Вдоль по радуге, Или приключения Печенюшкина - Сергей Белоусов

Расступившееся воинство медленно двинулось вперед. Но снова застыло, натолкнувшись на взгляд Печенюшкина, горящий ярче лезвия шпаги. Что-то было в нем такое, отчего подкашивались ноги у самых отъявленных головорезов.

И тогда Ляпус в знаменитом плаще с откинутым капюшоном появился из рядов охраны. Оставляя войско за спиной, он двинулся к Печенюшкину.

Аленка, Фантолетта, Федя и Морковкин подлетали к вершине Тики-Даг.

-- Платьице красивое намокнет, -- горевала девочка. -- Можно, я платье сниму, в трусиках останусь? В платьях же не купаются! А я, честно, не утону?

-- Нырну вслед за тобой! -- успокаивал Федя. -- Про то в волшебной книге ничего не сказано. И навстре-е-ечу ветру я плыву-у... -- пропел он. --Мыться не люблю, но плаваю как рыба!

Фантолетта сидела тихо, прижимая к себе Аленку. В глазах феи таилась грусть -- сказка приближалась к концу, а, значит, предстояло расставанье. Морковкин явно волновался за ребенка. Он все пытался рассказать историю, случившуюся, якобы, с его знакомой, девочкой лет пяти.

-- Храбрая была, как лев, -- говорил старик. -- В ванне всегда ныряла. Озеро увидит -- ныряет. Море увидит -- ныряет. Шторм в океане, волны высотой в восемнадцать дворцов -- все равно ныряет!

-- А в бассейн без воды не ныряла? -- тихо спросил Федя.

Старик понял, что заврался, безнадежно махнул рукой, покраснел, умолк.

Троллейбус остановился в воздухе у чаши с рубиновым напитком, почти над головой стражников.

-- Тише, -- прошептала Фантолетта. -- И не забывайте, мы невидимы.

Глупус стоял перед своим отрядом. Жестикулируя мягкими зелеными лапами, он держал речь, обмирая от страха. Видя испуг предводителя, стражники тоже отчаянно трусили. Плел водяной несусветную ерунду.

-- Сейсяс плилетят, знасит! Бояться нельзя никому, потому сто я сам боюсь! А сто? Излубим на кусоцки, если, конесно, зывы останемся. Как навалимся -- и конес! Нам конес! То есть им конес! Не лобей, лебята, и слазу в кусты, то есть на влага! Ула-а-а-а!!

Слыша такое, внешнее кольцо охраны заранее потихоньку расползалось.

Чудесная машина, переместившись немного в сторону, чтоб не задеть оставшихся горе-защитников, опустилась на землю. Троллейбус внезапно вырос из пустоты перед глазами стражи. Полная паника овладела фантазильцами. С дикой скоростью неслись они врассыпную.

Глупус собрал жалкие остатки храбрости. Замахиваясь в пространство непосильно тяжелым мечом, шатаясь, он делал шаг вперед, два назад.

Первым из троллейбуса показался Морковкин. Увидев внушительную фигуру старого чародея, Глупус выронил меч, плюхнулся на колени и отчаянно заорал:

-- Ныляй! Ныляй! Я не буду месать, я милный! -- и рухнул на бок.

-- Глубокий обморок! -- удовлетворенно промолвил Морковкин.

Компания друзей стояла у источника наготове, ожидая условленного знака -- зеленой ракеты. Алена пальцем попробовала рубиновую жидкость.

-- Холодная, но ничего, надо потерпеть, -- говорила она, ища одобрения в лицах волшебников, закрытых прозрачными масками от ядовитых испарений.

На лице Фантолетты застыла мука. "Заставлять ребенка рисковать! Лучше б самой сто раз подряд головой в прорубь!" -- думала добрая фея.

Аленка деловито разулась, вручила Морковкину туфельки. Видно было, что несчастный старик переживает не меньше Фантолетты. Федя, уже готовый к погружению, подпрыгивал рядом на травке, разминаясь. На нем были пронзительно-желтые до колен трусы с волком, зайцем и надписью "Ну, погоди!"

Ляпус поравнялся с Печенюшкиным и остановился прямо перед ним. Пиччи поднял голову, устремив на противника нестерпимый ледяной огонь своего взгляда. Тот вздрогнул, пошире расставил ноги для устойчивости, но не отступил и глаз не отвел.

-- Негодяй! -- загремел голос Печенюшкина. -- У тебя есть последний шанс сохранить жизнь! Объяви сейчас народу, что ты не господин его и повелитель, что обманул всех, что раскаиваешься и умоляешь простить тебя!

-- Никогда! -- воскликнул Ляпус. Он скинул плащ с серебряным капюшоном и остался в узких штанах и черной рубашке с пышными кружевами у ворота. Черный клинок вороненой стали скрестился со шпагой Печенюшкина, и искры брызнули в воздухе. Схватка началась настолько яростно, что зрители отпрянули. Их словно опаляло невидимым пламенем.

Лиза напряженно следила за поединком. Вдруг от сияния солнечного клинка у нее закружилась голова. Девочка пошатнулась и стала падать, теряя сознание. Кобра мгновенно повернула к ней голову, разорвав магический круг, дрожание воздуха исчезло, и тут же тяжелая стрела, пропев в воздухе, пробила змее горло.

Девочка осталась беззащитна. Но не успела еще ни одна новая стрела сорваться с тетивы, как Пиччи молниеносно обернулся и одним движением шпаги начертил странную фигуру над Лизой. Раненая змея и ее королева оказались внутри золотого конуса -- шатра из солнечных лучей. Враги снова не могли добраться до них.

Но, в момент, когда Печенюшкин обернулся, Ляпус, воспользовавшись этим, нанес ему стремительный коварный удар. Алая кровь залила батист рубашки, правая рука Печенюшкина безжизненно повисла. Глаза злодея сверкнули радостью. И совершенно зря. Солнечный клинок сам собою оказался в левой руке его противника.

-- А-а-а!! -- дико закричал Ляпус. -- Оборотень! И тебя, оказалось, можно достать! -- и шпаги вновь зазвенели в ожесточенной схватке.

Лиза, пришедшая в себя, сквозь паутину золотых лучей могла свободно наблюдать за боем, но слезы застилали ей глаза. Змея умирала. Тело ее то вытягивалось, то скручивалось причудливым клубком, глаза уже мутнели.

Собрав все силы, кобра в последний раз приподняла голову и, глядя на свою королеву стекленеющим взором, едва слышно прошелестела:

-- Клара-Генриетта... Меня зовут... Клара-Генриетта...

Голова ее бессильно ударилась о землю. Все было кончено.

-- Прощай... Прощай, Клара-Генриетта... -- шептала Лиза.

Спина ее содрогалась от рыданий. Слезы текли и текли, заливая королевское изумрудно-зеленое платье. "Желтое и зеленое. Цвета пустыни..." -- вспомнила девочка и заплакала еще горше.

Разъяренный Печенюшкин теснил Ляпуса, наступая шаг за шагом. Вот шпага его свистнула, как хлыст, и кровавый рубец перерезал лицо злодея. Вот, словно золотой шмель, клинок ужалил в плечо Ляпуса, и кровь проступила на черном шелке рубашки. Сталь звенела, скрежетала, визжала, снопами рассыпались искры, и вдруг все смолкло. Ляпус тянулся вверх, привставая на носки, запрокидывая лицо к солнцу, и одновременно заваливался назад. Вороненый клинок выпал из разжавшихся пальцев. Шпага Печенюшкина торчала из груди его, уйдя внутрь почти по рукоятку. Твердой рукой Пиччи взялся за эфес и выдернул лезвие из страшного футляра.

Злодей рухнул на землю, в мертвых зрачках его навсегда застыло родное небо. Черный клок невесть откуда взявшегося тумана окутал тело и тут же мгновенно растаял. На земле осталась лишь кукла, величиной с детскую ладонь. Воинство медленно отступало.

Печенюшкин поднял плащ с серебряным капюшоном, вытер лезвие шпаги, вложил ее в ножны и бросил плащ туда, где валялась кукла. Тот полетел, уменьшаясь в воздухе, и оказался на кукле. Теперь она была точной копией Ляпуса.

Гвардейцы давно уже покинули источник и сейчас, вместе с народом и войском, ждали поодаль -- то ли нападать, то ли разбегаться, то ли приветствовать.

Лиза и Печенюшкин в горе склонились над коброй.

-- И ты, такой могучий волшебник, не можешь ее оживить?! Ну, неужели ничего, совсем ничего нельзя сделать?.. Послушай! А нельзя отлить живой воды? Хоть капельку!

-- Тогда все пропало. Или ей, или -- в источник.

Лиза встала. Лицо ее было хмурым, нос распух, но слезы высохли, и в глазах светилась решимость. В руке, как и все это время, она крепко держала склянку с живой водой.

-- Ладно. Я готова!

Пиччи поднял левую руку вверх, ракетница оказалась в его ладони, и в уши ударил резкий хлопок. Через несколько мгновений неправдоподобно большая зеленая ракета расцвела на небосклоне Волшебной страны. Высоко над горами маленькой точкой вспыхнула в ответ красная ракета. Лиза сосчитала до трех, вдохнула и, сжимая склянку, бросилась в источник...

Протяжный звон, как от удара в колокол, поплыл в воздухе. Фонтаном выплеснулась из чаши толстая золотистая струя, образуя на излете как бы чашечку цветка, в которой сидела Лиза. Постепенно снижаясь и перемещаясь к краю, струя негрустина мягко опустила девочку на мраморное обрамление чаши источника. Мокрые волосы облепили ее голову, на которой чудом держалась корона. Платье прилипло у Лизы к телу, с нее текло ручьями, но, дрожа от холода, она сияла счастьем.

Торжествуя, девочка показала Печенюшкину склянку. Там, на дне, плескалось еще немного голубоватой прозрачной жидкости.

-- Вот! Видишь, осталось! Я в последний момент заткнула пальцем. Хватит Кларе-Генриетте?!

Лиза еще никогда не видела Пиччи хохочущим так радостно и заразительно.