Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная - Маргарет Джордж
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мой солдат, — повторила я, но уже по-другому, с собственническим оттенком. — Мой командир.
Запустив руку мне в волосы, он привлек мое лицо к своему и поцеловал так, что я забыла обо всем на свете. Мое тело жаждало слиться с ним воедино, и ничто другое не имело значения.
В ту ночь Дионис, темный бог экстаза и вседозволенности, воистину воплотился в Антония. Я не боялась воспоминаний или сравнений, ибо испытанное мною не походило на то, что я знала раньше. Он взял меня сразу, без слов, и заставил позабыть обо всем, кроме него.
Я уступила его страсти, и крик, родившийся в самой сердцевине моего потаенного «я», был сродни тому, что вырвался у меня при первом погружении в воду гавани — теплую, но опасную, пугающую глубиной и неведомыми течениями.
И до рассвета он еще много раз, снова и снова овладевал мною в темноте. Я думала, что умру от наслаждения.
Перед наступлением нового дня мы проснулись обессиленные, но счастливые. Голова Антония лежала на моей шее, и он, потянувшись, взял пальцами медальон Цезаря.
— Хватит носить его, — сказал он. — Цезарь теперь бог, смертные ему не нужны. Они нужны другим смертным.
— Таким, как ты? — спросила я. — Но разве ты не бог? По крайней мере в Эфесе?
Антоний хмыкнул, потом вздохнул.
— Ну, не знаю, пока я к этому не привык. — Он повернулся и окинул взглядом мое тело, едва видное при слабом свете. — Как, наверное, никогда не привыкну к вот такой тебе.
— Значит, никогда не заскучаешь…
Разговор между нами шел нелепый, сумбурный, но радующий сердце, какими и бывают разговоры влюбленных. Во всяком случае, в начале любви.
Когда на небе забрезжил свет, он сказал:
— Пока не совсем рассвело, мне нужно уйти.
— Но все уже знают, что ты здесь. Они видели, как ты поднялся на борт. Тебя пропустила стража. Ведь ты придумал для своего визита какое-то объяснение?
Он покачал головой.
— Придумать-то придумал, но боюсь, оно не слишком убедительное. Государственными делами не обязательно заниматься по ночам.
— Так или иначе, люди узнают, — заявила я. — Поэтому нет никакой надобности убегать тайком, как нашкодивший мальчишка. По-моему, нам некого бояться и нечего стыдиться. — Я чувствовала себя заново рожденной и смелой, как никогда. Отказываться от этой ночи я не собиралась. — Думаю, тебе следует выйти с восходом и появиться одновременно с солнцем.
Он рассмеялся.
— Ты очень поэтична. И это твое свойство я давно люблю.
— Ты не мог его знать.
— Ты представить себе не можешь, как много я о тебе знаю. Мне очень хотелось выведать о тебе побольше, и я сделал все возможное.
— Вижу, ты знаешь меня лучше, чем я тебя. Мне и в голову не приходило, что ты собираешь обо мне сведения.
— Я же сказал: мне очень хотелось знать о тебе все.
Я верила ему, ибо его слова не звучали как обычная любезность.
— Но теперь ты получил меня всю.
— Не так просто, — возразил Антоний. — Одна ночь еще не отдает тебя в мои руки. Это лишь начало.
Я поежилась. Мне-то хотелось, чтобы все было просто. Всепоглощающее томление — желание — удовлетворение. А что в итоге — еще один женатый римлянин? Ну, это и вправду слишком просто.
Я покачала головой: как меня угораздило так поступить? Но воспоминание о прошедших часах дали исчерпывающий ответ на вопрос.
— Не уходи тайком, — повторила я. — Нам нечего стыдиться.
— Ты хочешь сказать, что мы не подотчетны земным властям?
— Нет, я имела в виду именно то, что сказала: нам нечего стыдиться. И не стоит вести себя так, будто мы совершили нечто недостойное.
Глава 9
Но рассвете Антоний вышел на палубу и направился к сходням. Первые лучи солнца играли на его черных волосах, заставляя их сиять. Я вышла вместе с ним и встретила удивленные взгляды моих матросов. Уже на трапе он повернулся и отсалютовал мне.
— Сегодня вечером мы повторим… ужин, — со смехом произнес он. — Я постараюсь не ударить в грязь лицом.
— Ну, тогда до вечера, — ответила я, провожая его взглядом.
Он слегка качающейся походкой удалялся по пристани. Я развернулась и закрыла глаза, опершись о поручень. Мое тело устало, зато мысли порхали и путались от возбуждения. Обуздывать их не было никакого желания, и я лишь глубоко дышала, постепенно возвращаясь в повседневный мир деревянных палуб, канатов и поднимавшегося над озером тумана. Солнце словно пронизывало мои глаза, вынуждая их открыться.
За водной гладью виднелись зеленые лесистые склоны горы Таурус. Тарс прекрасно расположен — наилучшее окружение для того, чтобы… чтобы…
Встряхнув головой, я торопливо вернулась в каюту, опустилась на стул, где меня вчера вечером застал неожиданный стук, и долго сидела неподвижно.
В каюте ничего не изменилось. Кроме меня самой.
Некогда (теперь кажется, что очень давно) я, завернутая в ковер, совершила путешествие на запад — прямиком в постель Цезаря, как нелицеприятно выразился Олимпий. Теперь я совершила путешествие на восток — на собственном корабле, в облике Венеры — и оказалась в постели с Антонием. Два путешествия — один результат. Олимпий, конечно, снова не поскупится на неодобрительные слова.
Теперь мне стало ясно, что я всегда обращала внимание на Антония и выделяла его среди прочих, но лишь подсознательно, не отдавая себе отчета. Теперь все встало на свои места.
Ну и что мне делать? Одну ночь можно считать случайностью, наваждением, приступом безумия. Но если она повторится, то порыв превратится в обдуманное решение. Не стоит притворяться перед собой: Антоний не захватил меня врасплох, а сделал то, чего я подспудно ждала. Есть ли будущее у наших отношений? Он женат на вспыльчивой Фульвии, имеет от нее двоих сыновей. Он — наместник восточных провинций, но не останется же он здесь навсегда. А я больше ни за что не отправлюсь в Рим в качестве чьей-то любовницы. Значит, у нас впереди несколько встреч, несколько таких же горячих ночей и неминуемое расставание.
С другой стороны — ну и что? Может быть, оно и к лучшему. Пусть это ни к чему не обязывающая, мимолетная вспышка страсти. Почему бы мне не насладиться мгновением? Разве я не имею права принять наслаждение как награду? Правда, не совсем понятно, за какие заслуги.
Воспоминания о ночных часах осаждали меня, и я кусала губы, чтобы укротить слишком жаркие мысли. Вдруг в зеркале позади меня, к моему смущению, отразилось лицо Хармионы.
— Дорогая госпожа… ваше величество… я… — бормотала она.
Вид у нее был потрясенный.
— В чем дело? — спросила я. Боюсь, слишком резким тоном.