Детективная Игра. Сборник детективов - Елена Руденко

Но внутри и над всей экономической структурой — о чем не могли знать и не подозревали почти все служащие всех этих фирм, предприятий, агентств и торговых сетей — стояла мощная, дисциплинированная, хорошо подобранная организация. Здесь Леонид Игнатьевич Харетунов являлся единоличным и полновластным хозяином.

Организация — которую язык не повернется назвать бандой, так в ней было спланировано все точно и широко, с размахом, — пожалуй, заслуживала того, чтобы обозначить ее как государство в государстве. Внутри нее была и банда в прямом смысле, но имелись тут и свой совет министров, штаб стратегического руководства, штаб оперативного руководства, административное управление, кадровая служба, департамент внешних сношений, разведывательное ведомство. Все было построено очень серьезно, очень умно. Действовало как часы, даже еще точнее и безотказней.

Такой инструмент в руках одного человека давал ему неограниченную власть в городе, в любой его точке, на любой вертикали, и за пределами города. Но вместе с тем этот инструмент стоил тому же человеку много-много головной боли, седых волос, потери здоровья, одышки, перебоев в сердце, бессонницы. Все в природе взаимосвязано. Закон превращения и сохранения энергии суров и неумолим — его нельзя перехитрить или отменить никакой властью, никаким богатством. Никакие боевые группы не помогут.

Поэтому когда Леонид Игнатьевич услыхал где-то имя Шуваловой и поверил в нее, а позднее у своего друга детства Светозара договорился с нею о приеме, — он воспрянул духом, проникся надеждой вернуть хоть частицу былого здоровья.

И все закончилось ничем. Шувалова, поговорив с ним, отказала. Назвав какую-то выдуманную причину. Он хорошо разбирался в людях, невооруженным глазом видел: причина выдумана этой прославленной старухой.

Он был зол и раздражен.

В кабинете, кроме него, присутствовало еще пять человек: по одному из стратегического и оперативного штаба, один из департамента внешних сношений и двое из разведки.

Это была группа мозговой атаки, собирающаяся в экстренных случаях. А таковые возникали сплошь и рядом.

— Убрать его — значит, зарезать курицу, несущую золотые яйца, — возразил Лобков, ответственный за департамент внешних сношений, человек лет тридцати двух, высокий и подтянутый, с привлекательным лицом и вызывающе большим золотым перстнем на среднем пальце левой руки. — Теперь, после очерка Лагутина, я крепко взял за горло двух людей из министерства финансов. Они готовы полностью подчиниться. Объяснять не надо, какая выгода хозяйству.

— Не аргумент, — возразил Харетунов, раздражаясь и морщась от режущей боли в правом подреберье. — Надо им внушить страх перед нами, а не перед журналистом. Журналистов много — не один, так другой…

— Согласен, Леонид Игнатьевич. Как всегда, гениально… Только…

— Что?

— Он бы нам мог пригодиться в будущем. Убойно пишет мужик.

— Ты не учитываешь, — возразил Харетунов, — что он слишком глубоко хочет залезть. Слишком глубоко. Опасно для нас… Он из неподдающихся… Ничего, найдем другого не хуже. В данный момент в нем больше нет надобности? — спросил он, обращаясь к Головкину из стратегического штаба. — Что в прокуратуре?

— После того, как сгорел Глебов, стабилизовалось. Тихо как в морге. Они чуть дернулись вначале, явно с подачи Глебова. Вряд ли Руль способен самостоятельно прорыть ход. Ну, а сейчас тишина… У разведки есть новости, пусть расскажут.

— Да, новость нехорошая. Найден труп нашего Удава — у них он звался Мотором — Руль его убил и бросил ночью посреди мостовой у метро Войковская. Даже браслеты и перстни и цепи с него не снял — особый шик. Перед смертью зверски пытал. Уши оторваны, утюгом гладил…

— Довольно об этом! — раздраженно прервал Харетунов.

— Есть мысль, что Удав не выдержал, раскололся. Руль вытянул из него, что это он нам передал ксерокопию и фотоснимки. Отсюда волна через Глебова в прокуратуру… Пока не можем точно знать, каким образом они узнали, что мы завязались на «Московскую газету». На телефон Лагутина повесили прослушку за день до нашей встречи с ним: об этом я вам докладывал.

— А почему? кто?.. Нашел, чем аргументировать! «Есть мысль»… Мне нужны факты!.. Проверить тысячекратно каждого, кто готовил встречу!

— Проверяем.

— Я не верю в такие совпадения, в такие случайности! Никто, кроме нас, не знал, что мы выбрали его. Значит, что?.. Кто-то из нас — либо специально, либо по пьянке, там, где не надо, раз-бол- тал. Выболтал! В любом случае… — Он перевел мрачный взгляд на Злобина, начальника штаба оперативного руководства. — Что скажешь?

— Ясное дело, — Злобину не нужно было перестраиваться, меняя мрачное, брюзгливое выражение лица: оно никогда не бывало другим у этого упитанного, жирнощекого человека; насупленные брови чуть ли не закрывали глаза, углы губ опускались низко, словно их хозяин не переставал принюхиваться к смердящему запаху.

Он без слов сделал многозначительный жест правой рукой, повернув книзу большой палец.

— Вот-вот, детки… — Харетунов покачал головой. — Либо мы — либо нас. Иного не дано. Мы ведь с вами любим красивую жизнь? Я всегда жил, как сыр в масле катался, и в застой, и во времена перестройки. Все имел. И дальше так буду — вечно!.. сейчас сам Бог велел. Ваша дорога — со мной, одна у нас дорога… Подытоживаем — решили с мавром?

— Леонид Игнатьевич, — подал голос Головкин, — я бы его сохранил. Пока. Он пригодится. А то, что неподдающийся… если любого мужика взять хорошенько за… одно место… Такие, как он, очень привязаны к своим близким. Есть у него жена, кто там еще?

— Дочь, — подсказал разведчик.

— Маленькая? взрослая?

— Девятнадцать — на выданье девица.

— Так это ж прекрасно.

— Ох, морока, — поморщился Харетунов, — вам бы только советы давать. Тебе и тебе, — сказал он Головкину и Лобкову, и показал на Злобина: — А ему отдуваться. Морока. Повышенный риск. И двух- трех людей наших привяжет. Безотлучно… Что скажешь?

— Нам что? Как надо — так и сделаем, — ответил Злобин. — Конечно, с живым предметом — не сравнить тяжелее. День и ночь начеку. Верно Леонид Игнатьевич говорит — морока. А человека нет — проблемы нет; все культурно.

Харетунов задумался.

Несколько минут все сидели молча, избегая смотреть друг на друга.

— Хорошо. Решаем — разведка нам скажет, какие у мавра отношения в семье, кто любимей. Кто чем занимается… Оперативный штаб все подготавливает. Срок — четыре дня. Подбери самых-самых людей… сам понимаешь. Комар носа чтоб не подточил. Ни в коем случае не должно быть никакого жлобства, никого посторонних не цеплять. Нам ни к чему волна лишняя. Один человек р-раз — и изъят из обращения, и все тихо, все по-хорошему. Земля от одного не затрясется.

— Слушаюсь.

— Руководить будешь ты, — показал он на Головкина. — Всё несите ему. Через четыре дня с подробным планом встречаемся здесь у меня. Всё! Свободны… — Люди поднялись с мест. — Задержись, — бросил он начальнику разведки. — Присаживайся. — Харетунов внимательно вгляделся в незапоминающееся лицо рослого, поджарого человека, подобного стальной пружине, обладающей способностью по собственной воле сжаться и стремительно разжаться, побеждая в поединке с любым противником. — Кого- нибудь подозреваешь?

— Не знаю…

— Не темни. Давай выкладывай.

— Установили наблюдение за Лобковым и…

— Ну! ну!..

— За… — Он запнулся, словно не решаясь продолжать: — За Игорем Эдуардовичем.

Харетунов откинулся в кресле, грозно сверкнув глазами, молчал несколько мгновений, вызревая внутри себя бурю с громом и молнией:

— Да он что! Он — сумасшедший?! Он хочет остаться единовластным, не соображает, что он не меня скинет — он все целиком хозяйство пустит под откос!.. Или он попался, взяли за горло?.. Не понимаю!!

— Леонид Игнатьевич, ничего пока нет определенного.

— Ничего нет? Чего же ты воду мутишь!

— Вы сами сказали — проверять. Проверяем.

— Но почему его?

— Всех проверим — вплоть до моего зама. И меня пусть проверят. Это все очень серьезно.

— Да, молодец… Ты прав. Пока ничего определенного?

— Да.

— Я знаю, ты чист. Если хочешь, расскажу тебе, где и с кем ты был вчера вечером. Во сколько часов и откуда ты вышел сегодня утром.

— Я знаю, что вы знаете.

— Знаешь? Откуда?

— Ну… я должен все знать. Нет, — поспешил добавить начальник разведки, — людей никого я не видел, и кто они, мне неизвестно. Но я вижу прослушки за каждым из моих людей — самые последние, хитрые; слежку. Сперва я подумал, что кто-то чужой нас опутывает, но потом… Я догадался, что это наша собственная структура. Внутренний контроль… Так должно быть, так правильно. И никто о них не должен знать. Но в принципе, то, что они есть — пусть знают все.