Сердце на ладони - Иван Шамякин

Когда занялись Левановичем, Кирилл спросил:

— Мне можно идти?

— Почему? Послушайте других. Вам будет полезно. И интересно, — сказал Тужиков.

Но Тарасов, внимательно наблюдавший за ним, неожиданно разрешил.

13

Кирилл, пожалуй, не только не «разрядился», как ему, измученному физически и душевно, почудилось, а наоборот, «зарядился».

Он почувствовал это на следующий день. События, отделенные сутками, представились совсем иными. Он раньше всего подумал о Зосе. Жива ли? Позвонил в больницу (ночевал в городе). Ярош к телефону не подошел: он не оставлял больную. Кирилл прорвался в отделение, после вчерашнего происшествия его все знали и дали халат.

Зося лежала в маленькой послеоперационной палате. Как и во время операции, к ней были подключены датчики приборов. Дежурили врачи и сестры. Зосю держали на кислороде. Шикович не решился переступить порог палаты, где шла борьба между жизнью и смертью.

Ярош вышел в коридор. Может быть, только мешки под глазами выдавали, что он провел бессонную ночь. А больше никаких признаков усталости. Даже побрился, как каждое утро.

— Что? — нетерпеливо спросил Шикович, сжав его руки у локтей и снизу вверх заглядывая в глаза.

— Ты думал, операцией все кончается? Операция только начало борьбы… Были критические минуты. Но, кажется, мы победили…

— Дай я обниму тебя. Ярош отступил.

— Пожалуйста, без сантиментов.

— Ну, черт с тобой.

— Спасибо. Ты что, выпил вчера?

— А тебе какое дело? Пресный моралист! — повернулся и пошел по длинному коридору.

Можно было подумать, что они поссорились. Но Ярош смотрел вслед другу с доброй улыбкой, как иной раз глядит взрослый умный человек на смешную выходку подростка. Крикнул:

— Передай моим, что я и сегодня не приеду.

Шикович обернулся, отсалютовал рукой. Эта короткая встреча с другом окончательно приободрила. А все пережитое накануне придало, энергии.

И Кирилл снова устремился на поиски.

…Недели две назад он заходил в КГБ. Подполковник Вагин, высокий брюнет, совсем молодой («Видно, не так давно из комсомола», — подумал Шикович), принял его радушно. Сразу заговорил о литературе, о новинках, словно сам радуясь случаю убедиться в своей начитанности.

Выслушав просьбу Шиковича поискать в спецархивах материалы о деятельности патриотов и предателей в их городе во время оккупации, Вагин загорелся. Рассказ про подполье, про первый горком, группы Мельника и Дубец-кого, про Вараву, Гончарова, тетку Любу, Яроша и, наконец, про Савича он выслушал с жадным интересом. А дело Савича, так показалось Шиковичу, прямо-таки захватило его. Он тут же вызвал капитана Сербановского. Вошел седой сутулый человек.

— Слушаю, Андрей Астахович.

— Садитесь, Анатолий Борисович, — пригласил подполковник. — Познакомьтесь.

Капитан кивнул Шиковичу, но руки не подал. Сел на стул напротив, неуклюже как-то сел, еще больше сгорбился и, сцепив пальцы, стал разглядывать свои большие, как у дровосека, ладони.

Вагин сам изложил ему просьбу писателя, Кирилл удивленно отметил про себя, что подполковник безошибочно запомнил все фамилии.

«Завидная память».

Капитан, казалось, слушал безучастно. Раза два поднял глаза, в них — ни искры любопытства. Шиковичу рассказывали об этом человеке капитан работал в их городе ещё в тридцать седьмом году, и теперь Кирилл подумал об этом с неприязнью.

Перебив начальника, Шикович сказал:

— Из тех, кто сотрудничал с оккупантами, меня больше всего интересует Савич.

Капитан коротким взглядом опытного следователя как бы насквозь просветил Шиковича:

— В каком смысле?

— Я убежден, что доктор умер честным советским человеком.

— Доказательства, догадки?

— И то и другое. Нужно документальное подтверждение.

— Вы хотите писать роман или заняться посмертной реабилитацией?

— А вы считаете, что это несовместимо? — спросил Шикович. — Я хочу написать документальную повесть, которая была бы правдивым свидетельством… Народ должен знать и героев и предателей.

— Вам известно, что в городе живет дочь Савича? — спросил после паузы капитан.

— Известно. — Кирилл хотел было рассказать, что ей предстоит очень сложная операция, которая может кончиться трагически; даже Ярош не гарантирует жизнь.

Но капитан вдруг встал, обратился к своему начальнику по-военному:

— Будет сделано, товарищ подполковник, все, что можно.

И на прощание опять только кивнул головой. Тут Шикович подумал: если Сербановский столько лет в органах и в определенные времена не дошел до высоких чинов, остался здесь и теперь, то, наверное, он один из настоящих чекистов. Неприязнь к нему исчезла.

С тех пор Шикович звонил Сербановскому уже два раза. Тот отвечал, что пока ничего интересного нет.

Сегодня Кирилл не стал звонить, а прямо из больницы направился в комитет.

Капитан сидел один в довольно большой затененной комнате — старые липы заслоняли широкие окна. Когда Шикович вошел, Сербановский спрятал в большой сейф какие-то бумаги, с которыми, видно, работал, и только тогда поздоровался за руку.

Хотя прошло всего каких-нибудь полтора часа с начала рабочего дня, у капитана был усталый вид.

Шиковича он уже начал интересовать сам по себе. Как живет этот человек? Почему у него такие натруженные руки? Чем его расшевелить, вызвать на откровенный разговор? Еще не успев, сесть Кирилл сообщил:

— Вчера Софье Савич сделали операцию. На сердце. Ярош оперировал.

Шиковичу еще не приходилось видеть Сербановского таким заинтересованным: прислонившись впалой грудью к столу, он как-то по-детски подпер кулаком щеку, готовый слушать, и глаза его засветились.

— Я только что из больницы. Они всю ночь боролись за ее жизнь.

— И будет здорова?

— Ярош говорит, что восемьдесят процентов таких операций дают хороший результат.

— Восемьдесят?

— Это не мало, если учесть, что оперируется. Сердце!

— Да.

— А знаете, я присутствовал на операции. — Серьезно?

— Правда, для меня это кончилось глупейшим образом.

— Именно?

— Мне стало дурно.

— Прямо там?

— Нет. Успел выйти в предоперационную.

— Так ничего и не увидели?

— Видел. Как раскрывали грудную клетку. Как Ярош держал ее сердце в руках…

— В руках?

— Да, на ладони. Знаете, оно маленькое, сердце. С женский кулачок. Он взял его на ладонь, а оно билось, испуганно так…

Сербановский безотчетным движением прижал руку к левой стороне груди и задумчиво повторил:

— Маленькое…

— А знаете, что за сутки сердце перегоняет десять тысяч литров крови?

— Десять тысяч?!

— Я вас познакомлю с Ярошем. Он может целую ночь рассказывать о сердце. Приезжайте к нам на дачу. Вы не рыболов?

Капитан тяжело вздохнул.

— У меня больная жена. Тоже сердце. Стенокардия.

Чуть-чуть приподнял человек завесу над своей личной жизнью и сразу весь раскрылся. Теперь Шиковичу многое стало понятно: и его усталый вид, и загрубелые руки, и грустный взгляд. Нелегкая у него работа, нелегкая и жизнь. Кирилл еще сильнее почувствовал расположение к нему, доверие, симпатию. И начал подробно рассказывать, как Зося спасала Яроша. Часа два говорил. О фактах и о своих догадках. Сербановский слушал внимательно, ни разу не прервал его ни вопросом, ни замечанием. А потом вдруг посмотрел на часы и сказал:

— Вы почти убедили меня, что Савич наш человек. Но скажу откровенно: доказать это будет нелегко. Нам прислали из спецархива его дело. — Он кивнул на сейф. — Там ни одного документа в его пользу.

— Можно посмотреть?

— Нет! — категорически отказал Сербановский и тут же точно замкнулся на сто замков. Куда девался простой усталый человек, который дома чистит картошку, стирает белье, ухаживает за больной женой!

— Почему?

— Вы для нас пока частное лицо. Кто вас уполномочил?

— Моя партийная совесть. Разве не авторитетный орган?

— Товарищ Шикович, порядок есть порядок. Документы, которые являются государственной тайной…

— А по-моему, никакой это не порядок, а все та же бюрократия. Не верю я в секретность этого дела! Через двадцать лет вы все еще считаете подобные документы государственной тайной? Что там может быть такого, чего нельзя показать коммунисту?

Капитан не ответил. Он опять разглядывал свои натруженные руки.

— Ничего там нет! Если вы говорите, что ни одного документа в пользу Савича… — Шикович встал. — Пойду к Вагину.

— Напрасно.

— Что же нужно?

— Отношение партийных органов. Зайдите в горком, вас там хорошо знают.

— Значит, нужна бумажка, и все? Капитан развел руками и, подняв глаза,

улыбнулся открыто, дружески:

— Что поделаешь.