Еретики Дюны - Фрэнк Херберт

Туек постарался сглотнуть сухим горлом.

Каниа прошаркала мимо него к телу. Туеку не было видно ее лица. Присутствие Кании напомнило ему, что было что-то между Канией и Стиросом в дни их молодости. Туек двинулся, инстинктивно вставая между Канией и сидевшей девочкой.

Каниа становилась перед телом и пнула его ногой. Затем она повернулась к Туеку с выражением злорадного торжества на лице.

— Я должна была увериться, что он действительно мертв, — сказала она.

Одраде взглянула на одну из своих спутниц.

— Уберите тело.

Она поглядела на Шиэну. Для Одраде это была первая возможность повнимательней приглядеться к девочке с того момента, как она возглавила боевые силы, двинув их для отражения нападения на храмовый комплекс.

Туек проговорил позади Одраде:

— Преподобная Мать, не могла бы ты объяснить…

Не оборачиваясь, Одраде его перебила:

— Позже.

Лицо Шиэны оживилось при словах Туека.

— Я так и думала, что ты — Преподобная Мать!

Одраде просто кивнула. До чего же восхитительная девочка. Одраде испытывала те же чувства, что и перед живописным полотном в апартаментах Таразы. Что-то от того огня, перешедшего в произведение искусства, вдохновляло сейчас Одраде. Дикое вдохновение! Вот о чем говорит ей сумасшедший Ван Гог. Хаос, приведенный в изумительный порядок. Разве это не входит в кодекс Ордена?

«Эта девочка — мой холст», — подумала Одраде. Она почувствовала, как у нее покалывает в руке от ощущения древней кисти. Ее ноздри расширились от запаха масла и красок.

— Оставьте меня наедине с Шиэной, — приказала Одраде. — Все выйдите.

Туек начал было возражать, но был остановлен, когда одна из спутниц Одраде крепко схватила его за руки. Одраде обдала его жгучим взглядом.

— Бене Джессерит и раньше тебе служил, — сказала она. — На этот раз мы спасли тебе жизнь.

Женщина, державшая Туека за руку, потянула его прочь.

— Ответь на его вопросы, — сказала Одраде. — Но сделай это где-нибудь еще.

Каниа сделала шаг по направлению к Одраде.

— Эта девочка на моем…

— Удались! — рявкнула Одраде, задействовав все силы Голоса.

Каниа застыла.

— Вы чуть не потеряли ее, уступив нелепому сборищу заговорщиков! — сказала Одраде, сурово глядя на Канию. — Мы подумаем, предоставить ли вам дальнейшую возможность заниматься с Шиэной.

Слезы показались в глазах Кании, но приговор Одраде обсуждению не подлежал. Повернувшись, Каниа выскочила вслед за остальными.

Одраде перенесла свой взгляд на глядевшую во все глаза девочку.

— Мы уже очень давно тебя ждем, — проговорила Одраде. — Мы не предоставим этим дуракам еще одной возможности тебя потерять.

~ ~ ~

Закон всегда принимает ту, либо иную сторону на основе принудительной силы. Мораль и юридические точности мало что значат, когда вопрос ставится ребром: у кого рычаги влияния?

Сразу после того, как Одраде и сопровождавшие ее покинули Гамму, Тег энергично взялся за работу. Необходимо перестроить внутренний режим Оплота так, чтобы держать Шванги подальше от гхолы — распоряжение Таразы.

— Она может наблюдать за всем, чем угодно. Ей нельзя дотрагиваться.

Несмотря на множество неотложной работы, у Тега часто случались странные моменты, когда он в забытьи глядел в никуда, становясь жертвой возникающего из ничего беспокойства. История с вызволением отряда Таразы с корабля, приписанного к Союзу и странные высказывания Одраде не укладывались ни в одну из намечаемых им схем.

«Зависимости… Ключевые бревна…»

Тег приходил в себя в своем рабочем кабинете; график назначений проецировался перед ним, показывая перестановки, которые он собирался сделать, но на какой-то миг он и там выпадал из времени и действительности. Ему приходилось мгновение подумать, чтобы заново себя сориентировать.

Позднее утро. Тараза и ее сопровождавшие уехали два дня назад. Он в одиночестве. Да, Патрин взял на себя сегодняшние уроки с Данканом, освободив Тега для принятия командных решений.

Тег почувствовал себя чужаком в этой комнате. Да, когда он глядел на все по отдельности, то каждая вещь знакома и привычна. Вот его персональный стационарный дисплей с банком данных. Его форменный китель, аккуратно повешенный на спинку стула рядом с ним. Он попытался войти в модуль ментата, но обнаружил, что его ум этому сопротивляется. Он не сталкивался с таким феноменом со дня своего ученичества.

Дни ученичества. Таразе и Одраде удалось каким-то образом отбросить его назад, в некую форму ученичества.

Самообразование.

Как-то безотчетно память подсунула ему их давний-давний разговор с Таразой. Как же это знакомо. И вот уже, пойманный сетями своей памяти, он унесся вдаль.

Они с Таразой тоща очень устали после принятия тяжелых решений и проведения различных мероприятий по предотвращению кровавого столкновения — инцидента Гарандика. Сейчас все это стало лишь легкой отрыжкой истории, но в то время потребовало объединения всех их усилий.

После подписания соглашения, Тараза пригласила его в небольшую приемную своих личных покоев на не-корабле. Она говорила небрежно, восхищаясь его мудростью, тем, как он разглядел те слабости, которые смогли привести к компромиссу.

Они были на ногах и активны почти тридцать часов, и Тег был рад возможности посидеть, пока Тараза набирала код на аппарате питания. Из него, как и требовалось, появились два стакана с кремово-коричневой жидкостью.

Тег узнал запах, когда она подала ему стакан. Это был быстрый восстановитель энергии, взбадриватель, который Бене Джессерит редко делил с посторонними. Но Тараза больше не считала его посторонним. Запрокинув голову, Тег сделал долгий глоток этого питья, взгляд его устремлен на потолок небольшой приемной Таразы. Этот не-корабль был старой модели, построенный в те времена, когда больше внимания уделялось отделке — тяжелые карнизы, барочные фигуры, вырезанные на каждой поверхности.

Вкус питья откинул его память назад, в детство, тяжелое воздействие меланжа…

— Моя мать готовила это для меня, когда я был слишком измотан, — сказал он, глядя на стакан в своей руке. Он уже почувствовал, как возвращающаяся сила растекается по его телу.

Тараза уселась со своим стаканом в песье кресло напротив него — пушистый предмет живой мебели, давно привыкший к ней и сразу же принявший ее форму.

Для Тега она приготовила обычное кресло с зеленой обивкой, но видела, как его взгляд быстро скользнул по песьему креслу, и улыбнулась Тегу. — У всякого свой вкус, Майлз, — она пригубила питье и продолжила. — О, Господи, до чего же изматывающая, но славная работа. Были моменты, когда дело доходило до самой грани очень скверного оборота.

Тег обнаружил, что его трогает ее расслабленность. Никакой позы, никакой готовой маски, чтобы разделить их и четко обозначить различие положений в иерархии Бене Джессерит. Она была явно дружелюбной, без всякого намека на соблазнительность. Во всяком случае, выглядело это так — вот и все, что можно сказать при общении с любой Преподобной Матерью.

С быстрым приливом восторга Тег понял, что он здорово наловчился читать Альму Мавис Таразу, даже когда она прикрывалась одной из своих масок.

— Твоя мать научила тебя большему, чем ей было ведено, — сказала Тараза. — Мудрая женщина, но еще одна еретичка. Хотя, все мы, кажется, склоняемся к этому в эти дни.

— Еретичка? — он испытал мгновенное возмущение.

— Есть в Ордене такая приватная штучка, — сказала Тараза. — Нам предписано следовать приказаниям Верховной Матери с полной преданностью. Мы так и делаем, кроме тех случаев, когда не согласны.

Тег улыбнулся и сделал большой глоток своего питья.

— Странно, но во время этого небольшого противостояния я обнаружила, что реагирую на тебя так, как реагировала бы на одну из наших Сестер, — сказала Тараза.

Тег ощутил, как питье согревает его желудок. От него оставалось покалывание в ноздрях. Он поставил стакан на боковой столик и проговорил, глядя на него:

— Моя старшая дочь…

— То есть Димела, да? Тебе бы следовало позволить нам получить ее, Майлз.

— Тут решал не я.

— Но одно словечко от тебя… — Тараза пожала плечами. — Ладно, все это в прошлом. Так что насчет Димелы?

— Она думает, что я часто слишком похож на одну из вас.

— Слишком похож?

— Она яростно предана мне, Верховная Мать. Она на самом деле не понимает наших отношений…

— Каковы наши отношения?

— Ты командуешь, я подчиняюсь.

Тараза поглядела на него поверх края своего стакана. Поставив стакан, она произнесла: