Кровь Заката - Вера Камша

Конечно, все эти годы Тагэре не бездельничал. Именно он держал в узде эскотских нобилей, взявших скверную привычку грабить приграничные земли. С возвращением в Эльту Шарля Тагэре налетчикам пришлось поджать свои полосатые[56] хвосты. Шарло стал настоящим хозяином северо-запада Арции, доказав, что может не только воевать, но и править.

В Мунте герцог больше не появлялся, но о нем все равно говорили. Особенно теперь, когда Лумэны спелись с Жозефом, все былые победы и удачи были пущены коту под хвост. Мужеподобная ифранская девка не только не принесла в Арцию приданого, но за право уложить ее в постель слабоумного короля, который, похоже, вообще не знает, чем женщины от мужчин отличаются, пришлось заплатить с таким трудом завоеванным островом Ро и провинцией Сарриж, возвращенной мечом Тагэре Арции и отданной Лумэнами новоявленному тестю. Уж это-то должно побудить Шарля к действию! Ре Фло насупился и пошевелил губами, ведя мысленный разговор с зятем. Он не понимал Шарля с его дурацким миролюбием, хотя, возможно, тот оказался прав в том смысле, что последняя выходка Фарбье показала всем, что арцийские короли об Арции не думают и не собираются думать. Новоявленная королева, судя по всему, скоро сядет всем на голову. Если Шарло наконец очнется, лучшего времени для восстания не найти.

Граф улыбнулся и подозвал внука. Раулю было девятнадцать, но он уже сейчас давал фору тридцатилетним и как воин, и, что самое удивительное, как политик. Не так давно он победил в учебном поединке и дядю, и отца, а значит, среди нобилей у него практически нет соперников. Разве что Мальвани и, конечно же, Шарль.

– Вы меня звали, дедушка?

– Да, дружок, – Этьен с удовольствием оглядел ладную фигуру внука, малыш пойдет далеко, очень далеко. – Я хочу оставить тебя в Эльте. Ты не против?

– Я?! – Темные глаза сверкнули. – Я всю жизнь мечтал учиться у Шарля!

– Ну, значит, твои мечты сбылись, но ты не только будешь с ним мечом махать. И Арции, и нам, и самому Шарло нужно, чтоб он наконец вспомнил, кто он такой. Шарль Тагэре не имеет права отсиживаться на севере, когда эти ублюдки продают Арцию Жозефу. Я поговорю с ним, но не уверен, что он согласится сразу, а капля и камень точит, ты знаешь, когда и что говорить, так что я на тебя рассчитываю.

– Я постараюсь…

2855 год от В.И.

12-й день месяца Волка.

Арция. Фей-Вэйя

– Девочка моя, ты уверена в своем решении? – Агриппина испытующе смотрела в синие глаза Соланж. – Если ты скажешь «да», обратной дороги у тебя не будет. Ты и так все знаешь, но я должна тебе сказать это еще раз. Вступая в орден, ты отказываешься от многого, во имя чего Творец создал женщину. У тебя никогда не будет ни мужа, ни детей, ни своего дома. Это такие, как я, на которых смотреть тошно, больше находят в ордене, чем теряют, а ты ведь красавица, на тебе любой с радостью женится. Зачем же хоронить себя заживо?

– Я подумала, матушка.

– Она подумала, – хмыкнула Агриппина, – не верится что-то! А ты подумала, что будет, если завтра или послезавтра ты встретишь человека, которого полюбишь ты и который полюбит тебя? Ты или наступишь себе на горло, или станешь преступницей, которую, если ее разоблачат, ожидает страшная участь. Ты не только себя погубишь, но и своего возлюбленного! Это ты понять в состоянии?! Если циалианку изобличают в прелюбодеянии, она отправляется в Шильскую обитель, и даже я не знаю, что творится в ее подвалах! А если ты осмелишься забеременеть, то тебя после рождения ребенка заживо замуруют в склепе, а твое дитя отдадут в приют Святого Христофора. Если это мальчик, из него сделают убийцу во славу Божию, если девочка – куртизанку, с помощью которой Скорбящие будут прибирать к рукам нобилей. А если будет доказано, кто отец ребенка, то, кем бы он ни был, он понесет наказание как за изнасилование.

– Зачем вы мне об этом говорите, матушка?

– Потому что не хочу, чтобы ты губила себя и других. Ты слишком красива для обители, Соланж. Ты должна жить той жизнью, для которой созданы красивые женщины. Доб-ро, была бы ты честолюбива, такие еще могут обходиться без любви…

– Но мне не нужны мужчины, матушка. И что я буду делать, если выйду из обители? Куда я пойду?

– Куда-куда, да в поместье своего отца! А твою тетку мы приструним. Это твои земли, это твой дом. Хорошего управляющего мой брат тебе подберет, ты уже совершеннолетняя, станешь выезжать… Уверяю тебя, у твоих ног будет весь Мунт. Ну, чего молчишь? Сола! Я тебя спрашиваю, отвечай, безобразница ты этакая.

– Матушка… Я… Я боюсь! Я была дома, тетушка меня ненавидит… Они уже привыкли, что Ноаре принадлежит им.

– Как привыкли, так и отвыкнут! Боишься, что они попробуют причинить тебе вред? Глупости, на моего братца, хоть он и пьяница, можно положиться. Да с твоей головки и волоска не упадет. Так что забудь о своих страхах!

– Матушка, я не тетушку боюсь…

– А кого?

– Вы не будете смеяться?

– Нет, конечно же… Говори!

– Я боюсь своих снов. Пока я здесь, все хорошо, но как только я выхожу из обители… Матушка, я всякий раз вижу, как иду по нашей обители, вернее, мне кажется, что это наша обитель. А потом я начинаю понимать, что это какое-то другое место, недоброе и мерзкое. Все и так и не так, те же самые фрески, но… Матушка, это ересь!

– Мы не вольны в своих снах, девочка, а я твоя наставница. Рассказывай дальше.

– Матушка, там… Там… Знаете нашу главную икону в храме равноапостольной? Ту. С оленем…

– Конечно же, знаю, Сола. Ты не волнуйся. Мало ли что кому приснилось…

– Это… Это мне снилось каждый раз, когда я была не в обители.

– Ну, пусть будет так, – Агриппина вздохнула, – но не думаю, чтобы это было чем-то таким уж страшным. Говори дальше. Что там случилось с фреской?

– Издали все, как и всегда… Святая с оленем попирает Проклятого, а там… Лицо то же, но это не святая равноапостольная Циала, матушка, а блудница. А у оленя клыки, как у волка, и нет глаз, вместо них что-то такое белое, как туман… нет, как пар, когда грязное белье стирают. А под ногами у них не Проклятый, а святой Эрасти! И они начинают оживать, словно бы вырастать из стены, и я понимаю, что сейчас они меня схватят. Я поворачиваюсь и бегу, бегу, бегу и чувствую, что за мной гонятся, а я бегу, бегу… Матушка, я не могу об этом рассказывать.

– Нет, девочка, – Агриппина обняла Солу за плечи, – ты должна рассказать мне все до конца, а потом мы с тобой подумаем, что делать дальше. Говори, я слушаю.

– Я бегу, бегу…

– Я уже поняла, что ты бежишь. Дальше.

– И вдруг впереди свет, и я слышу голос и знаю, что это святой Эрасти. Он меня зовет к себе, я вижу дверь, на которой изображен божий Лебедь, дверь открывается, там сад… Таких садов не может быть на самом деле. Это рай, наверное…