Тайна Богоматери. Истоки и история почитания Приснодевы Марии в первом тысячелетии - Митрополит Иларион

силу его авторитета: большая работа проделана учеными для отделения подлинных сочинений Ефрема от псевдоэпиграфов[196]. Большой корпус сочинений, надписанных его именем, существует на греческом языке[197].

Мануил Панселинос. Ефрем Сирин. Фреска. XIII–XIV век. Греция. Афон. Протат

В поэзии Ефрема глубина богословской мысли сочетается с блеском и изяществом ее литературного выражения, а точность догматической терминологии — с яркостью образов.

Среди отцов Церкви IV века Ефрем занимает особое место, обусловленное прежде всего тем, что он принадлежал к традиции, весьма отличной от той, которую представляли современные ему греческие отцы. Развитие греческого богословия этого периода было движимо стремлением найти максимально точное и емкое выражение христианской доктрины, установить границы, отделяющие православие от ереси. Для достижения этой цели необходимо было, во-первых, выработать четкую богословскую терминологию, и, во-вторых, выразить основные истины христианской веры на языке догматических определений. Именно эти задачи решали греческие отцы и Вселенские Соборы, противостоявшие ересям и формулировавшие христианскую доктрину в специальных вероучительных документах.

Ефрем ставил перед собой ту же задачу, что и его греческие современники: он тоже противостоял ересям и формулировал для своих сирийских читателей богословское учение Церкви. Но арсенал средств, которым он пользовался, был иным: он облекал богословские истины не в доспехи четких догматических дефиниций, а в пестрый наряд поэтических символов и метафор[198].

За различием в выборе средств стояло и различие в самом богословском методе. Для Ефрема богословие — не попытка что-либо определить или обосновать; богословствовать для него не значит говорить о Боге или размышлять о Боге; богословствовать — значит воспевать Бога в молитве. Истины христианской веры должны быть не столько осмыслены, обдуманы, определены и обоснованы, сколько пережиты верующим в молитвенном опыте. Именно такой подход будет характерен для авторов большинства богослужебных текстов Православной Церкви.

Гораздо чаще, чем греческие отцы, Ефрем Сирин пользовался различными образами и метафорами для объяснения богословских истин. Характерными для богословского языка Ефрема являются метафоры и образы, связанные с одеждой, одеванием и раздеванием. Вся история спасения описывается им при помощи этих образов: «невидимый, неприступный, непостижимый Творец „облекается“ в сотворенную Им природу, чтобы стать доступным творению»; восприняв на Себя человеческую природу в Боговоплощении, Христос «облекся в Адама»; «при сотворении Адам и Ева (то есть человечество) были облечены в одеяние славы (или света), однако они лишились его в грехопадении»; после грехопадения первых людей «цель Бога по отношению к человечеству состояла в том, чтобы снова облечь его в это одеяние славы»; в Ветхом Завете Бог «надевает на Себя человеческие имена», а в Новом Завете «облекается телом»[199].

Ефрем Сирин. Книжная миниатюра. Византия. XIII век. Греция. Афонские библиотеки

Канон евангельских чтений. Миниатюра Евангелия Рабулы. VI в. Сирия

Творения Ефрема Сирина отличаются от сочинений современных ему греческих отцов не только языком, общей тональностью, богословской методологией, образным строем. Они также отличаются тематикой. Мы видели на примере Афанасия и увидим на примере других греческих отцов IV века (Василия Великого, Григория Богослова, Григория Нисского и Иоанна Златоуста), что мариология их специально не интересовала: они упоминали о Деве Марии лишь в контексте учения об Иисусе Христе как Боге воплотившемся, принявшем от Нее человеческую плоть. Для Ефрема дело обстояло иным образом: он гораздо чаще обращает внимание на Саму Деву Марию, посвящает Ей отдельные беседы и гимны. Проникновенные размышления о Марии содержатся как в поэтических текстах Ефрема, так и в его прозаических беседах и толкованиях.

Некоторое количество произведений Ефрема относится к жанру «мемре» (сир.

 mēmrā «слово», мн. ч. mēmrē) — поэтических бесед, написанных в форме куплетов по 7+7 слогов (этот семисложный размер даже получил в традиции название «размера Ефрема»). Однако большинство гимнов Ефрема относится к жанру «мадраша» ( ; от сир. ܕܪܫ draš — рассуждать, беседовать[200]), который характеризуется четким силлабическим ритмом, делающим гимны пригодными для пения. Строфы определенного размера чередуются с рефреном, проходящим через весь гимн.

К жанру «мадраша» относится цикл «Песнопения на Рождество», в котором большое внимание уделяется Деве Марии.

Знакомая нам по трудам священномученика Иринея Лионского тема Марии как Новой Евы раскрывается Ефремом в целом ряде поэтических образов и сравнений:

Адам был причиной болезни происшедшей от него жены; ныне отъята болезнь его[201], потому что Дева родила ему Спасителя. Родительницу Еву родил муж, никогда не рождающий. Насколько же вероятнее, что Дщерь Евы родила Сына без мужа! Девственная земля родила Адама — владыку земли; ныне Дева родила Адама — Владыку небес[202].

В девстве своем листьями бесславия прикрылась Ева; Матерь же Твоя — Дева — облеклась ризой славы, которая покрывает всех. Малый покров плоти дала Она Тому, Кто все покрывает.

Блаженна Та, у Которой в сердце и уме обитаешь Ты! Чрез Тебя, Сын Царев, Она — палата Царева; чрез Тебя, Архиерей, Она — Святое святых. Нет у Нее забот и попечений о доме и о муже.

Норой и пещерой проклятому змию послужила Ева, потому что вошел и вселился в нее лукавый его совет, а потом, став прахом, сделалась она и пищей ему. Ты — наш хлеб, Ты — наше благородство, наша риза славы[203].

Еврейские дщери, воспевавшие некогда плачевные Иеремиины песни, вместо этих горестных песнопений, заключавшихся в письменах их, стали теперь из тех же священных книг воспевать песни радости. Сокровенная в их словах сила так пророчествовала: «Возведи из шеола очи свои, Ева, и возвеселись в день сей, потому что Сын Дщери твоей, как врачевство жизни, нисшел [с небес] воскресить матерь Своей Матери. Благословенный Младенец попирает ныне главу уязвившего ее змия»[204].

Утроба Девы сравнивается с храмом, обителью, одеждой, оружием, чертогом:

Благословен Обитающий в [Материнской] утробе, в которой устроил Себе и храм, чтобы обитать там, и обитель, чтобы пребывать в ней, и одежду, чтобы украшаться ею, и оружие, чтобы победить им![205]

Покойся в тишине на лоне Матери Своей, о Сын Превознесенного! Детское веселие неприлично Сынам Царевым. О Сын Давидов, Ты досточтим! Ты, Сын Марии, в сокровенном чертоге соблюдаешь пристойность[206].

Богородица с младенцем Христом. Миниатюра Евангелия Рабулы. VI в. Сирия

Иосиф является хранителем девства Марии. Поэт сравнивает его роль со