Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам - Эдуард Филатьев

Возможно, пришедший на празднование поэт и в самом деле поначалу улыбался. Но, увидев 40 бутылок шампанского в ванной и Юсупа Абрахманова, с которым Лили Брик «беззастенчиво флиртовала» на протяжении всего вечера, Владимир Владимирович сразу понял, что́ его тут ожидает, и мгновенно помрачнел.

Не исключено также, что днём он мог посетить Лубянку. Или к нему в комнату-лодочку мог наведаться кто-то из друзей-гепеушников и показать фотографию виконтессы Татьяны дю Плесси, сделанную во время венчания. А заодно мог что-то рассказать о поэте Владимире Силлове, которого гепеушники заподозрили в чём-то контрреволюционном.

Если расстрелянный в ноябре Яков Блюмкин был просто знакомым (пусть даже давним и очень хорошим), то Силлов являлся коллегой Маяковского по Лефу и Рефу. То, что ОГПУ готовилось учинить расправу над 29-летним Владимиром Силовым, не могло оставить Маяковского равнодушным.

На все попытки поэта взять под защиту обречённого поэта Агранов или Горб могли сообщить ему то, что говорили о Силлове Виктор Шкловский, Борис Пастернак, Сергей Эйзенштейн, Николай Асеев, Семён Кирсанов и другие лефовцы. Высказывания эти были неприкрашенные, прямые, порой нелицеприятные, и поэтому они били наповал.

Прочитав их, Владимир Владимирович вполне мог разочароваться во многих своих сподвижниках.

А в Гендриковом он встретился с ними лицом к лицу. И слушал их весёлые славословия в свой адрес. Но теперь эти слова, произносимые столь торжественно, должны были восприниматься как неискренние, фальшивые и поэтому подлые.

Финал празднования

Кроме «Хорошего отношения к лошадям», Маяковский прочёл ещё одно стихотворение на ту же тему – «История про бублики и про бабу, не признающую республики». Это был рассказ о том, как красноармеец, которого везли на фронт сражаться с панской Польшей, попросил бублик у торговавшей на базаре бабы. Баба бублик не дала. Голодные красноармейцы войну с Польшей проиграли. Паны нагрянули на базар и съели бабу вместе с её бубликами. И поэт делал вывод:

«Посмотри, на площадь выйдь —ни крестьян, ни ситника.Надо вовремя кормитькрасного защитника!Так кормите ж красных рать!..»

Маяковский и себя считал защитником своей страны. И ему тоже не дали (притом который уже раз) желанного «бублика» – возможности жениться по любви, пожалели ценного гепеушного агента.

Подвыпившей компании было, конечно же, не до этого.

Лили Брик на следующий день записала в дневнике:

«До трамваев играли в карты, а я вежливо ждала пока уйдут».

Устав ждать, Лили Юрьевна вздремнула в своей (свободной от гостей) комнате.

И вот тут-то в квартире появились Пастернак со Шкловским. Гости пришли мириться. Борис Леонидович сказал Маяковскому:

«И соскучился по тебе, Володя. Я пришёл не спорить, а просто хочу вас обнять и поздравить. Вы знаете сами, как вы мне дороги».

Однако Маяковский мириться не захотел. Он хмуро сказал, обращаясь к Льву Кассилю:

«– Пусть он уйдёт. Так ничего и не понял: сегодня оторвал – завтра пришить можно обратно… От меня людей отрывают с мясом!.. Пусть он уйдёт!»

Ошеломлённые такой встречей, Пастернак и Шкловский стремглав покинули квартиру.

Галина Катанян:

«В столовой была страшная тишина, все молчат. Володя стоит в воинственной позе, наклонившись вперёд, засунув руки в карманы, с закушенным окурком».

Возможно, Маяковский сказал Пастернаку и Шкловскому что-то ещё, касавшееся их высказываний гепеушникам, чего ни Лев Кассиль, ни Галина Катанян просто, видимо, не поняли (или поняли, но в воспоминаниях упомянуть побоялись).

Присутствовали ли при этом раннем утреннем инциденте Агранов, Горб, Эльберт и Горожанин, неизвестно. Но им не нужно было ждать, пока пойдут трамваи, так как за ними присылали с Лубянки автомобили, и высокопоставленные гепеушники могли к тому времени уже покинуть Гендриков переулок.

Но что удивительно! Никто из тех, кто присутствовал на торжественном чествовании Маяковского, не привёл ни единой фразы, ни словечка, прозвучавших из уст этой четвёрки. Как будто они промолчали весь вечер. Или словно их там вообще не было.

А ведь Агранов, Горб, Эльберт и Горожанин и тосты поднимали в честь юбиляра, и славили его. А их жёны танцевали вместе с ним. И вместе со всеми куражились.

Впрочем, эти умолчания понять можно – об этих людях высказываться не полагалось (как-никак – солдаты Дзержинского, бойцы невидимого фронта). Но совершенно непонятно отсутствие каких-либо упоминаний об Осипе Брике. Почему не осталось никаких воспоминаний о его участии в этом мероприятии?

Объяснить это можно только одним – Осип Максимович по-прежнему был крепко обижен на Маяковского за «Клопа» и «Баню». Потому и был нем, как рыба.

Подводя итог чествованию поэта, можно сказать, что празднество, начавшееся задорно и весело, под занавес скомкалось, гости изрядно захмелели, а виновник торжества к тому же ещё изгнал двух своих бывших друзей, явившихся незвано.

Вполне возможно, что, добиваясь наличия сорока бутылок шампанского на сорок гостей, мстительные Брики именно такого финала и ожидали, мечтая превратить юбилейный вечер в издевательский балаган.

Никаких свидетельств, которые подтвердили бы это предположение, конечно же, нет. Как, впрочем, отсутствуют и свидетельства, его опровергающие. Поэтому каждый, руководствуясь известными фактами, вправе делать свои выводы.

Покинув квартиру в Гендриковом ранним утром 31 декабря, Маяковский несколько дней там не появлялся.

Вероника Полонская потом писала:

«Я совсем не помню, как мы встречали Новый год и вместе ли».

А в это время (в самом начале января 1930 года) из Москвы в Париж отправились Яков Серебрянский, бывший начальник 1 отделения ИНО ОГПУ, ставший простым оперативным сотрудником Лубянки, и Сергей Васильевич Пузицкий, помощник начальника Контрразведывательного отдела (КРО ОГПУ). Пузицкий имел высшее образование (окончил юридический факультет Московского университета) и был видным чекистом (участвовал в арестах английского шпиона Сиднея Рейли и известного эсера и антисоветчика Бориса Савинкова). Вместе с ними были и супруги Яновичи (Захар и Фаина), друзья Маяковского и Бриков. Гепеушники ехали во Францию выполнять приказ по захвату и доставке в Советский Союз возглавлявшего РОВС генерала Александра Павловича Кутепова.

Глава третья

Жертва режима

Ответ на «укол»

Независимо от того, кто, где и как встречал новый 1930 год, 1-е января наступило. Этот день Маяковский провёл в своём обычном рабочем ритме, о чём свидетельствует его телеграмма, отправленная в Ленинград – в ответ на телеграмму из клуба Ижорского завода: