Влюбиться легко - Вивиан Неверсон

– А может, пора бы и позволить к себе подступиться?

Коннору вдруг показалось, что Фредерика читает в его душе, и слегка испугался. Поэтому лукаво усмехнулся и попытался отшутиться:

– Вот и я говорю: давно пора, детка. Давай подступайся… Я только «за».

– Прекрати, Кон! – одернула его Фредерика, садясь в постели.

– Да что такое? – удивился он. – Я тебя чем-то обидел?

– Всякий раз, когда я заговариваю о чем-то, что ты не хочешь обсуждать, ты уворачиваешься, уходишь от ответа.

– Вовсе нет! – вознегодовал Коннор.

– Тогда расскажи-ка мне про своего дедушку. Отчего ты за двенадцать лет навестил его только четыре раза?

– Кто тебе сказал? – изумился он.

– Кэтлин, конечно.

– Вот уж не удивляюсь, – хмыкнул Коннор, переворачиваясь на другой бок.

– Отвечай на вопрос.

Он уже собрался было сообщить жене, что не ее это дело… Но внезапно сердце его гулко забилось в груди, а в горле пересохло, точно он пригоршню песку проглотил. Коннор откашлялся…

– Не знаю, – нехотя признался он.

– Ты разве его не любил?

– Любил, конечно.

– Тогда почему не приезжал чаще?

– Я же сказал: не знаю! – с досадой повторил Коннор. Фредди конечно же решит, что он опять запирается, но проблема в том, что он и в самом деле не знает!

– Кэтлин называет тебя неблагодарным.

– Ты больше ее слушай!

– А мне кажется, ты просто боялся…

– Боялся? Старуху Кэтлин Рахилли? Да что мне до нее: брань на воротах не виснет!

– Ты отлично понимаешь: я не про Кэтлин.

Внезапно Коннору сделалось жарко, хотя температура в спальне не превышала восемнадцати градусов.

– Ты что думаешь? – хрипло рассмеялся он. – По-твоему, я боялся собственного деда?

– Да. В некотором смысле – да.

– Что за чушь!

Фредерика накрыла его руку своей.

– После того как родители тебя бросили, ты, как мне кажется, испугался, что никто и никогда тебя не полюбит. Ты просто не верил, что кто-то будет рядом с тобой и завтра точно так же, как сегодня. Так что, вне зависимости от того, как часто дедушка доказывал тебе свою любовь, ты все ждал, когда же тебя предадут в очередной раз.

Коннор отрешенно глядел в потолок. Сердце его ухало в груди, как паровой молот. Сейчас он чувствовал то же, что и много лет назад, когда соседи сообщили ему, что отец арестован и он, Коннор О'Салливан, остался на свете один-одинешенек. Тут нежданно-негаданно и объявился дедушка, Патрик Рахилли, и в его доме мальчик узнал больше любви и заботы, нежели за всю свою жизнь. Но горький опыт подсказывал: чудес в жизни не бывает, а если вдруг и случаются, то долго не длятся.

– Так что ты просто-напросто боялся вернуться на ферму, – подвела итог Фредерика. – Боялся, что в один прекрасный день приедешь и окажется, что никому-то ты не нужен. Боялся, что дед тебя бросит, как и все остальные.

– Мой дед никогда бы меня не бросил.

– Умом ты это понимал, но всегда ли мы слушаемся рассудка? И, как ни крути, однажды дед тебя и впрямь бросил. Он умер. Дедушка ни в чем перед тобой не виноват, разумеется, однако факт остается фактом: он ушел в лучший из миров и оставил тебя одного.

Кона внезапно подхватил и закружил водоворот воспоминаний. Дед в кухне, накладывает ему в тарелку картошки с мясом, разговаривает с ним как с равным, делает вид, что очередное замечание в школе – это сущие пустяки, все равно что прошлогодний снег. А потом – много лет спустя – этот ужасный день, когда Кэтлин позвонила ему и сообщила, что с Патриком случился удар. Коннор гнал машину по шоссе на скорости девяносто миль в час, надеясь успеть в больницу, успеть вовремя… но в живых деда уже не застал. А у входа столкнулся с Кэтлин Рахилли, и та поглядела на него осуждающе, словно в происшедшем был виноват не кто иной, как он.

Потом были похороны, потом – оглашение завещания. Коннор так и не понял, зачем это деду понадобились такие сложности, и потому держался настолько вызывающе, что не раз и не два, когда обговаривал формальности с Кэтлин, дело доходило едва ли не до драки.

Последовательность событий Коннор помнил отлично. А вот собственные переживания постарался забыть. Это кошмарное, выворачивающее наизнанку ощущение одиночества, беспомощность подростка перед лицом враждебного мира… Каким-то образом ему удалось вытеснить это из сознания, но теперь былые чувства нахлынули с удвоенной силой, изводя и терзая…

– Когда мать сбежала, мне было всего семь, – поведал он Фредерике каким-то чужим голосом. – Однажды я прихожу домой из школы, а там никого. Я забился в угол и плакал, пока отец не вернулся. Он обыскал спальню, понял, что мать ушла насовсем, подошел ко мне и велел заткнуться, дескать, мы и вдвоем отлично проживем, без нее лучше… А потом достал из тайника бутылку контрабандного виски, напился и повалился пьяным под стол. Больше я мою мать не видел.

Коннор посмотрел на жену: в ее зеленых глазах стояли слезы. Вот только этого ему не хватало! Ни в каком сочувствии он не нуждается. Ему нужно… нужно…

Черт подери, он и сам не знает, что ему нужно. Коннор притянул Фредерику к себе. Вопреки всякой логике ему казалось, будто, если он обнимет молодую женщину, боль непременно стихнет. Фредерика положила ладони ему на грудь и ласково поглаживала круговыми движениями больших пальцев.

– Мой дед… – прошептан Коннор. – Я так ему и не сказал, что люблю его.

– Ничего, – утешила Фредерика. – Сдается мне, он об этом отлично знал.

Коннор приподнялся на локте и залюбовался женой, мысленно хватаясь за тонкую соломинку надежды: а вдруг она права? Он запустил пальцы в ее густые волосы, привлек ближе – и поцеловал долгим, трепетным поцелуем.

Тело его мгновенно пробудилось в жизни. Коннор поверить не мог, что, едва закончив любовную игру, он готов начать все сначала. И, уже уступая напору страсти, подумал о том, какая она теплая, какая нежная и соблазнительная… и как он от нее зависит. Где-то в глубинах подсознания зажегся огонек, слабый свет, манящий его в колдовские пределы, где прежде он не бывал.

Скажи ей. Скажи, что любишь ее…

Слова эти пронеслись в его голове, так и не задержавшись, не сложившись в единый узор. Коннор уже давно слышал их. Эти слова порождали каждый взгляд украдкой, каждая многозначительная пауза, каждый удовлетворенный вздох в ночи, но он всякий раз заглушал их, вытеснял куда-то на периферию сознания.

Коннор постоянно внушал себе, что его отношения с Фредерикой ограничиваются сексом и не продлятся дольше, чем с любой другой женщиной из числа его бессчетных подружек. Но позже, когда они лежали обнявшись в темноте, утомленные и счастливые, уже погружаясь в дрему, Коннор вновь услышал знакомые слова: «Скажи ей, что ты ее любишь».