Вечер в Венеции - Полина Поплавская

Постепенно приходя в себя под порывами пронизывающего ветра, Томаш начал понимать, что над ним зло подшутили. «Они сговорились, все сговорились!» – стучало у него в голове. Ему захотелось немедленно побежать назад, опять увидеть Божену и вывести всех на чистую воду!

Но в глубине души он все-таки понимал, что весь запас негодования, накопившийся у него за последние дни, теперь ни к чему: ведь это его самого вывели на чистую воду две женщины, которых он в это мгновение одинаково ненавидел… Но ведь когда-то любил! Или все это ему только казалось? Заменила же ему Никола на какое-то время Божену, и не все ли теперь равно – на смену им обеим придет другая!

«Но сначала я все-таки скажу им это в глаза! К черту карнавал! Пусть снимут свою нелепую маску!» – и Томаш двинулся против мерцающего течения туда, откуда сбежал, а огненное шествие продолжалось.

Наконец он добрался до галереи, с трудом отыскал нужную дверь и решительно шагнул в глубь полутемного зала.

Томаш шарил глазами по стенам, пытаясь найти проход, по которому Grand Maestro вывел их тогда на винтовую лестницу, ведущую наверх. Но стены были драпированы тяжелой тканью густо-вишневого цвета, так что разобрать, где заканчивается стена и начинается ширма, прикрывающая вход, было невозможно.

В центре зала по-прежнему толпились люди: Томаш видел их напряженные спины, сомкнувшиеся вокруг чего-то ярко освещенного. И вдруг ему показалось, что оттуда до него донесся Боженин смех.

Не встречая на своем пути никого, кто задержал бы его, Томаш двинулся вперед. И вскоре оказался среди зевак, следящих глазами за сумасшедшим вращением пестрого диска. Это был игорный зал.

Играли в рулетку. Невозмутимый крупье – единственный, кто был не в маске, – следил за постоянно меняющейся комбинацией ставок. Начинался очередной тур. Крупье, говоривший по-английски, предложил игрокам делать ставки, и отовсюду посыпалось: красное, черное, чет и нечет, ставлю на zero, от восемнадцати до двадцати четырех. «Игра сделана!» Удар! – и полетел по кругу маленький шарик, а потом запрыгал на зазубринах вертящегося колеса. Вскоре он вскочил в клетку. «Zero!» – выкрикнул крупье. Выяснилось, что молодая особа в маске кошки поставила на zero большую сумму и теперь подгребала к себе лопаткой крупный выигрыш – ее ставка увеличилась в тридцать пять раз!

Томаш вспоминал давно забытые правила и чувствовал, что пот выступает под его маской. Как давно он не был в казино! И какие потрясающие воспоминания связаны у него с этим миром, где все – игра. И опять, как много лет назад, его окружают возбужденные игроки, беспокойно следящие за движением блестящего шарика, летящего навстречу их судьбе. Да, все они корыстны, но игра окрыляет, и даже жадность, иногда скользившая в их жестах, не выглядит отталкивающей. Впрочем, сейчас Томаш меньше всего думал об этом: следя за тем, что происходит вокруг, он чувствовал неодолимое желание сыграть.

В комнате с низким, темным потолком, несмотря на ее большие размеры, было душно. Томаш отошел в сторону и снял маску – ему стало легче. Но он уже успел привыкнуть к тому, что его лицо спрятано от посторонних глаз, и больше не следил за ним. Деньги всегда были его слабостью, а деньги, достающиеся легко, он любил вдвойне. И когда он вернулся к столу, то игроки расступились, освобождая ему место, – столько злой решимости светилось в его глазах.

Неизвестно откуда взявшийся расторопный карлик в расшитом пуговицами красном халате тут же пододвинул Томашу кресло и остался стоять рядом, видимо, готовясь советовать и ожидая за это вознаграждения. Но Томаш грубо отмахнулся от него и сделал первую ставку. Это был его личный способ войти в игру: он всегда пользовался им раньше, когда, прилично зарабатывая в мастерской Америго, коротал вечера в полуподпольных казино Праги. Сейчас он поставил понемногу, но сразу на все – на числа, на чет и нечет и на цвета.

И вскоре уже подгребал к себе свой первый выигрыш! Пряча его в карман своего странного камзола, от которого он не мог избавиться иначе, как только оставшись в одном нижнем белье и рейтузах, что было бы еще смешней, Томаш вспомнил, зачем он вернулся сюда. Но деньги, завернутые в темно-лиловую бумагу, ожидание в глазах подчеркнуто вежливого крупье и любопытные взгляды окружающих, которые ждали от него продолжения, уже опьянили его. Только где-то далеко, словно комарик в ночной темноте, в сознании Томаша пищал противный голосок: «Брось это, беги отсюда, брось это, беги отсюда…» Но Томаш отмахнулся от писка, как пару минут назад от назойливого карлика; та же участь постигла и мысль о Божене – и он снова уселся в ждущее его кресло и решил продолжить игру.

Немного потеряв, он снова выиграл: на этот раз сумма была довольно внушительной, а потом удача просто вцепилась в него, словно клещ, и уже не желала его покидать. И чем больше становилась горка денег, возвышающаяся перед ним на игровом столе, – а его карманы, и спереди, и сзади, были уже давно переполнены, – чем активней он работал маленькой лопаткой, тем меньше занимало его то, что случилось в зеркальной комнате. И вскоре ему уже казалось, что разрыв с Боженой – такая же удача, как и то, что происходит с ним сейчас. «Тем лучше, – думал Томаш, следя покрасневшими от вина и азарта глазами за безумным кружением шарика, который вот уже битый час покорялся любому его капризу. – Мне никто и не нужен. Теперь я свободен! А женская ласка – она так легко покупается…» Но продолжая выигрывать, он не терял голову: ставил расчетливо, то и дело пропуская удар и пробуя уловить закономерность, скрытую за кажущейся хаотичностью его везения.

И когда его выигрыш перестал исчисляться тысячами, Томаш хладнокровно прекратил игру, сгреб выигрыш в свою маску, угодливо принесенную ему карликом, и встал с кресла.

Бывшие в казино посетители, уже давно забывшие о собственных ставках и оживленно обсуждавшие везение Томаша, зааплодировали, пытаясь удержать его, но Томаш был непреклонен.

И тут из толпы вышла женщина, одетая кошкой, и, мягко ступая, двинулась в сторону Томаша. На ней не было ничего, кроме откровенно обтягивающего ее пышное тело тугого трико – с многочисленными блестками в форме кошачьих головок, разбросанными на черном фоне. Когда она подошла поближе, Томашу показалась, что сейчас она замурлычет, – так по-кошачьи она протянула ему свою руку, затянутую черным шелком.

Ее поведение было более чем откровенным, и поначалу Томаш стыдливо огляделся: но на них уже никто не смотрел. Вдохновленные его победами, игроки делали новые ставки.

«А вот и женская ласка», – подумал Томаш и, словно в ответ своим мыслям, услышал:

– Come to me…[11] – Видимо, единственное, что эта особа знала по-английски.