Сумеречный сказ - Кайса Локин

воеводы Всеволода таким светочем была его дружная и крепкая семья. После походов изматывающих, после битв тяжких и опасных с пылающим сердцем возвращался он домой. Там его встречали три дочки и один единственный сыночек. Жена Всеволода давно уж умерла, и все заботы да тяготы на дочерей легли. Спустя года уехали старшие сёстры, оставляя дом на попечение младшей Анны и братца Казимира. Теперь отец токмо их по возвращению встречал и умилялся всякий раз. Отрадно ему было глядеть, как Аннушка о брате заботится, воспитывает и наставляет. Год миновал, покуда не пришёл черёд Всеволоду младшую дочь замуж выдавать и судьбу сына решать. Оставив дом и хозяйство под присмотром, определил Всеволод Казимира к себе в дружину.

Молодой, красивый и жадный до жизни повеса мигом просёк своё выгодное положение и уж не думал упускать ни единого шанса на веселье. Шутки, проказы, вылазки в грады да деревни, мёд хмельной и болтовня до рассвета — всё это голову кружило. Не был похож Казимир на батюшку своего, и снискал он славу избалованного, капризного и подлого не по годам юнца. Невзлюбили его дружинники, а те, кто подле него держался, токмо лишь страхом и лестью дышали, выгоду в дружбе искали. Видел всё Всеволод, но приговаривал, что временно это и бой первый спесь выбьет из молодца. Однако и тут ошибался отец: далеко яблоко от яблоньки упало.

Битвы кострами и звоном металла гремели, подвиги герои совершали и домой затем возвращались. Сильные и отважные витязи были у Всеволода: уважали они своего воеводу, в пример всегда ставили и за ним на смерть шли. Однако иногда так случалось, что отчего-то заслуженные почёт и славу не всегда герои получали, а Казимиру отдавали. Приписывались ему подвиги чужие, заслугами не своими он славиться и хвастаться стал.

Год так прошёл, за ним второй мелькнул, а вот третий уж поперёк горла встал. Надоело это всё молодцам неустрашимым, и решили златого сынка проучить, трусом его показать, на смех и позор поднять. Придумали заговорщики план и клятвой жаркой его скрепили, а тому, кто удумал бы нахлебника предупредить, участь печальную пророчили.

Однако Казимир не прост совсем был: заподозрил заговор и решил из этого выгоду получить. План выведать — задача сложная, никто бы ему помогать не стал. Даже друзья названные стороной обходили и не боялись гнева воеводы. Догадывался Казимир, что его или на бою потешном позорищем выставят, или в битве честной бросят на произвол судьбы. Силушкой богатырской Казимир не отличался — слишком высок да худощав был, а вот голова хитростью слыла. Решил он изощрённо поступить, против всех правил пойти.

Дружина тогда подле града одного стояла, отдыхала, сил набиралась перед походом дальним, да и распоряжений свыше ждала. Пара седмиц в ожидании пролетела. Оттого-то и частенько наведывались в городишко молодцы, проводя вечера весёлые в тёплых харчевнях.

Уж шибко Казимир такие времена любил и ни одного шанса для вылазки не упускал. Чаще всего наведывался сын воеводы к Дане — дочке хозяина одной корчмы. Красива была девушка, румяна, круглолица и всем хороша. Осыпал её подарками Казимир, словечки ласковые на ушко шептал, смущение и дрожь по телу разжигал. Не могла пред ним ни одна девица устоять. Дана тоже на чары быстро повелась. Рассказала она ему как-то ночью легенду про местную ведьму, что на болотах живёт. Обращались к ней жители редко, ибо боялись, одначе всем она помогала и никого без помощи не оставляла.

Теперь же, про заговор узнав, задумал Казимир к ведьме заглянуть. Взбрело в голову, что никто не посмеет его одолеть, ежели силушки он у тёмных сил попросит. Дождавшись первых звёзд на небосводе, отправился Казимир в корчму, где его уже Дана улыбкой лукавой встречала. Взгляды красноречивые, думы жаркие — не стерпели и сбежали украдкой, покуда не заметил никто. Нравилась Казимиру девушка, забыться с ней до утра желал и в чувствах совсем повязнуть, да только не мог он от плана своего отказаться.

— Лебёдушка моя, — ласково прошептал молодец, — а веришь ли ты в сказки?

Они лежали рядом на кровати, не волнуясь ни о чём, точно зная, что ничто не угрожает их покою.

— Верю, — быстро согласилась Дана. — А ты?

— Да нет, наверное, — протянул Казимир, смотря в потолок. — Сказки ведь на то и сказки, что вымысел в них всё.

— Как же? — удивилась девушка. — Разве не веришь ты в них? Как же вся молва про колдунов злых, что головы дурят? А про духов лесных, что заблудившихся пожирают?

— Ни разу я за всю свою жизнь не встречал ни тех, ни других. Посему и верить отказываюсь.

Вспыхнули возмущением очи Даны, вдох глубокий сделала и принялась пылко рассказывать всё, что с жителями местными приключилось. Казимир улыбку, сродни оскалу, еле сдерживал: купилась девка на провокацию.

— А помнишь я тебе говорила, что в лесу нашем ведьма живёт? — продолжала вещать Дана. — Как появилась здесь, так всю округу собой распугала. Мужики поначалу прогнать её хотели, а она их заколдовала и зубы заговорила. Молвила, мол, что полезна может быть: скотину от хвори спасти, урожай умножить, кому боли унять. Так и оставили её в покое. То ли боялись, то ли просто полезной посчитали.

— А ты сама у неё была? — спросил Казимир, каждое слово готовясь впитывать.

— Нет, боюсь я её, — проговорила Дана, не замечая разочарования возлюбленного. — Живёт она в самом сердце леса, средь болот, в ветхой избушке. А я ведь жуть как боюсь темноты и леса. Вдруг там леший бродит и невесту себе ищет? — испуганно прошептала девушка, к Казимиру крепче прижимаясь.

— Тише, милая, тише, — елейно прошептал молодец, по волосам Данку поглаживая. Узнал он всё, что хотел.

Рассветные лучи застали Казимира на тропинке в лесу. Роса сапоги омывала, утренний туман силуэт укрывал — никто не должен был знать, куда он направился. Незнакомая чаща пугала, но отказываться от планов Казимир не привык, поэтому, приструнив страх, двигался молодец вперёд, оставляя для обратной дороги знаки и засечки на деревьях. Благо умел он хорошо ориентироваться на местности и не терялся прежде никогда.

К обеденному часу понял Казимир, что всё же слишком самонадеянным оказался и зря так в себя поверил — заплутал. Всю уверенность в нём как ветром сдуло: деревья одинаковыми казались — не замечал ни одной засечки. Пригорюнился молодец, на пенёк опустился, голову на ладони