Я был власовцем - Леонид Самутин

Сергей Петрович сказал мне, что и все остальные сводки составлялись Гилем в таком же духе, и ни разу немцы не предприняли никаких намерений проверить их правильность.

4

Гиль назначил Точилова начальником Отдела пропаганды штаба Дружины. Точилов сдал роту, а через несколько дней новый командир, незнакомый мне майор из новых, вызвав меня с линии, сказал мне, чтобы я сдавал взвод своему помощнику, а сам отправлялся в штаб с вещами.

– Вас отзывают, я думаю, что Точилов, – мрачновато сказал он. Ему не хотелось расставаться с человеком, уже хорошо знающим местную обстановку.

Действительно, прибыв в Быхов, в штаб, я узнал, что Точилов выговорил у Гиля себе еще и «штаб». Какой же начальник отдела без отдела! Так я стал номинально помощником начальника отдела пропаганды Дружины.

С этого дня у меня появилась возможность наблюдать непосредственно вблизи всю жизнь Дружины и особенно ее руководства и штаба.

В связи с нашим переездом из Польши в Белоруссию произошел целый ряд существенных перемен в руководстве.

Блажевич был оставлен Гилем в Люблине, якобы для формирования второй дружины. С ним вместе было оставлено несколько человек из первой сотни. Теперь начальником штаба ходил высокий подполковник Орлов, со своей вечной загадочной полуулыбкой, как у Джиоконды. Никогда нельзя было понять – улыбается он или нет? А если улыбается, то чему?

Ряды ветеранов поредели. Из первой сотни, вышедшей 1 мая из Сувалок, уже насчитывалось не больше восьмидесяти, кое-кто и погиб…

Командные высоты в Дружине достались ветеранам далеко не все, и те – второстепенные. Начальник санчасти – доктор Борзиков, с которым мы вместе были в лазарет-блоке сувалковского лагеря. Начальник связи – капитан Новиков, горький пьяница. Однажды, по молодому делу возвращаясь поздно ночью по сонному Быхову, я был вдруг обстрелян к своей полной неожиданности. Отскочив под прикрытие забора и прислушавшись к звукам выстрелов, я определил, что стреляют из пистолета, да кроме того еще и из канавы. Я окликнул, сообразив, что это какое-то недоразумение. Мне ответил голос капитана Новикова, еле ворочающего языком. Сосчитав число выстрелов, я понял, что капитан расстрелял всю обойму и больше не пальнет, и подскочил к нему, когда он уже засыпал, после своей стрельбы. Смазав пару раз ему по щекам, взвалив себе на спину, кое-как дотащил его к нему на квартиру.

Точилов был начальником пропаганды. Еще начальник снабжения был наш, старый, майор Андрусенко, а все остальные ключевые посты постепенно позанимали «варяги».

При Дружине все время находился немецкий «Ferbindungsschtab», т. е. штаб связи дружины с командованием войск СС данного района. Этот штаб состоял из полутора-двух десятков немцев: офицеров, унтер-офицеров и солдат. Во внутреннюю жизнь Дружины они не вмешивались. Не трудно было заметить, что эти люди, немцы, были весьма довольны тем, что им удалось пристроиться вроде и при действующей боевой части, и в то же время в тылу и без необходимости самим участвовать в боевых действиях.

К этому выгодному обстоятельству присоединялось еще и другое, весьма немаловажное. Дружина, как часть войск СС, снабжалась по фронтовому эсэсовскому довольствию, т. е. значительно лучшему, чем части вермахта. В паек входили такие остродефицитные вещи, как шоколад, кофе в зернах, французские коньяки и другие подобные продукты. Лишь незначительная часть этих дефицитов отдавалась немцами собственно для Родионова и его ближайшего окружения. Основная же масса продуктов присваивалась ими и пересылалась «нах фатерланд», в Германию, их семьям.

Родионов каждый месяц находил повод устроить какой-нибудь праздник с большой попойкой. Солдатам и офицерам линейных подразделений готовился лучший обед и выдавался шнапс, офицерам штаба, с обязательным приглашением всех немцев фербиндунгсштаба, устраивался настоящий банкет с богатым столом, французскими коньяками и концертом самодеятельного ансамбля.

Таким путем авторитет у немцев Родионов заимел очень большой. Вскоре на такие банкеты зачастило и высокое эсэсовское начальство, в ранге бригаден-фюрера и выше. Родионов принимал их без проявлений подобострастия, почтительно, но достойно. Умел «держать марку».

Уезжало начальство обязательно с большими пакетами – подарками на память о Дружине.

Очень скоро чины фербиндунгсштаба перестали выезжать со штабом Дружины на боевые операции, предоставив Родионову полную свободу действий. В то время эти действия вызывали у меня немало удивления.

Уже за 3–4 дня до намечаемой операции всем становилось известно о том, что Дружина собирается выступать. Не секретом было и то, куда она намеревается двигаться, какой район и местность намечено посетить для разгрома имеющихся там «большевистских банд». Ничего не было удивительного в том, что, прибыв на место назначенной операции, мы находили покинутые партизанские стоянки. Вот деталь.

Дружина движется по лесной, глухой дороге на подводах, мобилизованных у местных крестьян. Обоз растянулся больше чем на километр. Впереди, как и положено, передовое охранение. Остановка в лесу. Вдоль по обозу передается команда: «По красной ракете массированный огонь из всех видов оружия по лесу». Через положенное время ракету пускает сам Родионов. Сплошной грохот стрельбы в течение нескольких минут. Еще 10–15 минут стоянки, снова красная ракета, снова неистовая пальба. Еще через несколько минут возобновляется движение. Через 30–40 минут колонна втягивается на лесную поляну столько что покинутыми землянками, бывало, даже с неостывшими котлами. Еще стрельба во все стороны, поджог землянок и возвращение восвояси. Очередная победная реляция: сотни уничтоженных бандитов, сожженные лагеря, списание боеприпасов, «израсходованных» в боях. По случаю «победы» – очередной банкет.

5

Отдел пропаганды был организован – нужна была и какая-то деятельность с его стороны. Точилову нравилось выступать с лекциями и докладами, и он охотно взял на себя эту обязанность, мне же поручил организацию клуба. Собственно клуб, при бродячей жизни Дружины, организовать так и не пришлось, но библиотеку я создал. Пригодилась тут и старая любовь к книгам, и умение их находить. Во время походов по деревням и селам я скупал, где удавалось, за хлеб, сахар, мыло и другие подобные предметы у населения книги дореволюционных и советских изданий. С майором Андрусенко, нашим начпродом, старым сувалковцем, Точилов договорился, и тот подбрасывал нам со своего склада некоторое количество продуктов, нужных для подобных закупочных операций. Немецкого цензора надо мной приставлено не было, и я не отсортировывал книги по их содержанию: русские и зарубежные классики стояли вперемежку с советскими писателями. Точилов поворчал немного, но согласился со мной, что наши люди должны читать то, к чему они привыкли, если мы не хотим потерять доверие в их глазах.