Пираты Карибского моря. Проклятие капитана - Юрий Папоров

— Никогда ничего подобного не видел! Вы просто волшебник! Я восхищен!

Перес знал себе цену, потому спокойно протянул капитану руку и, заметив рядом Добрую Душу, сказал:

— Пусть боцман распорядится от вашего имени перед ужином поставить всем бомбардирам по кружке рома и выпьет с нами!

Де ла Крус заметил неудовольствие на лице Доброй Души, но не придал этому значения, поскольку был охвачен радостью: учения проходили отлично. А с мостика доносились команды Девото:

— Право помалу! Бизань-гика-шкоты подобрать! Так держать! Снасти по-походному! Подвахта вниз!

Закончить учения де ла Крус предполагал проведением маневра, который бы позволил «Каталине» лечь в дрейф под парусами. С суши сильнее потянул вечерний бриз, солнце уже почти достигло горизонта, команда «Каталины», несмотря ни на что, все так же безупречно выполняла распоряжения капитана. Де ла Крус, Тетю и Девото с нескрываемой радостью убедились, что и парусная выучка матросов была высока. Не вызывало никаких сомнений, что в непогоду парусные команды так же мастерски, как и артиллеристы, исполнят свое дело.

Огромный медный шар, каким казалось ноябрьское солнце на закате, коснулся горизонта. И сразу от него по небу побежала темно-багровая туча. В сторону парусника протянулась рдяная дорожка, слегка взволнованная рябью бриза. Так начинал свою таинственную игру карибский закат. С четверть часа, пока не наступит полная темнота, небеса будут демонстрировать все имеющиеся цвета радуги.

— Капитан, не сердитесь, но вы не уважаете свой желудок! — произнес Коко, подойдя к капитанскому мостику. — От этого у мужчин часто бывает плохое настроение!

Все дружно рассмеялись, поскольку настроение, которое владело в ту минуту капитаном и его друзьями, могло испортиться лишь от одного: если бы «Каталина» вдруг зарылась носом в воды океана.

— Капитан, поверьте, любой смех полезнее после хорошей еды! У меня все давно готово!

Де ла Крус посмотрел на Тетю, Девото, нотариуса и Медико, — эти двое недавно поднялись на мостик, — и все поняли, почему Коко волновался: «Каталине» предстоял первый ужин в открытом море, а затянувшееся учение могло испортить и стол, и торжество.

— Боцман, распорядитесь угостить команду по праздничному рациону, — громко произнес де ла Крус и тихо закончил: — После ужина зайдите ко мне, Добрая Душа!

Когда боцман пришел в каюту капитана, все уже сидели там с бокалами в руках, Тетю говорил стоя:

— Разжечь костер — это еще очень мало. Надо уметь поддерживать огонь! Я ни секунды не сомневался в талантах нашего капитана. То, что мы имеем сегодня, — красноречивое подтверждение моей правоты. Но мы не должны забывать, что мы вместе здесь, на этом корабле, благодаря…

— Вы, милейший Тетю, будто снимаете слова с моего языка! Позвольте, — поднялся из-за стола де ла Крус.

— Ничто не стоит нам так дешево и не ценится людьми так дорого, как вежливость, учил нас Сервантес, я уступаю вам, де ла Крус, и не столько потому, что я стар, сколько оттого, что люблю вас. Иначе я завоевал бы любовь той женщины… — и Тетю сел рядом с Девото.

— Ты поступил правильно, Педро! И потому мы — здесь! — сказал, как отрубил, Девото. — Только так и надо!

— Все мы, друзья, обязаны нашему маленькому счастью графине Иннес! Этим утром я видел ее во сне и… разозлился. Я так хотел, чтобы мой сон посетила та, кому принадлежит мое сердце. А утром, обливаясь холодной водой, понял, что, не будь оно полно любви к Каталине, я никогда бы не расстался с Иннес!

— Теперь я слышу слова мужчины с берегов Гаронны! — Тетю встал со своего кресла.

— Предлагаю выпить за здоровье Иннес, нашей счастливой путеводной звезды! — капитан поднял бокал.

Теперь встали все. Раздался звон бокалов, и они были осушены до дна.

«Каталина» стремительно приближалась к мысу Сан-Антонио, чтобы пройти Юкатанский пролив, затем резко повернуть на восток и взять курс на Тринидад. Тетю внимательно поглядел на паруса, подошел к рулевому.

— На таком судне раньше плавали?

— Нет, капитан Тетю, — ответил темноволосый метис, сын европейца и негритянки. — Но «Каталина» послушна рулю. Сердце мое поет.

— Хорошо, но посмотрите на бом-брамсель. Заполаскивает! Рулевой не должен спускать глаза с бом-брамселя.

— Верно, капитан, есть немного. Так точно, заполаскивает.

— Значит, судно идет слишком круто. Следует немного увалиться. А ежели бом-брамсель чересчур наполнен ветром, судно увалялось и нужно привестись.

— Это точно, капитан, — согласился рулевой и заработал штурвалом.

— Молодец! Теперь следи за наветренной шкаториной бом-брамселя. Чуть начнет заполаскивать, ты на верном курсе, — Тетю отечески положил руку на плечо рулевого и, не ожидая, когда тот до конца выполнит свою задачу, спустился на палубу и направился на бак к железному «сундуку» камбуза, чтобы поболтать с Коко на французском.

Наговорившись всласть, Тетю подошел к группе куривших матросов. Каждый протянул ему свой кисет. Отказавшись, Тетю поинтересовался настроением, Туэрто попросил его в ответ:

— Капитан Тетю, расскажите, что было в вашей жизни самое страшное…

Тетю увидел, как у всех загорелись глаза, и произнес:

— Честно говоря, мне трудно сейчас разобраться, что же было в моей жизни самого ужасного… Но, помню, волосы на голове буквально зашевелились, кровь застыла в жилах, когда я оказался свидетелем смерти любимого друга. — Матросы замерли, было слышно только, как свежий ветер гнал вперед «Каталину» и легонько поскрипывала где-то снасть. — Он был намного моложе меня, хотел стать моим учеником, но за год общения стал близким мне человеком. Де Вилье, так его звали, был образован, чертовски красив, шпагой владел, как наш капитан. Ему не исполнилось и двадцати, когда он без памяти влюбился в Нинон де Ланкло, известную красавицу, сравниться с которой обликом могла лишь королева Франции. Де Вилье сгорал от любви, тем более что де Ланкло, которой тогда уже было под шестьдесят, не отвечала ему взаимностью. Когда де Вилье узнал, что Нинон де Ланкло — его родная мать… Он в тот же миг выхватил шпагу и заколол себя на глазах у всех, кто находился в ее знаменитом салоне.

С минуту никто не решался нарушить мертвую тишину. Затем старший плотник сказал:

— А в моей жизни самый ужасный случай произошел, когда флагман капитана Моргана, идя на полных парусах прямо на наш корабль, за кабельтов и за секунду до приказа нашего капитана открыть огонь всем бортом в двадцать пушек, вдруг загорелся и, подойдя к нам еще чуть ближе, взорвался!

— Это как? — спросило несколько голосов, и все повернули головы в сторону Тетю.