Магия цвета ртути - Стэн Николс

— Ну, например?..

— Веревка сойдет. Возьми нож и отрежь кусок.

Отрезав кусок веревки длиной с руку, Куч обвил ее вокруг дерева, пропустив через рот Рита, подобно лошадиной уздечке.

— Годится, — сказал тот. — Как закончишь, уходи.

Глаза его уже выкатывались из орбит, и дышал он с большим трудом. Квалочианец закусил веревку, и Куч, затянув ее потуже, завязал узел. После чего, как и было приказано, ушел.

Но не очень далеко.

Единственное, что он ощущал, была боль.

Едкие пары щекотали его ноздри. В воздухе стоял запах обугленного дерева и горелой плоти. Где-то неподалеку трещало пламя. Еще дальше раздавались вопли и крики.

Он, должно быть, лежал навзничь, так как видел только небо. Малиновое зарево перечеркивали полоски жирного черного дыма. В горячем, дрожащем воздухе кружились хлопья сажи.

Потом что-то загородило его поле зрения. Расплывчатая фигура склонилась над ним, и он ощутил прикосновение чьих-то рук. Он скосил глаза на эти руки и увидел, что они в крови.

Он попытался заговорить, но не смог — словно забыл, как это делается.

К его губам поднесли чашку, но как пьют, он, похоже, тоже забыл. Какую-то жидкость влили ему в рот, и она, словно расплавленный свинец, обожгла глотку, а когда дошла до желудка, то вызвала огненный спазм.

Боль превысила все мыслимые пределы.

Снова появились руки. Кажется, они производили над ним какие-то сложные ритуальные жесты, смысл которых являлся для него тайной. Боль слегка утихла. Человек, помогавший ему, выглядел как древний старец, но сейчас не следовало слишком доверять своим глазам.

Время шло. Наполнено оно было все тем же: пылающим небом, горящей плотью и доносившимися издалека пронзительными криками.

Потом к нему пришло осознание — то, на чем лежало его тело, подняли и куда-то понесли. Каждый шаг, каждый толчок отзывался новым приступом жгучей пронзающей боли. С губ его рвался крик, но звуки, речь по-прежнему были для него недоступны.

Он видел — или ему мерещились — объятые пламенем крыши зданий и кроны деревьев. И небо, все то же багровеющее небо.

Наконец его внесли под крышу, и гневное небо сменилось деревянным потолком с перекрещивающимися балками. К величайшему его облегчению, движение прекратилось. И снова ему помогали окровавленные старческие руки с выступающими венами. Не в силах даже застонать, он вперил взгляд в потолок. Его уделом были лишь страдания и бессилие.

Потом произошел сдвиг в реальности.

Все, только что окружавшее его — деревянный потолок, смутные фигуры, старческие руки, — исчезло. Точнее, возникла другая сцена. Своего рода сон внутри сна.

Он стоял на краю утеса. Внизу расстилалась огромная равнина, на которой, словно гигантские цветы, сияли дивные города — хрустальные дворцы, мерцающие шпили и мосты, напоминающие лунные дорожки на воде. Скопления башен из отвердевшего света окаймляли стальные радуги. В воздухе плавали прозрачные исполинские пузыри, связанные с землей пульсирующими щупальцами. Города, где лед и огонь сливались воедино, образуя невероятной красоты фигуры, пребывавшие в беспрерывном движении и изменении.

Ничто здесь не имело неизменных форм. Сооружения расширялись, сжимались или растворялись. Возникали новые очертания: зубчатые, спиральные, звездообразные, пирамидальные. Цвет, плотность и фактура их поверхности непрерывно изменялись.

Почти вровень с вершиной утеса, но вдалеке виднелись горы, похожие на гигантские волны.

Сходство усугублялось еще и тем, что они, как и все вокруг, находились в непрерывном движении: вершины заострялись или округлялись, на месте ущелий взлетали вверх пики, трещины выбрасывали лаву и закрывались, не оставляя следа.

Не отставало и хаотично менявшее свой цвет небо — от зеленого к серому, затем — к оранжевому. Пурпур сменялся золотом, золото — не менее ярким багрянцем.

Воздух был полон движущимися фигурами, не обладавшими постоянной формой. В какой-то момент они могли походить на животных или людей, но в следующий приобретали облик, не свойственный не только живым существам, но и вовсе ни с чем не сопоставимый.

Он знал, что все это оживлялось потоком пронизывающей землю силы. Энергетическая сеть, не столько видимая, сколько ощутимая, питала этот мир и в тоже время жадно поглощала его. Мощь этой сети протекала и сквозь него, пульсируя в ритме биения его сердца и пульсации крови.

Эмоции, овладевшие им, были противоречивы. Здесь он чувствовал себя чужаком, посторонним и испытывал страх, но при этом в каком-то смысле ощущал себя частью созерцаемой фантасмагории.

Наблюдая за повторявшимися вновь и вновь циклами творения и разрушения, он уловил некое присутствие. Это было чужое, извращенно-злобное сознание. Точнее, даже не единичное сознание, а соединение множества умов, совокупно источавших гибельные миазмы. Видеть этот источник он не мог, возможно, в материальном смысле его и не существовало, однако пребывал в убеждении, что злобная сила способна его уничтожить.

И тут к нему приблизилось нечто — или некто. Тень, отбрасываемая таинственной сущностью, пала на него, и ее холодное прикосновение пробудило в нем ужас.

Он повернулся и бросился бежать.

Черная злобная сила пустилась в погоню.

Он взмыл в воздух, легко и непринужденно — как птица. Это произошло совершенно непроизвольно. Крыльев у него не было, вера подняла его, и мысль направила его полет. Дар пришел естественно, сам собой, и из всех чудес, предлагаемых удивительным миром, это оказалось наименее примечательным.

Теперь он парил среди мириадов других летучих существ, старательно маневрируя, дабы избежать столкновения. Темное сознание, готовое нанести удар, преследовало его, и он уклонялся, воспарял, закладывал виражи, пытаясь оторваться от погони. Бегство заставило его проскочить сквозь стаю гротескных фигур, которые, едва остались позади, оказались втянутыми в чернильное облако множественного разума, усилив его мощь и злобу.

Теперь неведомая враждебная сущность стала обстреливать его молниями, и ему приходилось уклоняться от искрящихся и слепящих сгустков энергии.

Потом одна молния задела его и, казалось, выжгла каждую частицу его естества. Увлекаемый силой, более мощной, чем тяготение, он полетел вниз, навстречу переменчивой земле.