Козел отпущения - Морье Дю

-- Давай не будем сентиментальны, -- сказала графиня, -- и станем спокойно принимать все, что пошлет нам судьба. Слишком поздно -- для тебя и для меня. Жизнь вовсе не коротка, как утверждают люди, это длинная, слишком длинная история. Мы -- и ты, и я -- еще не скоро умрем. Прошу тебя, давай, если сможем, не терзаться по пустякам.

Осторожный стук в дверь, и на пороге возникла Шарлотта с подносом в руках, за ней -- Жермена со вторым; повторился весь обеденный ритуал, теперь уже знакомый мне. В первый вечер графиня почти не прикоснулась к еде, но сегодня она макала в бульон куски свежего хлеба и ела, не поднимая глаз от тарелки, чуть не касаясь ее подбородком. Я вспомнил про ветчину, фрукты и сыр в домике на канале и спросил себя, как Бела проводит вечера, обедает с друзьями или одна, как выглядит ее комната при закрытых ставнях...

Графиня повернулась ко мне и, протягивая на вилке кусочек бифштекса одной из собачонок, сказала:

-- Почему ты молчишь? О чем ты думаешь?

-- О женщине, -- сказал я. -- Вы ее не знаете.

-- Она подходит тебе?

-- Да.

-- Все остальное неважно. У твоего отца одно время была в Ле-Мане любовница. Я как-то раз видела ее. Рыжеволосая. Форменная красавица. Он ездил к ней каждую пятницу. Шло ему на пользу, поднимало настроение. А потом она вышла замуж за богатого мясника и уехала навсегда в Тур. Я очень жалела об этом.

Шарлотта внесла в вазочках крем-брюле. Собачонки поднялись в ожидании на задние лапки.

-- Так ты позволил Мари-Ноэль вернуться из Виллара с Жюли и ее внуком? -- продолжала графиня, переходя на другую тему. -- Девочка была полна впечатлений, говорит, грузовик лучше, чем . Я спросила, кто его вел. Она ответила: один из рабочих, молодой, с кудрявыми волосами. Говорит: ей понравилось, как от него пахнет. .

Значит, мадам Ив -- это Жюли. У меня отлегло от сердца. Застав, когда я вернулся, Франсуазу в постели, я совсем забыл о Мари-Ноэль и грузовике.

-- Все дети любят кататься на грузовике, -- сказал я. -- Возможно, я сам -- тоже.

-- Ты? -- Она засмеялась, -- Лучше не вспоминать, что ты говорил в ее возрасте. Помнишь маленькую Сесиль, которую как-то привели к чаю? Ты зазвал ее в голубятню и запер дверь. Мать больше никогда ее сюда не брала. Бедняжка Сесиль... Не спускай глаз с Мари-Ноэль. Она растет как на дрожжах.

-- Не очень-то весело, -- сказал я, -- быть единственным ребенком в семье.

-- Глупости. Ей это по вкусу. Она не хочет видеть здесь сверстников. Предпочитает тех, кто постарше. Я знаю, сама была такой в ее возрасте. Влюблялась во всех своих взрослых кузенов. У Мари-Ноэль их нет. Станет влюбляться в рабочих с фабрики.

В дверь постучали.

-- Кто там? -- отозвалась графиня. -- Войдите. Терпеть не могу, когда стучат.

В дверях появилась Жермена.

-- Господина графа к телефону. Спрашивает доктор Лебрен, -- сказала она.

-- Спасибо.

Я встал, положил на поднос салфетку.

-- Лучше попрощаться сейчас. Я устала. Скажи старому олуху, чтобы не устраивал паники. Франсуазе нужно одно: не спускать ноги на пол. Возможно, она и родит тебе сына. Поцелуй меня.

Руки снова сжали мои, глаза не давали отвести взгляда.

-- И забудь эти глупости насчет акушера. Слишком дорогое удовольствие, -- добавила она.

Я вышел из комнаты, спустился по лестнице и подошел к телефону в нише, где висели плащи. У аппарата я застал одетую в халатик Мари-Ноэль. Лицо ее было бледным, вид -- встревоженным.

-- Можно я послушаю в тетиной комнате? -- спросила она.

-- Конечно, нет, -- ответил я. -- Доктор Лебрен хочет говорить со мной.

-- Ты скажешь мне потом, что он говорил?

-- Не знаю. -- Я легонько оттолкнул ее в сторону и взял трубку. -Хелло? -- сказал я; мне ответил высокий старческий голос; слова, обгоняя друг друга, лились бесконечным потоком.

-- Добрый вечер, господин граф, так неудачно, что мы разминулись сегодня утром. Днем я был в Вилларе, могли бы повидаться и там, если бы я знал, где вы. Я нашел мадам Жан в крайне нервозном состоянии, она со страхом ждет предстоящее событие, и, бесспорно, любое волнение может на данной стадии привести к преждевременным родам, и если принять во внимание затруднения, которые были у нее в прошлый раз, ее малокровие и прочее, мадам Жан могут ожидать значительные неприятности. Ей необходим полный покой в течение нескольких ближайших дней: седьмой месяц беременности является, как вы понимаете, критическим. Надеюсь, я вас не очень напугал?

Он замолк на миг, чтобы перевести дыхание, и я спросил его, не хочет ли он посоветоваться со специалистом акушером.

-- Покамест нет, -- сказал он. -- Если ваша супруга будет лежать спокойно и у нее не появятся дальнейшие симптомы недомогания, а главное -- у нее не начнется кровотечение, все будет хорошо. Я бы посоветовал, чтобы само событие происходило в клинике в Ле-Мане, но мы еще успеем это обсудить в течение ближайших недель. Во всяком случае, я буду держать с вами постоянную связь и завтра позвоню снова. Между прочим, я полагаю, вы ждете меня в воскресенье?

Возможно, здесь было принято, чтобы он приходил в замок к обеду, наносил своим пациентам не врачебный, а, так сказать, светский визит.

-- Разумеется, -- сказал я. -- Будем рады вас видеть.

-- Удачно, что спальня выходит окнами в парк. Вашу супругу ничто не потревожит. Значит, до воскресенья. Всего хорошего.

-- Au revoir [До свидания (фр.).], доктор.

Я повесил трубку. . Неужели во время воскресного обеда бывает такое бурное веселье, что шум не только долетает до гостиной, но разносится по всему замку? Вряд ли. Интересно, что Лебрен имел в виду?

Я вышел из ниши, Мари-Ноэль все еще была тут.

-- Ну, что он сказал? -- быстро проговорила она.

-- Что маман не должна вставать с постели.

-- А братец уже готов родиться?

-- Нет.

-- Почему же все говорят, что готов и если он сейчас появится на свет, то будет мертвым.

-- Кто это говорит?

-- Все. Жермена, Шарлотта. Я слышала, как они говорили об этом в кухне.

-- Тот, кто подслушивает у дверей, не услышит правды.

Из столовой доносились голоса Поля и Рене. Они еще не кончили обедать. Я зашел в гостиную, Мари-Ноэль за мной.

-- Папа, -- спросила она шепотом, -- маман заболела потому, что я разбила ее зверюшек и огорчила ее?

-- Нет, -- ответил я, -- одно к другому не имеет никакого отношения. -Я сел на подлокотник кресла и притянул ее к себе. -- В чем дело? -- спросил я. -- Почему ты так нервничаешь?

Она отвела взгляд в сторону; ее глаза перебегали с предмета на предмет, смотрели на все, кроме меня.

-- Не понимаю, зачем он вам, -- сказала она наконец, -- зачем вам этот мальчишка. Маман думает, что с ним будет одно мучение. Она давно уже говорила тете Рене, как жаль, что без него не обойтись.

Тревожный вопрос был вполне логичен. Почему ее мать должна иметь ребенка, если она его не хочет? Я бы предпочел, чтобы девочка спросила об этом Жана де Ге. Я не мог достойно его заменить. Пожалуй, в создавшихся обстоятельствах самое лучшее -- сказать ей правду так, как я ее видел.

-- Понимаешь, -- сказал я, -- причина тут довольно своеобразная и не заслуживает похвалы. У твоего дедушки Брюйера было очень много денег. Он завещал их таким образом, что твои родители смогут получить их, только если у них появится сын. Поэтому, хотя им вполне достаточно их дочки, рождение сына в материальном плане сделает их жизнь намного легче.

По лицу девочки разлилось блаженство: казалось, ей дали лекарство, успокоившее жестокую боль.

-- О! -- воскликнула она. -- И это все? Только ради денег?

-- Да, -- сказал я. -- Довольно корыстно с нашей стороны, да?

-- Ничуть, -- сказала Мари-Ноэль. -- Я считаю, что это вполне разумно. Значит, чем больше у вас будет мальчиков, тем больше денег вы получите?

-- Едва ли, -- сказал я. -- Это действует один раз.

В избытке чувств -- так легко и радостно стало у девочки на душе -- она спрыгнула с моего колена и перекувыркнулась с дивана на пол; халатик и ночная рубашка задрались ей на голову, представив на обозрение маленький круглый задик. С громким смехом, ничего не видя под ворохом одежды, попка -наружу, она попятилась от меня к двери, и тут в гостиную вошли Бланш, Рене и Поль.

Бланш застыла как вкопанная, не спуская глаз с голого резвящегося звереныша, в которого превратилась Мари-Ноэль.

-- Это что такое? -- быстро проговорила Бланш. -- Немедленно одерни халат.

Мари-Ноэль обернулась, тряхнула головой, чтобы высвободить ее из одежды, -- халатик и рубашка скользнули вниз, -- и лишь увидев своих взрослых зрителей, улыбаясь, остановилась.

-- Все в порядке, тетя Бланш! -- вскричала она. -- Папа и маман сделали это только ради денег, а не потому, что хотят иметь еще детей. Все на свете стараются родить мальчиков -- за них дают большие деньги.

Мари-Ноэль подбежала ко мне и, схватив за руку с видом счастливой собственницы, повернула лицом к родным.

-- Знаешь, папа, -- сказала она, -- тетя Бланш говорила мне, что когда ты появился, все ее разлюбили, никто больше не обращал на нее внимания, и это послужило ей уроком смирения и обратило ее к Богу. Но когда появится мой братец, все останется по-прежнему. Вы будете любить меня, как раньше, и, возможно Святая Дева преподаст мне другой урок смирения, не тот, которому выучилась тетя Бланш.