Огненный шторм. Стратегические бомбардировки Германии. 1941-1945 - Ганс Румпф

По воле случая в связи с этим появился странный и интересный феномен: если отследить истоки возникновения теоретических основ неограниченных или тотальных бомбовых ударов, он непременно приведет в романоязычные страны (Дуэ, Ружерон, Вотье и т. д.). (Однако реализовали на практике тотальную бомбовую войну германоязычные англичане и американцы. — Ред.)

Мероприятия гражданской обороны (первоначально в Германии использовался термин «пассивная оборона»), в отличие от ведения активных военных действий, таят в себе одну серьезную опасность: существует возможность того, что она будет способствовать моральной пассивности населения. Поэтому считалось очень полезным дать (по крайней мере, некоторым группам гражданских людей) возможность активно действовать, когда этого потребует обстановка. Даже позже, когда бомбежки противника стали массированными и борьба с пожарами, а также импровизированные спасательные операции силами самоотверженных горожан редко приносили значительный успех, это, по крайней мере по мнению многих, было лучше, чем ночь за ночью проводить в убежище, гадая, чья очередь пришла с каждым новым воем бомб там, наверху. Кроме того, во многих людях живет неожиданно сильное желание «жить, наслаждаясь опасностью». Во время войны это стремление, да еще подогреваемое пропагандой, находило для себя множество вариантов для того, где человек мог проявить его.

Один из обнадеживающих феноменов тех трудных времен заключается в готовности мужчин и женщин храбро прийти на помощь соседям, их поддержка друг друга, невзирая на собственные трудности. Это было время, когда в расчет принимались лишь самые простые фундаментальные основы. Когда над головой завывали вражеские бомбы, люди ощущали себя частью общего, в их сердцах не оставалось места ничему иному, кроме искренней готовности помочь ближнему. Когда смерть была так близко, никто не мог скрываться под маской.

Члены этих маленьких сообществ, часто состоявших из жителей и жительниц одного квартала или одной улицы, чувствовали себя частью единого целого со своими товарищами. То, что их восприятие действительности сузилось до ближайших соседей, придавало людям дополнительные силы. Возможно, именно это помогло им преодолеть все трудности и не сломаться. Базовой естественной ячейкой общества является конечно же семья. Именно эта самая мелкая единица является основой любого общества людей. Под ужасными ударами, обрушившимися на них с неба, целью которых было, несомненно, разрушить единство людей, человеческие узы только крепли, а дух сопротивления становился сильнее, а семья взяла на себя выполнение даже тех функций, которые в нормальные времена давно перешли другим общественным структурам. А взаимовыручка людей часто делала больше, чем неимоверные усилия властей, направленные на то, чтобы защитить людей от опасности и оказать помощь пострадавшим. Там, где в общественных структурах образовывались бреши, они немедленно заполнялись семьей.

После пережитых бомбежек мы можем позволить себе улыбнуться, когда представители стран, не испытавших всех этих кошмаров, говорят об «отсутствии чувства корней» у средних обитателей больших городов. В прежние времена так считали и в Германии, и многие в это верили. Но сейчас эти призраки прошлого оставляют нас равнодушными, поскольку нашему поколению довелось стать свидетелями того, как миллионы людей действительно лишились корней, потеряв в больших городах свои дома. Привычные четыре стены обрушились, оставив эти самые корни обнаженными.

Много лет нам внушалось, что большие города — это просто бесцветные конгломераты сверхорганизованной технологической цивилизации, что те мужчины и женщины, которым выпало несчастье проживать в таких местах, давно потеряли чувство «дома». Как писал Шпенглер в своей книге «Закат цивилизации», размывание реального понятия «дома», обусловленное необходимостью проживать в больших городах, создает чувство зияющей пустоты. Поэтому неприкаянные и подавленные жители больших городов часто ненавидят город, в котором живут.

Но когда приходят настоящие испытания, мы вдруг обнаруживаем, что ситуация совсем не такова, что присущая человеку потребность любить место, где он родился и вырос, так же характерна для большого города, что он может любить свой город неожиданно сильно и беззаветно. Когда первые же крупные пожары продемонстрировали, что власти не в силах обеспечить защиту городского населения, и пришлось вернуться к старым способам защиты осажденных городов, например избавляться от «лишних ртов» путем их эвакуации, вдруг выяснилось, что эти якобы «неприкаянные, не имеющие корней» люди не желают оставлять свой город даже в моменты чрезвычайной угрозы. Для того чтобы убедить их в необходимости отъезда, зачастую приходилось прибегать к активному пропагандистскому вмешательству и другим мерам.

Среди тех, кто все же был вынужден уехать, нередко наблюдались приступы тоски по дому, которые были настолько сильны, что эти люди, бросая вызов бомбежкам, возвращались в родные места, где они родились и выросли. И если после особенно мощного бомбового удара из города, как правило, тянулись колонны беженцев, то сразу же после того, как проходил первый шок, начинался прямо противоположный процесс.

Даже развалины городов все еще оставались домом для горожан. Они продолжали обладать для них необыкновенной притягательной силой. Менее чем через год 900 тысяч человек вновь жили на руинах Гамбурга, несмотря на то что 87 % городских построек было уничтожено. Своей мрачной решимостью жители как бы демонстрировали, что их город все еще жив.

И сегодня, в дни мира, мы можем наблюдать нечто похожее. Жители наших крупных городов настойчиво сопротивляются воле властей, которые, желая сделать быт населения несколько менее централизованным и уменьшить население городов-гигантов, пытаются переселить целые семьи в «новые города», заложенные в сельской местности.

Можно выявить, по крайней мере теоретически, ту связь, что существует между блокадой и голодом во времена Первой мировой войны и массированным бомбовым наступлением союзников во время следующего мирового конфликта.

В меморандуме в адрес министра авиационной промышленности от 8 июля 1940 г. Черчилль, признавая, что в новой войне не будет возможности организовать эффективную блокаду Германии, как это было в Первой мировой войне, настаивает на том, что существует оружие, использование которого позволит так же эффективно поставить врага на колени. Этим оружием является разрушительная опустошительная авиационная война. Благодаря бомбам, сброшенным с британских бомбардировщиков, война будет перенесена в самое сердце нацистской Германии. Именно это оружие позволит разгромить врага, и ему нет альтернативы.

Таким образом, во время Второй мировой войны бомбежкам была отведена та же роль, что и блокаде Первой мировой войны. Попав в новые жестокие тиски, истощенная Германия снова окажется перед лицом катастрофы, как это уже случилось в конце 1918 г.

Но, несмотря на то что союзники все-таки выиграли войну, новый план не удался. Это оружие не помогло одолеть противника.

Во время Второй мировой войны поставки продовольствия, конечно, были ограниченными, но то бедственное положение, в которое страна попала в Первой мировой войне, не повторилось. Как писал в своей книге «Хлеб для всей Европы» (Brot fur ganz Europa) Бааде, во время Второй мировой войны были достаточные запасы продовольствия для того, чтобы в случае блокады прокормить 350 миллионов человек континентальной Европы, обеспечив для каждого ежедневный рацион с энергетической ценностью 3 тысячи калорий. Другое дело, что не всегда была возможность обеспечить доставку продовольствия вовремя и в нужное место. Только в последние несколько недель полного военного хаоса пайки пришлось урезать до 1800 калорий в день.

На этот раз голод пришел еще до того, как кончилась война. А затем, согласно плану Моргентау, страны-оккупанты в течение нескольких лет не давали Германии обеспечивать себя продовольствием.

Несмотря на беспрецедентное количество мощных бомбежек, с помощью их не удалось даже приблизительно повторить тот эффект голодной блокады, в котором страна оказалась во время Первой мировой войны, когда голод и последовавшие за ним эпидемии подорвали волю нации к сопротивлению.

В 1918 г. равнодушие, нежелание продолжать борьбу и чувство обиды было несравнимо больше, чем в 1945 г., когда большая часть народа сумела сохранить волю к сопротивлению. Была организована грамотная пропагандистская кампания. Ее лозунгами было, что если Германии удастся воспроизвести все то, что она теряет в результате вражеских бомбежек, то она победит. Большинство населения в это верило. И чем большим было опустошение, тем проще было убедить людей в этом.