Окись серебра - Виктория Александрова

она права. Хельмут вот в своё время рассказал ей — и во что это превратилось? Хотя, наверное, ему бы не хватило воображения подкалывать Хельгу так же, как подкалывала его она. К тому же он понимал, что эти шутки могли ранить её ещё сильнее.

— Но тебя отчего-то расстраивает эта влюблённость, — напомнил Хельмут, и Хельга уверенно кивнула, опустив глаза.

— Расстраивает — это мягко сказано, — вздохнула она. — А тебя не расстраивало тогда?

Хельмут покачал головой. Он предпочитал убеждать самого себя, что не помнит, но на самом деле… Он был слишком юн тогда, чтобы расстраиваться из-за того, что полюбил мужчину. Им с Генрихом было хорошо вдвоём, они вообще ни о чём не думали, а общее осознание, что такие отношения ни к чему не приведут, почти не причинило боли. Почти.

— Она замужем? — спросил он. — Или не воспринимает твои чувства всерьёз?

— И то, и то. — Хельга снова вздохнула, мечтательно закатив глаза, и продолжила уже совсем другим голосом: — Она такая милая, такая непосредственная, и мы с ней любим один и тот же сорт вина…

— Да уж, Хельга, только тебя могла привлечь предрасположенность к пьянству, — заметил Хельмут.

— Не смей никому говорить об этом, — приказала сестра, строго взглянув на него. Он уже почти забыл, но всё же в памяти почему-то всплыл образ матери, которая всегда смотрела на нашкодившего сына так же… — А я просто буду надеяться, что это пройдёт. — Хельга сделала паузу, её взгляд стал совсем другим — снова насмешливым, весёлым, напрочь лишённым всякой тоски. Хельмут облегчённо выдохнул. Ему всё-таки удалось помочь ей… — Ни мне, ни ей эта любовь не нужна.

Хельмут пожал плечами — он не мог не признать её правоты.

— А ещё знаешь, — вдруг подала голос Хельга. Они дошли до очередной скамейки, он смахнул с неё ладонью снег и предложил сестре присесть. — То, что тебя так долго не было дома, меня тоже невероятно расстраивает. — Она таки села и закинула ногу на ногу, взбив снег носком сапога. — Ты знаешь, сколько у нас долгов? Какие у нас трудности с деньгами? Год не особо урожайный выдался, и, говорят, зима грядёт холодная… Тебе-то хорошо было в Даррендорфе на шее у жены сидеть, а я тут едва концы с концами сводила — и легче не станет!

Хельмут замер, ощутив болезненное покалывание в груди — похожее на чувство вины или стыда.

— Может… я займу у Генриха? — робко предложил он. Генрих точно не откажет, хотя Хельмут ещё не вернул ему прошлый долг.

— У Генриха тоже казна не бесконечная, — покачала головой Хельга с горькой усмешкой. — Ладно, пока не переживай. Я заложила свои украшения ростовщику.

— Хельга, милая… — Хельмут не выдержал — рухнул на колени в мокрый снег и сжал ладонями холодные пальцы Хельги. Она взглянула на него с диким изумлением. — Я куплю тебе в сто раз больше украшений, новых и модных! И мы всё наладим, обещаю. Нам больше не надо тратиться на войну, а в мирное время накопить гораздо легче.

Хельга посмотрела на него с теплотой и какой-то снисходительностью — опять же, как мама… И Хельмут снова ощутил то покалывание, только теперь то была тоска по ушедшей баронессе Джоленте.

— Ладно, — сказала сестра, — пойдём завтракать, что ли…

* * *

Ещё никогда Хельмут не испытывал такого облегчения. Его безумно радовало, что ситуация с Хельгой разрешилась, что он выяснил причину её тоски и что она всё ему простила. А та бездушная женщина, посмевшая не ответить на чувства Хельги взаимностью… Ну, она всё-таки тоже не виновата. Наверное.

Перед завтраком Хельмут забежал в спальню за Софией — заодно надо было сменить намокшие на коленях штаны. Он зашёл, на ходу скинув плащ и повесив его на крючок у двери, и обнаружил, что София уже проснулась. Она стояла у огромного зеркала и пыталась самостоятельно зашнуровать своё любимое розовое платье: шнуровка находилась с задней стороны лифа, и тянуться к ней руками было жутко неудобно. Хельмут подлетел к ней, на ходу сбрасывая с себя камзол.

— Не спеши одеваться, голубка моя, — прошептал он и, развернув её к себе, незамедлительно поцеловал.

София, быстро сообразив, в чём дело, с радостью ответила на поцелуй и попятилась, увлекая мужа на кровать.

Господи, у неё, наверное, самые нежные губы на свете, самые чувственные пальцы, и даже во время их сближения она умудрялась оставаться такой чистой… Хельмута это опьяняло. И он не мог оторваться от любимой жены, от этих больших зелёных омутов, от чуть припухших мягких губ… Хотелось остаться в ней навечно, хотелось целовать её, не прерываясь, ощущая её лёгкую дрожь, хотелось просто забыться и никогда, никогда не выпускать её из объятий.

После всего София, чуть задыхаясь, сказала:

— Знаешь, кажется, сегодня всё было как-то… как-то по особенному.

Хельмут негромко рассмеялся, прижимая её к себе. Впрочем, теперь уже вести себя тихо не было смысла: Хельга наверняка всё слышала и теперь заливается где-нибудь от смеха.

— Ты думаешь, у нас наконец получилось? — уточнил он, поглаживая Софию по плечу.

— Думаю, да. — Девушка улыбнулась и закрыла глаза.

Мирный договор[19]

1395 год от Великого затмения, январь

Пергамент был безумно мягким, тончайшей выделки, а буквы на нём — изящные, невероятно вычурные, словно каждую из них выводили не менее получаса. На красной восковой печати красовались три полосы королевского герба.

— Ну, а что поделать? — вздохнула Кристина. — Придётся ехать… Тем более, король приказывает. — После недолгой паузы она не выдержала и вспылила: — Ох уж эти формальности… И нельзя было сразу всё подписать?

— Видимо, нет, — пожал плечами Генрих и коротко откашлялся. — Может, он сам не догадывался, что в этом мирном договоре есть необходимость, просто ему кто-то надоумил.

— С другой стороны, устно мы тоже ничего не обговорили, — продолжила она, — и от Карперов следует ожидать чего угодно… Я думаю, что король прав и надо подписывать.

В комнате воцарилась тишина. Кристина взглянула сначала на мужа, потом на огонь, пылающий в камине. Поначалу ей хотелось кинуть туда письмо короля. Он предлагал (то есть приказывал, конечно, но этот приказ был выражен как ненавязчивое предложение) встретиться с Элис Карпер на острове Зари в Серебряном заливе и подписать мирный договор, официально означающий конец войны и капитуляцию Шингстена. Кристина терпеть не могла, когда ей напоминали о войне, хотя о войне ей напоминало всё вокруг: и звон стали, и громкие звуки, и вид оружия… От воспоминаний и так деваться было некуда, а тут ещё