаемся показать, что действия подсудимых носят устойчиво противозаконный характер, — упорствует Моузби. — Это относится как к их прошлому, так и к данному конкретному случаю, я имею в виду то, что произошло в тот вечер. Если бы убийство случилось потому, что, решив ограбить банк, эти парни укокошили еще и охранника, разве не было бы у нас права вести речь еще и об ограблении? Мы намерены показать, что это убийство было совершено не в безвоздушном пространстве — на совести у этих парней уйма темных делишек, убийство же стало их кульминацией.

— Но моего и остальных подзащитных судят не по обвинению в убийстве и изнасиловании, Ваша честь, — говорит Пол. — Речь не идет о побочном обвинении, такое даже не предъявлялось.

Мартинес секунду размышляет.

— Я разрешаю продолжать допрос свидетельницы в том же ключе, — наконец говорит он. — Но помните, что речь на суде идет не об изнасиловании. Я разрешаю обвинителю затронуть эту тему, поскольку это, возможно, сказалось или продолжает сказываться на показаниях и поведении свидетельницы в момент совершения убийства. Однако, если прокурор хочет предъявить это обвинение, ему придется взять на себя труд представить свидетельства того, что было совершено изнасилование, что подсудимые изнасиловали свидетельницу и оно имело отношение к этому делу. Тогда только оно будет частью рассматриваемого дела и будет иметь для него основополагающее значение.

Обернувшись к Моузби, он предупреждает его:

— Если окажется, что все это к делу не относится, то, возможно, мне придется смириться с тем, что присяжные разойдутся во мнениях, а я самым решительным образом подчеркиваю, что не хочу, чтобы такое разномыслие имело место в стенах этого зала.

Расстроенный Пол садится. Мы все расстроены. Мало убийства, что само по себе хуже некуда, теперь еще и групповое изнасилование, так сказать, холодная закуска перед основным блюдом. Впрочем, я не уверен, что в отдаленной перспективе это причинит нам больше неприятностей, чем до сих пор. То, что, как она утверждает, ее изнасиловали, еще не означает, что так оно и было, и если в конечном счете удастся доказать, что она по собственной воле вступила с ними в половые сношения (мы не можем сказать, что они вообще ее не трахнули, слишком много улик, свидетельствующих об обратном), то доверия ко всему, что она говорит, заметно поубавится.

Я знаком подзываю к себе Эллен, которая помогает нам в расследовании дела. Несмотря на молодость, в способностях ей не откажешь, я непременно замолвлю за нее словечко, когда она будет поступать на юридический факультет. Понизив голос так, чтобы никто не слышал, я коротко инструктирую Эллен. Она делает пометки в блокноте, пока я говорю, и быстро выходит из зала.

Рита продолжает рассказывать. Когда она доходит до описания убийства, голос ее, и без того тихий и неуверенный, становится еще тише, переходя чуть ли не в шепот. Мартинес просит говорить громче. Она повинуется, но тут же снова понижает голос. Теперь Мэри-Лу просит ее говорить громче, потом — Томми.

Присяжные наклоняются вперед, чтобы расслышать, что она говорит. Я отношусь к этому спокойно, это только и значит, что все свое внимание они переключают на нее; я, к слову, тоже заявляю протест. Мартинес настойчивее прежнего просит свидетельницу говорить погромче, но он защищает ее, ведь это до смерти перепуганная крошка, которая, по ее словам, испытала жесточайшее душевное потрясение. Даже если то, что она говорит, лишь наполовину соответствует действительности, случившееся с ней мерзко и ужасно.