Ричард Длинные Руки - принц-регент - Гай Юлий Орловский

Он ответил уклончиво:

— Брат паладин, но это в самом деле важно… хотя и не в той мере, как кажется тебе, человеку креста и меча. Даже меча, а потом чуточку креста. Отец Форенберг, его верный сторонник, яро напоминает всем, что провинившихся монахов заставляли неделями, какой позор, ходить в мирской одежде! Все знают, что в облачении монаха заключена священная мощь, а в мирской один грех, потому даже короли завещают хоронить себя в монашеском одеянии, несмотря на то, что частенько не просто нарушали заповеди, а очень даже нарушали, но благодаря монашеской рясе надеялись получить прощение…

Злость уже поднялась у меня до горла и вот-вот выплеснется: ну как же это жизненно важно — у каждого монашеского ордена своя одежда, за право носить именно ее готовы идти на костер, потому бесконечные споры не утихают насчет великого замысла, воплощенного в покрое и материале, спорят о цвете, длине, размерах капюшона, поясе, обуви… А если, упаси Господи, какая реформа, то надо и в одежду внести некое новшество, в то время как все старые монахи яростно требуют возврата к первоистокам.

— Единственное, — сказал он, — в чем отцы Мальбрах и Форенберг готовы рассматривать уставы других монашеских орденов, — это бедность и простота одежды. Какую ни взять ткань: пеньку, овечью шерсть, козью или верблюжью, все равно одежда обязана быть грубой, жесткой, колючей! Монашеская одежда похожа на платье крестьян и пастухов, разве что ткань, как и шерсть, никогда не должны красить, это значило бы вводить в заблуждение.

Говорил он заученно, я наконец-то понял, молодой монах просто послушно пересказывает, что ему велели, а самому ему, возможно, как и всем молодым, хотелось бы как-то украсить свою рясу, выделиться среди остальных хотя бы расшитым капюшоном…

Он заметил наконец мое потемневшее лицо, спросил шепотом:

— Что-то случилось, брат паладин?

— Я прибыл в Храм, — ответил я горько, — полагая, что хотя бы здесь отыщу подвижников, готовых отдать жизни, но во что бы то ни стало остановить Маркуса… А что слышу? Споры о длине ряс?

Он виновато опустил взор, но потом поднял голову и посмотрел на меня ясными глазами.

— Брат паладин, ты делаешь слишком поспешные выводы.

— А какие я должен сделать?

Он ответил шепотом:

— У нас монастырь очень… велик. И среди братьев разные мнения, как поступать в том или ином случае. Ты мог бы же заметить, что помощник приора отец Кроссбрин — приверженец традиции, а вот отец Ромуальд — умеренный…

— Мне умеренные не нужны, — буркнул я. — Лучше уж крайности, чем серая серединка, которые осторожные дураки зовут золотой.

— Другая крайность, — шепнул он, — отец Хайгелорх.

— Хайгелорх? — переспросил я с недоверием.

— А что не так?

— Он же старый.

Он сказал с неудовольствием:

— И что? Бунтуют, ты прав, молодые, у которых ума нет, но бывает, что и мудрый человек, проживший немалую жизнь, стоит за резкие перемены.

— И в чем перемены для отца Хайгелорха?

Он ответил уклончиво:

— Брат паладин, вам нужно просто повидаться с ним. И поговорить с ним откровенно, распахнув душу.

— Ну да, — пробормотал я, — если распахну, из нее такое выскочит… В общем, на такой капитул не пойду, хотя я и верный воин Господа. Не все капитулы… капитулы. Мне вообще кажется, кто-то старается отвлечь внимание от того, что творится в монастыре!

— Как скажете, брат паладин, — ответил он смиренно. — Мне велено сообщить, я сообщил.

— Спасибо, — сказал я, — хотя мне кажется, что вот такими поспешными акциями, как церковный суд силами небольшой группки священников, это я сообразил уже потом, или этот вот капитул о длине ряс… это совсем не то, что мы видим.

— Брат паладин?

— Хотят привлечь больше братьев на свою сторону, — объяснил я. — Перед выборами всегда оживляется такая вот общественно-политическая деятельность. И трудно даже сказать, чего добиваются на самом деле…

Он спросил умоляюще:

— Брат паладин?

— Возможно, — сказал я, — отец Мальбрах, выступая за большие строгости в ношении ряс, провоцирует на выступления против?.. Да, и такое будет в предвыборной гонке… Возможно, уже началось. Жаль, не участвую, надо мир спасать, а то бы тут наловил толстых жирных левиафанчиков. Всех бы голодными оставил, как правых, так и левых, заодно и совсем зеленых… Ладно, брат Жильберт, спасибо за. В какой-то мере понимаю отца Мальбраха: когда мир рушится, нужно держаться за что-то надежное и устойчивое! Вот он и держится.

Он поклонился, отступил к двери.

— Отдыхайте, брат паладин.

Глава 3

Отец Леклерк, похоже, очень полюбил вино паладинов, как он называет коньяк. Через несколько минут после ухода Жильберта, словно тот ходил по его личному распоряжению, а не отца Муассака, пришел в гости и расположился на лавке, как в удобном кресле.

Бобик уже признал его за своего, даже не повел ухом, продолжая дрыхнуть посреди кельи, а я тут же создал для отца Леклерка выдержанный коньяк в фужере из прозрачного стекла, чтобы можно было любоваться игрой света в коричневой жидкости.

— Переживаете? — спросил он с сочувствием. — Удивляетесь нашей черствости?.. Ничего, потом поймете… возможно.

Коньяк он пил как знаток и ценитель, выдерживая первый глоток во рту, словно прополаскивая, прислушивался к ощущениям, глаза в это время становились задумчивыми, а взгляд отстраненным, словно видит нечто далекое, высокое и даже возвышенное.

— У меня не такая размеренная жизнь, — огрызнулся я. — И пять тысяч лет до нового прибытия Маркуса могу не дождаться.

— Колеса вертятся, — заверил он. — Как говорят у нас, медленно работают жернова богов, зато какая мелкая мука… Расскажите еще о дальних странах Юга…

— Для вас и ближние, — ответил я, — дальние.

Он кивнул, неспешно отхлебывая коньяк.

— Верно. И все южные…

— В обмен, — предупредил я, — на рассказы о монастыре и Храме. Разумеется, меня не интересуют споры насчет покроя ряс и жаркие дебаты о размерах капюшонов.

Он легонько усмехнулся.

— Тогда и рассказывать почти нечего. Самое важное, что делается в монастыре, это работа старших братьев. Они на верхнем этаже, туда нет доступа даже старшим священникам.

— Почему так секретно?

Он ответил уклончиво:

— Старшие братья отличаются необыкновенной скромностью. Они готовы показать только нечто законченное… Понимаете?

— Еще бы, — согласился я. — А можно и не показывать. Начинать сразу нечто новое… И тоже не показывать.

Он сделал глоток, растянул губы в довольной усмешке.