Синие линзы и другие рассказы (сборник) - Дафна Дюморье

2

Предлагаю начать с беглого обзора рондийской истории. Предки современных рондийцев приплыли на эту землю по морю с Крита и пришли посуху из Галлии, а позже к ним примешались цыгане. В начале четырнадцатого века, как вы уже знаете, Рондаквивир вышел из берегов; от наводнения погибли почти три четверти жителей. Первый эрцгерцог восстановил порядок, заново отстроил столицу, приказал обрабатывать поля и выращивать виноград – короче говоря, вернул отчаявшимся людям желание жить.

Успешно справиться с возложенной на себя миссией эрцгерцогу немало помогли воды горных источников. И хотя никто, кроме эрцгерцога, не владел секретом вечной молодости, вода и сама по себе обладала ценнейшими свойствами. Всякий, кто ее пил, каждое утро просыпался с радостным чувством, которое так хорошо знакомо маленьким детям. Ребенок не перестает удивляться открывающемуся перед ним миру. Если он не боится родителей или воспитателей, поутру он открывает глаза с одним-единственным желанием – поскорей спрыгнуть с кровати и босиком выбежать из дома на солнышко. Ведь если заря занялась – она занялась для него. Тот, кто пил рондийскую воду, постоянно испытывал чувство бодрящего обновления.

И дело вовсе не в самовнушении, как порой утверждали скептики. Сегодня ученым доподлинно известно: химические свойства нашей воды таковы, что под ее воздействием в эндокринных железах высвобождаются определенные гормоны, – именно поэтому экспорт бутилированной воды составляет ныне основную статью дохода Ронды. Более восьмидесяти процентов ежегодного объема продукции закупают Соединенные Штаты. Однако в прежние времена, когда все производство было сосредоточено в руках эрцгерцога, воду разливали в бутылки в ограниченных количествах и продавали приезжавшим в страну только на месте. Подумать страшно, сколько денег буквально утекло за минувшие века: вода выходит на поверхность в горной пещере на высоте девяти тысяч футов, оттуда водопадами низвергается по склону Рондерхофа, и сумасшедший поток энергии, которую можно было закупорить и перекачать в жилы утомленных жизнью американцев, с грохотом мчался по голым камням, насыщая влагой воздух и орошая долины, питая и без того плодородную землю и наливая соком золотые цветки ровлвулы.

Жители Ронды, разумеется, получали эту воду с молоком матери: вот откуда их красота, их жизнелюбие и веселый нрав, врожденная неспособность к зависти и тщеславию. Именно эти качества, как учат нас все прежние историки, составляли самую суть национального рондийского характера: умение радоваться тому, что имеешь, и полное отсутствие честолюбия. Зачем убивать, вопрошал Ольдо, знаменитый рондийский поэт, если мы рождены для любви? Зачем горевать, если мы рождены для радости? Зачем, в самом деле, рондийцам одолевать Рондерхоф и стремиться в земли, где вечно царят хворь и мор, нищета и войны? Зачем плыть к устью Рондаквивира и дальше – к берегам, где люди ютятся в трущобах и бараках, где каждый стремится во что бы то ни стало преуспеть в жизни и перещеголять соседа?

У рондийцев таких стремлений не было. В их истории уже случился один великий потоп, в котором погибли их предки. Быть может, когда-нибудь Рондаквивир снова выйдет из берегов и смоет их с лица земли, но пока не наступил черный час, будем жить, и плясать, и мечтать. Будем бить острогой рыбу, играющую в волнах Рондаквивира, прыгать через водопады на склонах Рондерхофа, собирать золотые цветки ровлвулы, давить босыми ногами ароматные лепестки и сочный виноград, сеять и жать, пасти коров и овец – и да пребудет с нами отеческая любовь и забота вечно молодого государя, который, умирая, рождается вновь. Примерно это проповедовал Ольдо, но рондийский плохо поддается переводу: он не похож на прочие европейские языки – настолько он самобытен.

За века, минувшие после потопа, жизнь в Ронде почти не изменилась. Один эрцгерцог сменял другого, и никто не знал точного возраста государя и его престолонаследника. Рано или поздно страну облетала молва о том, что монарх занедужил или с ним случилась какая-то беда; никакой тайны из этого не делалось: чему быть, того не миновать. Наставал день – и на дворцовых воротах появлялось официальное сообщение: эрцгерцог умер – да здравствует эрцгерцог! Так происходила смена правителей. Можете, если угодно, считать это религией. Теософы утверждают, что это и было религией и что эрцгерцог воспринимался как символ весны, обновления природы. Религия или просто живучая традиция – сути дела это не меняет, и рондийцев такое положение вещей вполне устраивало. Они одобряли монарший обычай передавать преемнику тайну вечной молодости, им нравился его юный облик, его белоснежный мундир, сверкающие клинки и выправка дворцовой гвардии.

Государь никогда не мешал своим подданным радоваться жизни, да и вообще в их жизнь не вмешивался. Если землю исправно пашут, урожай собирают и еды в стране достаточно, чтобы народ был сыт, – запросы у людей скромные, а рыбы, дичи, овощей и фруктов хватит на всех, – то новые законы не особенно нужны. Правда, закон о браке традиционно соблюдался ввиду его очевидной пользы – никто и не думал его нарушать. Кому пришло бы в голову взять в жены чужестранку, когда можно жениться на рондийке? И какая женщина рискнула бы дать жизнь ребенку, который мог бы, чего доброго, унаследовать нескладную фигуру и дряблую кожу заезжего иностранца?

Мне могут возразить, что рондийцы вступали в близкородственные браки, что в крошечной стране размером с Корнуолл все население состояло друг с другом в родстве. Да, с этим не поспоришь. Для тех, кто хорошо знал прежний рондийский уклад, совершенно очевидно: не предавая сей факт широкой огласке, братья и сестры нередко сочетались браком. На физическое здоровье это влияло скорее положительно, да и здоровью душевному тоже, судя по всему, не вредило. Умственно отсталые дети в Ронде рождались крайне редко. Однако изучавшие эту проблему историки пришли к выводу, что браки между кровными родственниками сыграли главную роль в развитии таких специфически рондийских черт личности, как полное отсутствие амбиций, ленивое благодушие и неприятие войны.

Зачем воевать, вопрошал Ольдо, если нам не надо чужого? Зачем воровать, если мой кошелек полон денег? Зачем покушаться на честь чужестранки, если сестра моя – супруга моя? Подобные умонастроения могут шокировать – и на деле шокировали многих туристов, оказавшихся в стране столь откровенно чувственной, столь свободной от всяких моральных устоев; но сколько бы турист ни брюзжал, сколько бы ни возмущался, рано или поздно он и сам подпадал под чары рондийской вседозволенности. Перед красотой невозможно устоять. К концу каникул такой турист, подкрепив силы водой из источников, сам вливался в ряды новообращенных – всех тех, кто открыл в Ронде неведомое прежде отношение к жизни: быть гедонистом, не будучи эгоистом, и превыше всего ставить гармонию души и тела.

Вот тут-то и крылась трагедия. Так уж устроен западный человек, что он не может просто жить и радоваться. Для него это непростительный грех. Ему необходимо вечно стремиться к какой-нибудь недосягаемой цели, будь то материальный достаток, поиски более совершенного бога – или создание нового оружия, которое обеспечит ему власть над миром. Чем шире круг его знаний, тем неуемнее и алчнее он становится, тем чаще его возмущает тот порядок вещей, согласно которому всё – и он сам – произошло из праха и в прах возвратится, тем сильнее его тянет усовершенствовать и заодно поработить своих собратьев. Отрава недовольства в конце концов, увы, просочилась и в Ронду; начало этому положили контакты с внешним миром, но привиться на местной почве и разрастись до масштабов эпидемии губительной заразе помогли двое вождей рондийской революции – Марко и Грандос.

Вы спрашиваете, что сделало их революционерами? Рондийцы и до них ездили за границу и возвращались в целости и сохранности. Почему же у этих двоих возникло непреодолимое желание покончить с прежней Рондой, которая на протяжении семи веков оставалась практически неизменной?

За ответом далеко ходить не нужно. Марко, как царь Эдип, родился увечным, с вывернутой стопой, и с детства затаил обиду на отца и мать. Он не мог простить им того, что они произвели на свет не красавца, а жалкого калеку. Если ребенок не может простить родителей, он не простит и вскормившую его страну. Его стало обуревать желание искалечить собственную родину – пусть узнает, каково быть увечным!

Второй вождь, Грандос, родился алчным. По слухам, он был не чистокровный рондиец: якобы его мать в недобрый час спуталась с каким-то заморским гостем, который потом во всеуслышанье похвалялся своей победой. Так это или нет, Грандос явно унаследовал от родителя страсть к стяжательству и редкую сметливость. В школе – все рондийцы, кроме отпрысков правящей династии, получали одинаковое образование – Грандос всегда был первым учеником. Нередко он знал ответ раньше учителя. И он стал заноситься. Если школьник знает больше наставника, то ему и государь не указ и он начинает ставить себя выше общества, к которому принадлежит.