Гений разведки - Сергей Иванович Бортников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
"Он сказал мне, что, если я не разрешу ему идти в разведку, он не пойдет. Но не могла я ему этого сказать. На прощание он долго-долго махал мне рукой. Я его отпустила. Навсегда", — и сейчас с горечью вспоминает Анна Константиновна Белякова-Подгорбунская, так больше ни разу и не вышедшая замуж.
А тогда…
Володя собрал мощный ударный кулак из танка Т-34, девяти бронетранспортеров, одной противотанковой пушки и двух бронемашин. Ночным стремительным рывком, открыв огонь из всех имеющихся в наличии видов оружия, посеял замешательство в стане врага.
При этом Громак танком раздавил несколько пушек, а бронетранспортеры скосили чуть ли не всю вражескую пехоту.
И понеслось…
Сражаясь несколько дней в предельно узком коридоре, разведчики разрывали и уничтожали мелкие немецкие подразделения и таким образом объединяли, укрепляли, сплачивали дравшиеся порознь красные части.
Вскоре приказ был выполнен.
Счастливый Бабаджанян дал Подгорбунскому новое ответственное задание: идти на соединение с войсками 3-й гвардейской армии 1-го Украинского фронта генерал-полковника Василия Николаевича Гордова, если быть абсолютно точным — с 58-й её дивизией.
Однако в тесном проходе, проложенном между разными частями вермахта у селения Романувка-Нова[101], группа Владимира Николаевича напоролась на засаду: шесть тяжелых танков и батальон пехоты открыли огонь по горстке отчаянных бойцов разведвзвода.
Головной бронетранспортер был подбит первым же выстрелом; спустя несколько мгновений, вспыхнули ещё несколько машин. Впрочем, лейтенант Каторнин, командир пушки, не растерялся: отцепил орудие и показал немцам, как надо вести артиллерийский бой в ограниченном времени и пространстве — тремя точными выстрелами поджег три танка. Остальные позорно ретировались.
После этого Подгорбунский разделил отряд на две неравные части. Большую, с единственным танком, ведомым крепкой рукой Громака, и самоходной пушкой во главе с лейтенантом Дубининым, он послал пробиваться к Гордову, а сам с тридцатью бойцами и тремя бронетранспортерами остался прикрывать их продвижение с севера.
Целый батальон вермахта атаковал один взвод славных советских воинов.
Но безуспешно.
— Рус, сдавайся! — кричали гитлеровцы, подобравшись к нашим героям на расстояние броска гранаты.
Однако никто из них и не помышлял подымать руки!
Ряды танковых разведчиков быстро редели. Двадцать пять, потом двадцать, пятнадцать, наконец — двенадцать. Все были ранены, Володя — дважды. И всё же…
Время от времени красноармейцы даже выходили в контрнаступление на чудом уцелевших бронетранспортерах, расстреливали залегшие цепи немцев, и все начиналось сначала.
— Русс, сдавайся!
А вот вам!
Вечером, когда ребята получили весточку о том, что наши части наконец-то вышли к Висле, где соединились с армией Гордова, Подгорбунский пообещал им, что, выполнив задание, вернётся в госпиталь:
— Вот только схожу в еще одну атаку, последнюю, чтоб вам без меня не так трудно было.
Вылазку совершили без потерь…
Но, как только капитан, вернувшись с задания, обессиленный прилёг на землю, прямо у его изголовья разорвалась шальная мина[102].
Случилось это 19 августа 1944 года.
Опознали Володю по Звезде Героя, которую он никогда не снимал…
* * *
Конечно же оставшиеся в живых бойцы не бросили тело своего командира, не отдали на растерзание злейшим врагам — положили на плащ-палатку и понесли в сторону расположения наших войск.
Вот как, много лет спустя, описал этот эпизод в своей книге "Впереди Берлин" Николай Кириллович Попель:
"Навстречу нам по оврагу ползли шесть разведчиков. Они цепко держали края плащ-палатки, на которой лежала какая-то бесформенная груда. В переднем я узнал Сашу Власова, бессменного ординарца и лучшего друга Подгорбунского.
— Что это такое?
Из груди Власова вырвалось всхлипывание. Вместо ответа он протянул Золотую Звезду.
— Вот все, что от командира осталось.
Мы смотрели на плащ-палатку и не могли понять, не могли поверить в случившееся. Саша по-своему понял мой взгляд.
— Все собрали, товарищ генерал, все до кусочка! Кто жив остался — все ползали, искали останки командира. Тут он, целиком. — И Власов зарыдал.
Не выдержал и я.
С чистым сердцем пришел в партию Подгорбунский и отдал свою кровь, свое молодое счастье, как и его отец, за дело Ленина, за счастливую жизнь.
В двадцать семь лет[103] погибли они оба Николай и Владимир Подгорбунские, отец и сын.
Первый погиб в армии Лазо, защищая Советскую республику, второй спасал ее от гитлеровских варваров…"[104]
Друзья-разведчики и любимая супруга Анечка похоронили Героя на ещё "тёплой" после боя, но уже освобождённой от фашистов польской земле[105].
Горше всех рыдал один молодой боец, которому только-только стукнуло восемнадцать.
Мол, Господи, как ты мог допустить такую вопиющую несправедливость? Ведь у командира — молодая любящая супруга, ждущая ребёночка, а у меня — вообще ни одной родной кровинки на всём белом свете нет. Нет, чтобы забрать не его, а мою жизнь?
…А вот Иван Громак, даже при всём своём желании, на похоронах своего командира присутствовать физически не мог.
Его танк продолжал героически сражаться на Сан-домирском плацдарме в составе войск 3-й гвардейской армии Гордова…
18
После гибели обожаемого командира, о которой он узнал из сообщений "народного информбюро", возвращаться в так и не ставшую родной мотоциклетную роту не имело никакого смысла. И Громак продолжил громить врага в составе 111-й танковой Новоград-Волынской Краснознаменной ордена Суворова 2-й степени бригаде 25-го танкового Краснознаменного корпуса 3-й гвардейской армии 1-го Украинского фронта, после освобождения Варшавы — 17 января 1945 года, — повернувшей на юг Польши.
Спустя 11 дней, 28 января, именно это соединение сыграло решающую роль в освобождении столицы Верхней Силезии — города Катовице.
Самого Ивана после прямого попадания вражеского снаряда в очередной раз взрывной волной выбросило из танка — через тот самый никогда не закрывавшийся в бою люк механика-водителя. Вот что значит школа!
После того боя мать солдата получила очередную — вторую по счёту — похоронку (первую ей принесли после Смоленска), а он снова выжил. Только после тяжелейшей контузии потерял слух и речь.
Весну 1945-го Иван встретил в госпитале. И там опять "отличился"!
В один из солнечных апрельских дней, отдыхая в тени какого-то буйно цветущего фруктового дерева, он заметил на поверхности госпитального пруда странную зыбь. То в одном, то в другом месте вода, словно закипая, начинала приходить в движение и вздыматься вверх непонятными фонтанчиками.
"Чёрт, да это же рыба! Косяками ходит! сработала профессиональная "чуйка". — Ищет моего, где выбросить икру!"
— Эй, Стёпа, поди сюда! — нет, не сказал, промычал Громак. Мол, смотри, что здесь творится!
Немолодой высокий красноармеец без одной ноги, присев рядом с ним на скамейку, уставился в указанном направлении.
И сразу понял всё.
